После этого Алекс извинился и сказал, что должен кого-то повидать. Я никогда раньше не видел, чтобы Алекс так себя вел. В тот полдень мне нечего было делать, и я пошел за ним.

Он направился к Голденбергу по рю Вей-де-Тампль. Это такое место, где можно найти кошерную переваренную говядину с хреном, как в Нью-Йорке или Варшаве. Я не хотел, чтобы Алекс заметил, что я за ним слежу, так как он немного помешан на такого рода вещах. В одной из еврейских лавочек я купил фалафель, знаете, такой сандвич, и стал ждать. Я очень удивлялся, потому что, по правде говоря, это место не во вкусе Алекса. Он чаще всего ходит в такие забегаловки, как салун «Крейзи Хорс» или «Текс-Мекс» на бульваре Монпарнас. И он любит пить чай в кафе «Де Маго» на Сен-Жермен. Это то кафе, где Сартр обычно устраивал свои знаменитые ссоры с Симоной де Бовуар.[7]

Замечание Хуанито о «Де Маго» напомнило мне историю, которую рассказывала одна американская девушка, о том, как она встретила Жан-Поля Сартра.

Она говорила, что специально зашла пить коку в «Де Маго», потому что это такое знаменитое место, и узнала Сартра, так как видела его расплывчатый портрет на обложке одного из американских изданий его книги «Бытие и ничто». Она говорила, что он выглядел как жаба, одетая в черное, но все равно красивый.

Девушка была из Калифорнии, и подойти к его столу попросить автограф – для нее привычное дело. Сартр пригласил ее присоединиться к нему и мисс де Бовуар. Моя приятельница рассказывала, что ей не хотелось огорчать мисс де Бовуар, что безусловно бы случилось, если бы она подсела к их столику. Она судила по мученическому выражению ее лица, которое появилось, едва Сартр пригласил девушку. Но какого черта, ведь это будет анекдот мирового класса, а мистер Сартр и его подруга, вероятно, все время сталкиваются с такими эпизодами. Она села, Сартр угостил ее кокой и все спрашивал, весело ли она проводит время в Париже, а сам щупал ее под столом. Моя приятельница подумала, что он по-своему милый, и решила посидеть подольше в этом кафе, чтобы повеселить его. А у нее будет анекдот супермирового класса. На самом деле она не была такой крутой, какой хотела выглядеть. Просто ей иногда нравилось пугать себя.

Ее история имела для меня потрясающее значение. Это то, что я называю человеческой стороной философии.

Между тем Хуанито продолжал:

– Алекс вышел от Голденберга и поймал такси. Я немедленно взял следующее. Это был день, созданный для наблюдения. «Следуйте за тем такси!» – сказал я водителю. «За преследование с вас плюс двадцать франков», – буркнул таксист, отъезжая от обочины. Он решил познакомить меня с местными правилами. «Идет!» – согласился я, и мы поехали. Мы держались за Алексом до кафе «Монпарнас». Там я его потерял. Вот и все, что я могу вам рассказать.

Я поблагодарил Хуанито и спросил Марчелло, не знает ли он кого-нибудь еще, с кем я мог бы поговорить об Алексе.

– Конечно, – тут же откликнулся Марчелло. – Человек, который обязательно поддерживает с ним контакт, это Джерард Кловис.

– Кто это? – спросил я.

– Кинорежиссер. Вы, конечно, слышали о нем?

– Ох, это Жерар Клови, – понял я.

– Правда, за пределами Франции он не так известен, но здесь у него большой авторитет. Как говорят, Кловис пошел выше там, где Годар[8] остановился.

– А что у него общего с Алексом?

– Я думал, вы знаете. Алекс у него работает.

– В качестве кого?

– Актера. Алекс и Кловис встретились на вечеринке, и Кловис решил, что Алекс в совершенстве подходит для его нового фильма.

Мне не потребовалось много времени, чтобы узнать, что Жерар Клови работает на киностудии «Гомон» в северной части Парижа. Я позвонил из телефонной будки на углу улицы. Никто не ответил. Я забыл, что было время ленча – священный час для Парижа. Тогда я решил поспрашивать в залах Бебора. Это территория Алекса. Город внутри города.

Я оставил Ракель в кафе недалеко от входа в Бебор, где она могла видеть пожирателей огня и стекла, дававших представление перед фасадом музея в чуть опущенном ниже уровня улицы и выложенном плиткой дворе. Она планировала поесть в кафе, потом провести несколько часов в Беборе, чтобы посмотреть выставку Дали,[9] и затем вернуться в свой отель. Я обещал ей, что позвоню туда.

Приятно гулять по Парижу в солнечный июньский день по улицам, полным туристов и влюбленных. Я зашел на ленч в «Диск Блё», студенческое кафе на рю Рамбюто. Луковый суп сам по себе хорошая еда, а я дополнил его сандвичем – паштет из индейки на хрустящем французском хлебе. В заключение кофе со сливками – и я продолжил свою прогулку.

Миновал Ле Эспас Балтар, где строился новый спортивный комплекс, затем Форум де Алль и так дошагал до фонтана Непорочных, вокруг которого африканцы в вышитых шапочках продают кожаные барабаны и медные украшения. У этой части Парижа всегда карнавальный вид. Потом я заметил мима, который работал, окруженный толпой, понаблюдал за ним с минуту и вспомнил, что знаю его.

У Арне, мима, классическое набеленное лицо Марселя Марсо,[10] черные линии от лба к щекам и вокруг глаз, раскрашенный, как бутон розы, рот. Он использовал простой, но эффективный прием. Когда мимо проходили люди, погруженные в разговор, он сзади подстраивался к их шагу и повторял каждое движение, подчеркивая и преувеличивая его. Делал он это с юмором, но без злобы. Когда люди, которых он пародировал, понимали, что он идет сзади, Арне устраивал немой спектакль, приглашая их следовать за ним. Иногда он так собирал человек пять-десять, шедших за ним, как в латиноамериканском танце конга, и имитировавших все его движения. Арне очень хороший мим, и, когда он протягивал шляпу, зрители не скупились. Он умел делать веселые представления, этот датчанин. На вид ему было лет тридцать с небольшим, маленький, просто клубок мышц, он двигался с грацией танцора.

Он заметил меня, подошел и сел за мой столик на тротуаре. Мы обменялись «ća va», мол, как жизнь. Я заказал чинзано, он попросил лимонад.

– Так ты снова приехал, – сказал Арне. – Хоб, ты считаешь, это разумно?

– Брось, – возразил я. – Та история случилась много лет назад. И не по моей вине.

– Впрочем, это не мое дело. – Арне пожал плечами, привычка, подхваченная им во Франции. – Что ты здесь делаешь?

– Пытаюсь найти парня, – ответил я. – Ты тоже его знаешь по тем временам на Ибице. Алекса Синклера.

– Да, он бывал здесь. Но я не видел его несколько недель, может, дольше.

– Ты знаешь кинорежиссера по имени Жерар Клови?

– Конечно. Люди говорят, он новый Феллини.

– Я слышал, что Алекс играет в одном из его фильмов.

Арне вскинул брови. Еще одна французская привычка, которую он приобрел здесь. Бусинки пота бежали по его белому лицу и скатывались на голубую бандану, узлом завязанную на шее.

– Да, – подтвердил он. – Алекс снимается у Клови. Возможно, «играет» – слишком сильное определение того, что надо Клови. Он любит создавать ситуации и без подготовки бросать туда людей. Иногда он дает определенное направление и ход действия одному-двум актерам. Но всем – никогда. И он не раскрывает, кто идет по заданному направлению, а кто, как предполагается, должен свободно импровизировать.

– Я никаких подробностей о нем не слышал, – признался я.

– Здесь, во Франции, он считается Эриком Сати[11] кинематографии.

– Это и правда так хорошо?

– Для Франции действительно очень хорошо.

– Симпатичный парень?

– По-своему. Саркастичный, непредсказуемый и любит сюрпризы. Вроде Феллини выходит на улицы с камерами и своей командой. Делает «Синема Веритэ».[12] Сюжет фальшивый, но лица реальные.