– Нельзя сказать, что я не смог бы доказать свою невиновность, – заметил Алекс. – Я мог доказать, но это потребовало бы уйму времени и денег. Хотя главное было в другом. Пока тянется вся эта волокита, мне пришлось бы торчать в Вашингтоне. А вот этого выдержать я не мог. Ты же знаешь меня, Хоб.

Я кивнул. Этого я бы тоже не смог выдержать, если к тому же был запасной вариант.

– И что ты сделал?

– Я решил, что пора паковать вещи и уходить. Фактически похоже, что я спохватился слишком поздно. До Ракель дошли слухи, что мне уже выписана повестка явиться на допрос. Я уехал в тот же вечер. Ракель осталась, чтобы позаботиться о разных мелочах. Избавиться от квартиры, сдать вещи на хранение и тому подобное. Предполагалось, что мы встретимся в Париже.

– Эту часть я знаю, – кивнул я. – Но потом ты исчез. Во всяком случае, так сказала Ракель.

– Да, я исчез, – согласился Алекс с веселой улыбкой. – Или, по крайней мере, казался исчезнувшим. Насколько знала Ракель, я будто сквозь землю провалился.

Я опять кивнул.

– А что случилось на самом деле?

– Я на время скрылся из вида, – пояснил Алекс. – В тот момент лучшего не пришло в голову. Я услышал кое-что о Ракель, и это встревожило меня.

– Что именно?

– Похоже, она разговаривала с одним из следователей прокурора по особым делам. Парнем по имени Романья. Наверно, ты видел его где-нибудь здесь.

– Он где-то здесь, – кивнул я. – Но почему Ракель это сделала?

– Она иногда ведет себя будто Женщина из Дома Мормонов. Ты видел ее такую? – Алекс с мрачным видом долго смотрел на меня.

– Да, когда она первый раз пришла ко мне в офис.

– Иногда она делает странные вещи, Ракель. Знаешь, она и в самом деле из мормонов. А среди них вырастают люди с причудами. Никогда не знаешь, что придет ей в голову, вдруг она решит, будто должна что-то сделать. Возможно, с ней все в порядке, а паранойя у меня. Но, по-моему, мне лучше убраться из Европы.

– А что насчет Романья?

– Я не знаю, есть ли у него ордер на мой арест. Но он крутится слишком близко, чтобы мой разум оставался в покое. Я решил пока все бросить, а потом посмотрим, как обернется дело.

– Ты уже нагляделся вдоволь?

– По-моему, да. Я созрел и готов к следующему шагу.

– И какой это будет шаг?

– Вот для этой части плана мне нужна твоя помощь.

– Нет, – ответил я.

– Хоб, ты только выслушай.

Все тот же прежний Алекс. И я выслушал его. Все тот же прежний Хоб.

Пожалуйста, не просите меня объяснить, как Алекс перетащил меня из таверны в центре Парижа, где мы что-то ели и что-то пили, на сиденье взятого в аренду «Ситроена», который, оставив позади огни столицы, мчался по темным пригородам Парижа к побережью Атлантического океана. Должно быть, я сошел с ума. Алекс умел воздействовать на меня. Это не та дружба, какой бывает добрая старая дружба. И так же, как у некоторых других мужчин, у которых множество жен и взаимозаменяемые семьи, не спрашивайте у меня, кто для меня дороже – семья или друзья.

Я чувствовал себя очень виноватым из-за того, что сидел рядом с Алексом в «Ситроене», мчавшемся через ночь, будто мы и раньше много времени проводили вместе, из-за того, что смеялся его шуткам, будто привык это делать. Мы оба были немножко пьяны, и ландшафт был темный, огромный, пустой, таинственный, и, насколько хватало глаз, мы были единственными представителями человечества, Алекс и я под звездами Матери Ночи. Такой я сентиментальный, застрелите меня.

Наконец мне удалось убедить себя, и не без оснований, что фактически я исполняю свои обязанности, сопровождаю Алекса, куда бы он ни направлялся, и что я могу сообщить Ракель, моему работодателю (которая может быть в сговоре с Романья), местонахождение Алекса. Конечно, я также расскажу и Алексу о том, что мне придется сделать, чтобы он мог принять меры предосторожности. Черт возьми, ведь в моем соглашении с клиентом не говорится о том, как мне поступить со старым приятелем.

Алекс пообещал, что он все объяснит, и я позволил ему вытащить меня из безопасной таверны рядом с Пантеоном, где на длинных деревянных скамьях сидели студенты французских колледжей со своими кувшинами пива и где бегали с блюдами мидий и сине-черных перламутровых ракушек веселые потные официанты в рубашках.

Наконец мне удалось создать иллюзию, будто я все еще работаю для Ракель, моей клиентки, и мчусь через ночь с Алексом для того, чтобы узнать его местонахождение и потом сообщить о нем Ракель, а она, вероятно, сообщит Романья. Только сначала я предупрежу Алекса, что собираюсь сказать ей.

Но, пожалуй, я и сам, черт возьми, не знал, о чем думал. В арендованном «Ситроене» с откидным верхом продырявился глушитель, и я не мог слышать даже собственных мыслей, не то что разговаривать с Алексом и понять, что происходит. Он, наверно, сам пробил дыру в глушителе, чтобы не пришлось разговаривать со мной. Никто ничего мне не говорит. Даже для меня это уже слишком. Хватит.

– Алекс, – сказал я.

– Что, дружище?

– Останови где-нибудь машину.

– Что случилось?

– Нам надо поговорить.

Он посмотрел на меня. Я посмотрел на него. Он понял.

– Хорошо, дружище, – согласился он. – Кстати, недалеко отсюда есть симпатичный маленький ресторан, совсем близко к Анжеру. Надо сделать перерыв.

Он сделал, как я просил, но ничем не поделился. Я всегда восхищался Алексом. Но это не обязательно означает, что я всегда буду делать то, что он захочет.

Я слишком поздно вспомнил, что у Алекса есть склонность к самым худшим в мире местам, где можно поесть. Лучше бы я подумал об этом до того, как мы свернули на стоянку машин возле маленькой гостиницы на шосcе номер 23 чуть к югу от Ле Мана, тогда бы я съел больше мидий в Париже.

Это был один из тех ресторанов с соломенной крышей, к которым всегда надо подходить с подозрением. Так и вышло: он оказался чрезмерно дорогим и с плохой едой, что редко бывает во Франции. Надо отдать должное Алексу, он сумел найти исключение из правила.

Ладно, это преувеличение, видимо, там было не так уж плохо, но я вдруг вспомнил, что ни разу не поел прилично с тех пор, как приехал в Париж. И, буду откровенным, из-за этого я испытывал большое недовольство. А вы бы не испытывали?

Вам может показаться, что я выбрал довольно неподходящее место для жалоб – середину безумного броска к французскому взморью. Если быть точным, к Ля Булю, расположенному в нескольких милях от не очень знаменитого (если не считать удара немецких подводных лодок во время Второй мировой войны) пор-та Сен-Назер. Но как есть, так и есть. Я жалуюсь, когда доволен. Хотя я и согласился помочь Алексу, движимый, наверно, каким-то слепым импульсом, теперь я задумался. Я думал, и думал, и думал, и потом мысли помчались с безумной скоростью.

После нескольких чашек скверного кофе, но с приемлемым коньяком, сопровождавшим его, я попросил Алекса объяснить, что за черт, что он сейчас делает и почему счел необходимым взять меня в это путешествие.

– Все очень просто, – улыбнулся Алекс. – Я должен исчезнуть.

– Ты уже это делал, помнишь?

– В тот раз это была игра. Сейчас пришло время для настоящего.

– О чем ты говоришь?

– Хоб, они посадят меня в тюрьму. Эти люди, на которых я работал. Они загнали меня в угол. Хотят все повесить на меня.

– О чем ты говоришь?

– О деле с пропавшими фондами для «Иран-Контрас».

– Но разве они могут это сделать?

– Они собираются заявить, будто я обжулил их, перевел ключевые фонды на свой собственный счет. Мне не стоило позволять им использовать мой счет. Но я считал себя очень ловким. Короче, как бы то ни было, теперь я должен на несколько лет покинуть этот мир и дать делу шанс отстояться.

– Покинуть? Куда? Как?

– Старый фокус с опознанием.

– Новый паспорт?

– И все бумаги тоже. Я покидаю свою старую личность. Люди, с которыми я должен встретиться, могут это устроить.