Однако все в Джереми Липпинкоте: манеры, осанка, характерный выговор – он произносил слова, не разжимая рта, – выдавало представителя элиты, одного из тех, кто причислял себя к «коренным» американцам, чьи предки – белые протестанты англосаксонского происхождения – первыми из европейцев ступили на Американский континент. Джереми был из тех, кому не приходилось думать о том, как заработать на жизнь, – деньги доставались им по наследству. Джереми излучал уверенность в себе и спокойную сдержанность.

Банк был для него самым подходящим местом.

Поскольку Липпинкоты считались одним из самых старых и самых богатых семейств в Америке, устроить это не составляло труда – дяде Уильяму стоило только прозрачно намекнуть личному банкиру.

Намек сей выразился в нескольких скупых фразах, которые Уильям Липпинкот буквально процедил сквозь зубы, презрительно скривив рот. Ему не требовалось открыто говорить: «Слушай, устрой моего непутевого племянника к себе, иначе я заберу семейные миллионы из твоего банка и переведу их к твоему конкуренту», – его банкир и без того все прекрасно понял.

Именно так это и делалось. Высказывалась не прямая просьба – и уж конечно, не откровенная угроза, – а всего лишь завуалированное предположение.

Джереми Липпинкота взяли в отдел «Никел бэнк оф Лонг-Айленд», где он не мог причинить большого вреда. В костюмах от «Брукс бразерс» и дорогой обуви он выглядел безупречно. Молодой человек носил неизменную консервативную прическу и всегда был гладко выбрит. Время от времени ему поручали навещать богатых вдовушек, где он пил некрепкий чай и сухим, но уверенным тоном призывал, чтобы они и впредь доверяли банку свои вклады, – вдовы в таких делах разбирались крайне слабо, Джереми, впрочем, не разбирался вовсе.

Работа была необременительной, но весьма скучной, и по выходным Джереми разнообразил свое монотонное существование прогулками на принадлежавшей ему сорокафутовой яхте, мечтая о «Кубке Америки» или о том, как году в 2020-м выйдет на пенсию.

Все пошло наперекосяк в результате банковского кризиса. «Никел бэнк оф Лонг-Айленд» стал жертвой рискованных займов. Спасти положение могли только срочные финансовые вливания.

Тогда семейство Липпинкот, порывшись в карманах, решило выкупить банк. На это имелось по крайней мере три причины. Во-первых, хотя семейство и владело корпорацией «Липпинкот бэнкорп», которая, в свою очередь, контролировала многочисленные банки, носившие имя Липпинкот, клан терпел убытки из-за того, что ему катастрофически не хватало финансовых заведений для размещения семейных денег таким образом, чтобы отдельные вклады не превышали ста тысяч долларов – абсурдного лимита, установленного ФКСД[22].

Во-вторых, это была выгодная сделка, поскольку «Никел бэнк» доставался Липпинкотам почти даром.

Наконец, в-третьих, надо было что-то делать с Джереми, который, проведя десять лет в банковском бизнесе, так и не поднялся выше трастового управления.

И вот его сделали президентом.

На самом деле шаг не столь опрометчивый, как могло показаться навскидку. Главной целью приобретения банка «Липпинкот сэйвингс бэнк» – так стал именоваться «Никел бэнк» сразу после заключения сделки – было обеспечить надежный контроль над семейными капиталами.

В этом смысле на Джереми, который являлся Липпинкотом до мозга костей, вполне можно было положиться. К тому же его хорошо знали вкладчики.

Появившись на работе, как и подобает джентльмену, в 10 часов – ни минутой раньше, Джереми Липпинкот быстрым шагом проследовал мимо стойки, где сидели кассиры, представлявшие самые разные этнические группы населения. Их нанимали специально, чтобы создать благоприятное впечатление у клиентов, а также удовлетворить требования федерального трудового законодательства, которое – в те безмятежные дни, когда в американском обществе доминировали Липпинкоты и им подобные, – осуждалось разве что завсегдатаями дешевых забегаловок. Джереми, глядя прямо перед собой – он даже не посмотрел в сторону кассиров, оформлявших ссуды (у некоторых из них – подумать только! – был иностранный акцент), – проследовал к своему кабинету.

Войдя в приемную, он снисходительно кивнул секретарше и сквозь зубы процедил:

– Доброе утро, мисс Чалмерс.

Та натянуто улыбнулась, чем напомнила молодому человеку его мамашу; захватив корреспонденцию, он прошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Джереми всегда закрывал дверь.

Швырнув бумаги на стол, Джереми снял неудобный – от «Брукс бразерс» – пиджак, раздраженно сорвал галстук и скинул туфли. Куда приятнее ходить по ковру в носках.

Опустив жалюзи, директор банка затем освободился и от рубашки, стянул брюки и, облачившись в маскарадный костюм, превратился в розового кролика.

Приготовившись таким образом к тяжелому рабочему дню, Джереми Липпинкот сел за стол и стал просматривать корреспонденцию.

Обычная рутина. Большую часть он сразу же выкинул в мусорную корзину.

Раздался сигнал интеркома.

– На первой линии мистер Ролингс, – сообщила мисс Чалмерс.

– Соедините, – сказал Джереми, нажимая на первую попавшуюся кнопку. Он так и не научился обращаться с телефонной связью, а потому сделал из многоканального аппарата одноканальный, но с множеством мигающих лампочек. Теперь, какую бы кнопку Джереми ни нажимал, он неизменно попадал на первую линию.

– Да, Ролингс, – произнес он. Но тут на глаз ему упало длинное, подбитое белым шелком ухо. Джереми досадливо поморщился и попытался его сдуть, отметив про себя, что придется сделать замечание камердинеру – тот обязан был проследить, чтобы уши крахмалили как следует.

– Отмечена необычная активность на одном из коммерческих счетов, – доложил Ролингс.

– На каком именно?

– «Фолкрофт санитариум».

– Чудовищное название.

– Счет за одну ночь подскочил до двенадцати миллионов с мелочью!

– Резво.

– Похоже на телеграфный трансферт, однако нет никакого письменного уведомления.

– Это так важно?

– По крайней мере необычно. И никто из персонала не помнит, чтобы имел дело с этим трансфертом.

– Ну, кто-то же наверняка занимался. Иначе этих денег просто не было бы, верно?

– Верно, мистер Липпинкот. Но все это в высшей степени странно и противоречит всяким правилам.

Джереми тряхнул своей пушистой розовой головой, смахнув наконец с глаза надоедливое ухо, которое снова встало торчком у него на макушке.

– Мистер Липпинкот, может быть, мне стоит заняться этим делом персонально? – спросил Ролингс.

– Вы говорите, что на счету некоего клиента появились двенадцать миллионов долларов, которых там быть не должно?

– Именно так.

– Не надо ничего предпринимать.

– Но, сэр?..

– Вероятно, это ошибка компьютера.

– Мистер Липпинкот, подобной ошибкой не объяснить, почему наши компьютеры зарегистрировали двенадцатимиллионный трансферт. Возможно, речь идет об электронной афере.

– Даже если и так, то пусть об этом болит голова у – как вы сказали? – «Фолкрофт санитариум». А, Ролингс?

– Вероятно.

– Если их уличат, правоохранительные органы будут разбираться с ними, а не с нами, верно?

– Верно, мистер Липпинкот.

– А пока деньги у нас, мы вольны использовать их по собственному усмотрению – выдать заем или во что-то вложить. Согласны?

– Да...

– Ну так действуйте.

– Хорошо, мистер Липпинкот, – упавшим голосом произнес Ролингс.

Директор банка с кислой миной положил трубку. Ролингс его огорчал: подавал такие надежды и вот – беспокоит по пустякам в столь замечательное утро.

Не дано ему стать настоящим банкиром. Не оправдал надежд. Джереми решил сделать себе пометку, чтобы не забыть при первой же возможности избавиться от бестолкового Ролингса.

И принялся шарить по столу розовыми заячьими лапами, пытаясь сообразить, какого цвета карандаш более всего подходит для этой цели.