— Скотина! — бушевала Матильда. Она металась под потолком, не останавливаясь ни на секунду. Вещи носились вслед за ней. — И как я тебя пожалела, ума не приложу, ведь ясно было, что ты свинья неблагодарная, тебе бы только на диване лежать и ничего не делать! Ну сам подумай, ты же без меня снова мхом обрастёшь, неужели хочется?

Николай молча терпел, втянув голову в плечи. Он чувствовал себя очень виноватым, но уступать не собирался. Слишком тягостна была для него опека, переходящая в круглосуточный контроль, пусть даже и из лучших побуждений. Он пытался объяснить, что привык сам устраивать свою жизнь и не нуждается ни в чьих указаниях, но Матильда не хотела слушать. Она кричала, что запросто могла бы отобрать талисман и остаться, но навязываться не станет ни за что.

Наконец наступил день, когда за кольцом должен был прибыть курьер. Матильда больше не ругалась. Она просто плакала, и от этого было только хуже. Николай сидел, зажав кольцо в руке и вспоминая самые унизительные ситуации, которые подстраивало привидение, самые обидные прозвища, которыми оно его щедро одаривало, чтобы не распуститься и не передумать в последний момент.

Николай закрыл за курьером дверь. Матильды в его жизни больше не будет. Но радости почему-то не было. Он стоял, прислонившись к стене, и думал о том, что снова заживёт свободно…

Вот только мутило от свободы с привкусом предательства.

Мне на новый год дочка подарила ёлочку, точнее — кипарисо-вик, но не садовый, а домашний. Похож таки на ёлочку, только мяконькую. И вот кажется мне, что этот кипарисовик что-то шепчет по ночам. Ласковое такое, успокаивающее. Знаю, что чушь, и что такого не бывает. Но — вот ей-Богу, слышу, даже когда близко подхожу.

А в руки возьмёшь, к уху поднесёшь — молчит. Секретится. Не догадывается, что я уже знаю, что это он!

И вот, тут на днях, приснилось мне, что параллельные миры пересекаются только в тех точках, где в них кто-то верит. То есть героев сказок и легенд может увидеть исключительно тот, кто в их существовании не сомневается. Зато уж он-то встретит наверняка.

Ну, я даже во сне посмеялась, конечно, такой идее. Хотя объяснял-то не абы кто: профессор, солидный, в пиджачной паре, с залысинами и чёрным ноутбуком.

Просыпаюсь — и задумываюсь. А ну как он прав? И я могу столкнуться, например, с настоящим Пегасом? Ой, как лестно-то! поэту! Но ладно, если с Пегасом… а если, допустим, с грифоном, да с голодным?

Вдруг слышу — клёкот от окна. Хриплый, низкий, и, вроде, с подрыкиванием. Смотрю: ох ты, Господи, а ведь не соврал профессор-то! Огромная клювастая рожа, почти орлиная, только с гладкой жёлто-коричневой шерстью вместо перьев и совершенно кошачьими, нет, не кошачьими, а леопардьими пылающими глазами, расположенными по разные стороны головы, словно у птицы.

Один глаз почти прильнул к окну. Взгляд был странным — смесь злобы и льда. Грифон моргнул. И увидел меня.

Только в этот момент заметила: воздух свистит за окном так, что слышно через стеклопакет. Крылья? И ещё — око уставилось сверлящим взглядом, и в нём появился интерес. «Точно, это охота, — поняла я, — а я добыча». Вроде, когда-то где-то слышала, что грифоны питаются девственницами? Явное враньё! Зверь совершенно не собирался меня проверять!

Зрачок глаза то расширялся, то сужался в почти невидимую бездонно-чёрную щель на фоне ало-золотой радужки… я пристыла к полу, не в силах пошевелиться.

И тут вдруг мой маленький кипарисовик тряхнул ветвями и театральным, громче грома, шёпотом прокричал:

— Нет!

И:

— Прочь, тварь! Уходи! Она в тебя не верит!

И потянувшись, уже тихо, для меня, добавил:

— Она в меня верит…

…и я поверила.

У меня есть говорящий кипарисовик. Да, и нечего тут! Ишь, неверующие… Мне его подарила дочка. Такого красивого, зелёного! и отважного до самых кончиков мягоньких колючек. Классного! Залюбуешься.

Когда я отвела взгляд, за окном никого не было. И вообще было тихо, как на рождественской открытке. Я подошла поближе. Почему-то уверенная, что никакого грифона тут нет, совсем и абсолютно.

И точно. Не было!

Точнее, теперь — не было. Разметённый с середины двора снег, примятые крыши машин, оторванный металлический грибок песочницы… и перо, валяющееся на площадке, где летом сушили бельё…

Всего одно.

Размером примерно с байдарку.

Начало лета выдалось жарким, и в отпуск захотелось немедленно и всем. Но счастья в этом мире, как известно, на всех не хватает. На нас — точно не хватило: появился Михалыч.

— Мужики! Новый объект. Срочный, ответственный! Поехали смотреть.

В общем, всё как всегда. Привыкли уже. Здравствуй лето красное, сверхурочная работа и «подвальный» загар!

Приехали… Смотрим. Мда-а… Здание большое, шесть этажей, метров сто пятьдесят в длину: не то что бы старое, но и не новостройка. Внутрь зашли — вообще беда! Ремонт уже сделан, да какой! В коридорах полы под мрамор, потолки лепные, стены — чуть ли не крокодиловая кожа. Лючков ни в полу, ни в стенах нет, только в комнатах, у каждого стола, снизу, панель небольшая в стене, с розетками. Как работать? Непонятно. В общем, труба.

— Михалыч, — говорим мы. — Трубы где? Каналы, закладные… да хоть арыки марсианские. А то, как мы понимаем, на эту крокодиловую кожу короба класть никто не разрешит.

— Точно, — отвечает он. — Начальство так прямо и сказало: «Никаких коробов. Всё должно быть аккуратно, в стиле общего архитектурно-дизайнерского замысла».

Если кто не понял, кабельщики мы. Локальщики. Вторая буква «о», кто не расслышал. Прокладываем локальные, и не очень, сети. Витая пара, «оптика», лапша и многопарка телефонная — всё наше. Короче: трубочисты, бурлаки, плотники, электрики, монтажники — «в одном флаконе». Вот только здесь, похоже, будет востребована первая специальность. Доступны нам для работы только трубы коммуникационные. Причём «электрику» в них уже проложили, вывели на розетки и щитки, а потом благополучно залили «мрамором» и обтянули «крокодиловой кожей». И труб этих в здании… не меряно, как улиц и переулков в большом городе. А что больше всего напрягает в таком городе не знакомого с ним водителя? Как найти правильный путь, и чтоб пробок не было. Правильно? Вот и для нас актуально то же самое. Только у нас ещё знак на заднем стекле висит — «слепой за рулём» называется. И из Хьюстона никто не скажет: «Даём, понимаешь, наводку со спутника: через 5 метров, на втором этаже — поворот налево…».

— Михалыч, — говорим. — Давай думать, что делать. Напрягай начальство, раз оно на это подписалось. А мы пока метраж кабеля прикинем да барахло на объект перевезём.

Долго ли, коротко… Недели две прошло. Приезжает наш… Миха-а-а-а… Ничего, когда закурили, рты сами закрылись. Одним словом, вроде Михалыч, но в костюме и при галстуке… и рот до ушей! А на пиджаке у него табличка: «Старший менеджер по …» В общем, дальше мы не разобрали. Кем он до этого был, по штату, бог его знает. Кто прорабом звал, кто бригадиром… а теперь — старшой! Непонятно, то ли дали «лычку», то ли сняли. Ну да ладно.

— Господа! — вещает на одном дыхании. — Наше руководство направило меня на курсы повышения квалификации, в связи с началом применения нашей фирмой новейших западных технологий по прокладке физических каналов для линий связи средств передачи данных. Я их успешно закончил и после трёхдневной стажировки в Германии, согласно контракту, привёз оттуда, для опытной у нас эксплуатации, последнюю модель миниатюрного робота-кабелепрокладчика, с дистанционным управлением, для решения наших проблем на данном объекте. (Выдох.)

Потом он ещё много чего говорил. Половину не по-русски — лизинг, промоутинг. Саня, он шахтёр бывший, даже книжку продолжил читать — С. Лема, ту, где про сепульки. Не демонстративно, но внимательно — видимо, там понятнее.