Летом, когда интенсивность телефонных разговоров достигала пика, международные звонки превращались в высокую комедию. Международная телефонная связь принесла в Санта-Эюлалиа страшный стресс и современную жизнь. Находились люди, главным образом иностранцы, которые весь долгий день выкрикивали Хосе непонятные звуки своих неизвестных языков. Хосе, низкорослого, грудь колесом, широколицего, веселого, но серьезного мужчину, отнюдь не пугала эта ситуация. Подобно многим испанцам, он любил чрезвычайные положения и вполне мог моментально взять их под контроль и выполнить нужную работу. Было только одно условие: вам не следовало ставить под сомнение способ, каким он выполняет свое дело, и самое главное – не говорить, что он выполняет его слишком медленно.

Хосе справлялся, разрешая каждую проблему по мере ее поступления. Он не говорил ни на одном языке, кроме испанского, но ведь ни одному испанцу это не мешало заставить себя понимать. Так или иначе, все звонки проходили. Временами Хосе посылал своего маленького сына Хоселито принести ему вафельный конус мороженого. Жаркая работа – пробивать из Эюлалиа международные звонки в июне.

Гарри и Хосе были друзьями. Гарри говорил на примитивном испанском, пользуясь глаголами только в настоящем времени или исключительно в инфинитиве. Понимали его все.

Гарри не упомянул о неотложности своего звонка. Он уже достаточно прожил в Испании и понимал, что такое заявление ни к чему не приведет. Стоит сказать испанцу, что дело срочное, и его разум тут же уходит в отпуск. Срочно? Кого-то убили? Для испанца это единственная причина поспешности.

– Париж, – сказал Хосе, глядя на номер, который Гарри написал ему. – Должно быть, важно, нет?

Гарри пожал плечами, чтобы показать, мол, звонок, по правде, для него не имеет значения и он просто не понимает, почему так утруждает себя, что даже встал с постели, чтобы сделать его. Потом он задумался: хотя, может быть, кое-какую важность он имеет.

– Bastante, – ворчливо проговорил Гарри.

«Bastante» означает «более-менее», «довольно». Это вроде бы ничего не выражающее короткое слово может оказывать огромное влияние в некоторых уголках испаноговорящего мира. Гарри знал, что это слово в испанском языке более убедительно, чем «urgencias»[17] или «rapidos».[18] И когда Хосе сказал, мол, «muy caro»,[19] то Гарри понял: разговор будет не таким дорогим, как если бы было «bastante caro».

– Для тебя я это устрою сейчас же, – объявил Хосе, разъединяя леди, которая уже долго разговаривала со своим мужем в Копенгагене. Он положил руку на рычаг – да, у этих телефонов такие же рычаги, как у старых полевых аппаратов армии США, – и забормотал: – «Pues, a ver».[20] – И аппарат закряхтел.

И он тут же, точно по волшебству, получил Париж. Вот так оно и бывает. Гарри взял трубку. Только бы Хоб нашелся на другом конце.

Я только лег отдохнуть после тяжелого дня, когда меня теребили Жан-Клод с друзьями, как вдруг зазвонил телефон. Гарри Хэм.

– Гарри? Как ты там?

– Жарко и устал, Хоб, но весь в делах. Добыл для тебя кое-какие новости.

Меня так поглотили сиюминутные заботы, что я начисто забыл, что моя жизнь не состоит лишь из одного дела, как это бывает в книгах у многих частных детективов, которые, похоже, между одним и другим делом живут в состоянии забытого в камере хранения чемодана. Они не находят лучших занятий, чем потакать своим алкогольным увлечениям и поглощать убийственные обеды, состоящие из дешевой еды и неновых острот. Настоящие детективы, такие как я, всегда одновременно ведут больше чем одно дело.

– Да, – сказал я, – жду твоих новостей.

– Насколько я сумел раскопать, – начал Гарри, – твои виндсерферы сейчас на рыболовном судне спешат во Францию.

Гарри сообщил, что фирмой «Индустриас Марисол» управляют Энрике и Вико. Энрике уехал в Сан-Себастьян, а Вико покинул остров на рыбачьем судне. И оно вроде бы направляется во Францию. Гарри почти убежден, что у него на борту пропавшие виндсерферы.

– Не думаю, что ты знаешь, куда во Францию?

– Точно не знаю, – согласился Гарри. – Рыболовные скорлупки предварительно не заполняют маршрутные листы. Но я сегодня видел в «Интернэшнл Геральд Трибюн» статью. Страница пятая в нижнем правом углу. Похоже, что завтра во Франции в заливе Гонфлер начинаются соревнования по виндсерфингу. На что ты хочешь спорить, что эти доски с парусом плывут туда?

– По-моему, ты действительно что-то раскопал, – решил я. – Хорошее начало, Гарри! Так ты летишь в Гонфлер и проверяешь, там ли они?

– Хоб, я не могу выехать из Испании, – оглоушил меня Гарри.

– Тебя за что-то разыскивают во Франции?

– Ничего похожего. Просто я подал заявление на permanencia.

– Merde,[21] – рассердившись, я проглотил готовое сорваться с языка ругательство. «Permanencia» – разрешение на постоянное проживание в Испании. Оно дает определенные привилегии и накладывает несколько обязательств. Для того чтобы его получить, надо заполнить соответствующие анкеты, сдать паспорт и прожить в Испании полгода. Потом паспорт возвращают, и вы можете приезжать и уезжать сколько вам угодно.

– Когда, думаешь, твоя permanencia будет готова?

– Недель через шесть.

– Чертовское неудобство, – признался я. – Ты не можешь попросить своего приятеля Беласко раздобыть твой паспорт и отдать тебе?

– Без капли пота, если бы дело было на острове, – объяснил Гарри. – Но ты же не хуже меня знаешь, что все бумаги уходят в Мадрид.

Заскрежетав зубами, я кивнул. Проклятая сверхцентрализованная Испания. Сам я убежденный сторонник региональной автономии.

– Ладно, – сказал я, – придется проверить мне.

Я поехал на вокзал Монпарнас и сел на поезд в Гонфлер.

Гонфлер находится в двух часах пути от Парижа. Это старый порт в Бретани на берегу Английского канала, как говорят англичане, или Ла-Манша, как говорит весь остальной мир. Порт играл важную роль во время наполеоновских войн.

Сняв в отеле «Арен» номер с прекрасным видом на залив, я моментально почувствовал себя лучше. Из окна виднелись узкие, красиво выложенные камнями улицы, шпили церковных колоколен и каменный узор спуска к заливу. Я заметил на улицах несколько плакатов: «Добро пожаловать, виндсерфингисты». Кроме этого, местные жители вроде бы особого интереса к соревнованиям не проявляли.

В Гонфлере особенно делать было нечего. И это мне нравилось. Я прогуливался по улицам и вдоль набережной, восхищался водными лыжами, которые выглядели так же, как на знаменитых современных французских рисунках морских пейзажей. То тут, то там я заходил в кафе, пил кофе или аперитив. Я бездельничал, наслаждался и баловал свою душу.

Вернувшись в отель, я не особенно удивился, узнав от старшего коридорного, что меня спрашивал джентльмен и что теперь он ждет моего возвращения в гостиной.

Заглянув в бар, я увидел знакомую большую и сильную спину, затянутую в хлопчатобумажный твид, и львиную голову майора Найджела Уитона.

– Привет, Найджел, – сказал я, проскользнув на соседнюю табуретку.

Как я уже упоминал, я человек не мускулистого сложения. Когда речь идет о грязной работе, я не участвую. Зачем делать ее самому, когда под рукой есть специалисты, которые вечно нуждаются в деньгах.

Найджел Уитон – бывший доброволец «красных беретов» и бывший полковник плохо кончившей армии Моиса Чомбе.[22] До этого он хорошенько набил руку в различных неприятностях в Малайзии, Кении, Брунее и Афганистане. Уитон – высокий и, когда забывал втягивать живот, полный человек с густыми буйными каштаново-рыжими кудрями, с курчавой бородой и усами. Он немного походил на льва и немного на белокожего ребенка, слишком надолго оставленного на солнце. Лицо Найджела – памятник тропическому солнцу и беспробудному пьянству. Он был сложным человеком, одновременно состоявшим из нескольких типажей. Одна из его лучших ролей – чуть ограниченный бывший офицер Британской армии. Это типаж комичный. Но были и другие. Никто, даже сам Найджел, не знал, какой же из них истинный Уитон.