«…и я даю Темпл свободу не потому, что не люблю ее, а напротив, из любви к ней. Она мне дороже жизни.

Мало просто любить. Надо уметь отпускать на свободу и не подавлять своей любовью. Я знаю: моя любовь причинила Темпл боль, и не хочу, чтобы это продолжалось».

Закончив, Роско протянул письмо невестке.

– В этом письме – душа моего сына. Я разрушил немало судеб, многим причинил горе. Я не могу повернуть время вспять и исправить свои ошибки. Мне очень хотелось бы это сделать, но уже слишком поздно. Возможно, ты не веришь этому, как и Дамон, но мои слова – чистая правда.

Роско взял Темпл за руку. Не предполагая, что он способен на это, она удивленно подняла свои большие глаза и встретила его взгляд.

– Если ты решишь остаться с нами, Темпл, я постараюсь получше узнать тебя, хотя раньше не стремился к этому. Прошу тебя, останься ради моего сына! Ты нужна ему. Боюсь, без тебя он стал бы таким, каким был я. – Роско, помолчав, добавил: – Слышишь, Темпл? – Он удовлетворенно улыбнулся. – Я употребил прошедшее время. Может, это хороший знак?

Его радость тронула Темпл, равно как и неожиданное расположение к ней. Она впервые видела на лице старика улыбку.

– Прошу тебя ради Дамона – не уезжай с виллы Силоне, – продолжал Роско. – В тебе зреет его семя – ребенок, который вернет в этот дом любовь и радость. Пожалуйста, подумай о вашей любви и о вашем ребенке. Не лишай нас удовольствия вновь услышать детские крики и смех.

Вглядевшись в черные глаза Роско, Темпл убедилась в его искренности и впервые испытала глубокую симпатию к нему.

Старик вложил ей в руку маленький золотой медальон, заблестевший в свете лампы. Она сразу узнала его, ибо он был изображен на портрете Ла Донны.

– Дамон просил в письме, чтобы я дал тебе медальон Ла Донны. Ей подарил его твой отец.

Темпл сжала медальон, поднесла к груди, и слезы хлынули из ее глаз. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, Роско уже не было.

Темпл встала и пошла к двери. Казалось, ноги сами понесли ее в южное крыло большого дома, в комнату Ла Донны. Она открыла дверь и направилась через темную спальню к маленькой гостиной, где висел портрет сестры Дамона.

Держа в руке свечу, Роско смотрел на свою красавицу дочь. На щеках его блестели слезы.

Скорее почувствовав, чем заметив присутствие Темпл, старик тихо сказал:

– Она была с характером, но очень ласковая девочка. И голос у нее был чистый и нежный, а смех… – Он осекся. – А смех напоминал перезвон колокольчиков. Глаза у Ла Донны были скорее темно-синие, не такие, как у меня и Дамона.

Темпл подошла к нему и встала перед портретом.

– Мой отец очень любил Ла Донну и горевал о ней до последнего дня жизни. – Темпл не без удовлетворения отметила, что лицо Роско исказила мука. – Ты действительно считаешь, что мой отец виноват в ее смерти? – тихо спросила она.

– Его вина лишь в том, что он любил ее, Темпл. Нет, за то, что Ла Донна умерла, несу ответственность только я. – Роско тяжело вздохнул.

О чем он говорит, удивилась Темпл. Неужели Натан столько лет напрасно мучился чувством вины?

По словам Джона Томаса, причиной смерти Ла Донны был выкидыш. Поскольку она носила ребенка Натана, Роско обвинил в смерти дочери его. Неужели в этой истории было что-то еще?

– Что… что ты сказал? – спросила она.

– Причиной смерти Ла Донны был выкидыш. Она упала с лестницы. – Роско дрожащей рукой потянулся к портрету. – Я пришел в ярость, заподозрив, что она с кем-то встречается, но полной уверенности у меня не было. Как-то в роще я встретил Деллу Фрудж. Она ждала меня и, едва я спешился, сказала: «Синьор, я очень беспокоюсь за Ла Донну и боюсь, как бы с ней чего не случилось! Я видела их в парке у озера, они целовались…» – Не дослушав, я поскакал домой и бросился к дочери. Господи, как же она испугалась! – При воспоминании об этом, Роско вздрогнул и провел рукой по лицу. – Я накинулся на нее с бранью и потребовал назвать имя того, с кем она встречается. Ла Донна рыдала, умоляла меня успокоиться, но гнев затмил мне глаза. Не успел я опомниться, как она выскочила из комнаты и побежала по коридору. Я бросился за ней, разозлившись еще больше, – никогда раньше дочь не убегала от меня! Господи, почему я тогда не оставил ее в покое, не дал уйти? Если бы я не погнался за ней, возможно, сейчас она была бы жива.

Роско отвернулся от портрета, словно ему было стыдно смотреть на него. Руки старика дрожали.

– Я нагнал ее на верхней площадке лестницы, повернул к себе и потребовал объяснений. Ла Донна закричала, что скорее умрет, чем скажет, кто ее возлюбленный. Дочери показалось, будто я хочу ударить ее. Она вскрикнула, подняла руки и попятилась. О Боже! Ла Донна шагнула назад, и ничто уже не могло ее остановить. Она стояла на краю верхней ступеньки. Мне не удалось предотвратить беды. Дочь, крича, скатилась вниз. Я с воплем бросился к ней, упал перед Ла Донной на колени и прижал ее к груди. – Роско, смертельно побледнев, посмотрел на Темпл страдальческим взглядом. – Ла Донна подняла на меня глаза, затуманенные болью. «О папа, – сказала она, – я ушиблась!» Дочь всегда говорила так в детстве, если, заигравшись, падала. Потом она протянула руку и коснулась моей щеки. – Роско повторил жест дочери. – Она застонала и вскоре потеряла сознание. Потом мне сказали, что у нее был выкидыш, хотя до этого я не знал, что она беременна. Никак не удавалось остановить кровотечение. Ла Донна слабела с каждой минутой. Перед смертью она повторяла имя Натана.

Сердце Темпл разрывалось от жалости, лицо заливали слезы. Какое невыносимое горе пережил Роско! Все эти годы его давил тяжкий груз вины. Темпл не осуждала его. С этой минуты ее ненависть к старику иссякла.

Поддавшись внезапному порыву, она дотронулась до его руки. Роско посмотрел на Темпл и осторожно сжал ее пальцы.

Это было начало.

Темпл гуляла по саду, обдумывая события последних дней: разговор с Роско, письмо мужа…

Она была потрясена, узнав, что все эти годы Дамон любил ее, женился по своей воле, а Натан благословил их союз. Опустившись на траву, Темпл запрокинула голову: по чистому голубому небу плыли легкие белые облака. Она вспомнила, как впервые отдалась Дамону. Тогда они тоже лежали на траве под открытым небом. Ей почему-то казалось, что именно в тот раз Дамон заронил в нее свое семя.

Да, у них были размолвки, причинявшие ей боль и заставлявшие плакать, но любовь побеждала все, и она до сих пор не угасла. Больше всего на свете Темпл хотелось сейчас обнять Дамона, сказать, что она никуда не уедет, ибо не может жить без его любви.

Роско ждал сына только через неделю, а Темпл мечтала, чтобы муж вернулся раньше. Встретившись, они поговорят, выяснят все недоразумения, забудут обиды и сольются в порыве страсти, а потом будут долго лежать обнявшись, предаваясь мечтам о ребенке и об их будущем.

В этом доме снова зазвучит детский смех и топот маленьких ножек, и сюда вернется счастье.

Темпл уже представляла себе, как мальчонка, копия Дамона, съезжает по перилам длинной лестницы. Слышала ворчание Эрин, смех мужа и добродушные слова Роско: «Да оставьте вы ребенка, пусть развлекается!»

Будущее казалось Темпл чудесным и радужным, и она, раскинувшись на траве и закрыв глаза, предалась упоительным мечтам.

Пьер внимательно следил за каждым движением Деллы, видимо, очень довольной собой. Значит, осуществлялось то, что она задумала.

Его зеленоглазая сводная сестра, должно быть, унаследовала коварство от своего отца, неизвестного Пьеру. Во всяком случае, Линетт, мать Деллы, была ее полной противоположностью.

Пьер прекрасно помнил красавицу Линетт – с медно-рыжими волосами, кроткими зелеными глазами, ласковым голосом и мягкими манерами. После безвременной кончины матери Пьера его отец Луи Topp, очень тосковавший от одиночества, женился на Линетт. Вместе с ней в доме поселилась и ее десятилетняя внебрачная дочь.