Кстати, о Луретте. Надо будет сейчас же выставить вон ее и ее девиц.

Сэм поднялась на второй этаж и постучала в дверь ее комнаты.

– Чего тебе надо? – с вызовом спросила Луретта, открыв дверь и запахнув на мясистой груди ярко-красный атласный халат. – Ты что, забыла, что я работаю ночью и мне не нравится, когда меня будят днем?

– Я как раз по этому поводу, Луретта. Ты больше не будешь здесь работать. – И Сэм протянула ей купчую, которую подписал Лайман. – Как видишь, теперь «Счастливый олень» принадлежит мне.

Глаза Луретты сузились.

– Я знала, что ты это сделаешь, и знала почему. Это все из-за него. Из-за Кейда. Тебе не хочется, чтобы я здесь жила, потому что тебе известно, что он приходил ко мне. Ты ревнуешь.

В том, что она сказала, была доля правды, но Сэм не собиралась этого признавать. И у нее не было настроения спорить.

– Тебе незачем злиться, Луретта. Я дам тебе и твоим девушкам неделю на переезд.

– О, я подыщу себе местечко, и побыстрее. Могу съехать хоть завтра.

– Пожалуй, так оно будет и лучше, – сказала Сэм и повернулась, чтобы уйти.

– Эй, может, окажешь мне напоследок одну услугу?

Сэм насторожилась. Луретта сказала это слишком сладким голосом, к тому же в ее глазах вдруг появился победный блеск, а губы растянулись в торжествующей улыбке.

– Как только я подыщу себе новое место, – проворковала Луретта, – я дам тебе знать, чтобы ты передала мой новый адрес Кейду. Надеюсь, ты поведешь себя честно и не станешь от него скрывать, куда я перебралась. Между прочим, он был у меня вчера утром и говорил что-то о том, что вы были в какой-то там гостинице и здорово поругались. Ну ничего, я привыкла слушать его, когда у него плохое настроение, и знаю, как опять его развеселить. – Луретта подмигнула и самодовольно рассмеялась. – Конечно, тогда я не знала, что ты выставишь меня вон и он не сможет найти меня на старом месте, когда вернется. Потому что он всегда ко мне возвращается.

Сэм была потрясена, но постаралась не подать виду. Луретта не врала, это было очевидно. От кого, как не от Кейда, она могла узнать про гостиницу и про ссору?

Луретта, увидев, какой эффект произвела ее наспех состряпанная выдумка, злорадно продолжала:

– Странно, что ты его не видела. Ты была тогда в салуне, с Лайманом, и….

– Дай мне знать, куда ты переедешь, – перебила ее Сэм, зло выплевывая каждое слово. – Я с удовольствием сообщу ему твой новый адрес.

О, как он мог?! Провести ночь с ней, а потом сразу лечь в постель с другой женщиной – только из-за того, что они немного повздорили? Как же мало она для него значит! Несколько часов удовольствия, в порыве гнева сразу же забытых? Тогда ну его к черту!

Вбежав в свою комнату, Сэм заперла за собой дверь и, бросившись на кровать, дала волю слезам. Сейчас она плачет один-единственный, последний раз, горячо поклялась она себе, плачет о том, что было и чего больше никогда не будет. А потом она вырвет его из своего сердца, вырвет навсегда.

Сэм стояла у окна своей комнаты, думая о том, что надо спуститься на первый этаж и затопить печь. Сегодня было воскресенье, и казино, как и при Лаймане, не работало. Небо уже сейчас, на рассвете, облегали тяжелые серые тучи, значит, день будет холодным. Сэм вздохнула. Пусть ей одиноко и тоскливо, но если она затопит печь, то по крайней мере не придется мерзнуть…

За неделю, прошедшую после отъезда Лаймана, прибыль, которую давал «Счастливый олень», заметно возросла. При Лаймане дела тоже шли неплохо, но он пил, и посетители этим пользовались. Многие играли и пили в долг. Потом кое-кто расплачивался, но большинство благополучно забывали о том, что они должны Лайману деньги, а сам Лайман ни с кого ничего не требовал. Сэм с самого начала повела себя иначе. Она настояла, чтобы платили наличными, однако это не отвратило посетителей. Они по-прежнему валом валили в салун, но теперь каждую ночь вместо кучи долговых расписок на руках у Сэм оказывалась коробка, доверху полная денег.

«Но что я буду делать, когда разбогатею?» – думала Сэм, глядя из окна на безлюдную улицу внизу. Зачем ей богатство, если его не с кем будет разделить? Через год или два у нее, по всей вероятности, будет уже столько денег, что хватит на всю жизнь, и тогда можно будет продать салун и уехать. Но куда? И что потом делать? Без Кейда никакие деньги не сделают ее счастливой. Но он слишком упрям, чтобы бросить свою холостяцкую жизнь, а она скорее умрет, чем станет его содержанкой.

Мимо, как всегда вовремя, проехала повозка Джуби Фаулера. По воскресеньям Сэм вставала рано и каждый раз видела ее из своего окна. Как-то раз она завела об этом разговор с Лайманом, и тот рассказал ей про эксцентричного старика Фаулера, который предпочитал подсчитывать свои деньги дома. Сама она поступала со своей субботней выручкой так же, как Лайман, – платила Джейку Уэйли и еще одному вооруженному охраннику, чтобы они в ночь с субботы на воскресенье отвозили деньги в банк. Банкир Эдгар Миллер с готовностью открывал свой банк, чтобы обслужить тех владельцев казино, которые не хотели держать у себя крупные суммы до понедельника.

Сэм наблюдала за повозкой, пока она не скрылась из виду, потом решила спуститься вниз. С тех пор как Луретта и ее девицы уехали, на втором этаже было тихо как в могиле. Может быть, кто-нибудь к ней заглянет, чтобы выпить кофе и поболтать, подумала Сэм. Она надеялась, что так оно и будет и что за разговором она сможет хоть ненадолго отвлечься от мыслей о Кейде и о своем разбитом сердце.

Хэролд Визли держал вожжи свободно. Он уже столько раз ездил от салуна Джуби к его дому, что лошади сами знали дорогу. Можно было спокойно расслабиться и не обращать на них никакого внимания. Рядом сидел Чарли Найт, свесив голову на грудь и положив винтовку себе под ноги, чтобы можно было быстро ее взять, если она вдруг понадобится. Но ни Хэролд, ни Чарли не беспокоились о нападении. Как-никак ехать до ранчо Джуби было недалеко, а бандиты, если они вдруг появятся, скорее всего нападут на банк Эдгара Миллера, где можно сорвать куда более солидный куш. Они проехали мимо маленького, обшитого побеленными досками и огороженного штакетником дома. Хэролд знал, что, приехав в Эбилин, судья хотел поселиться где-нибудь поближе к городу, но ему повезло, что он нашел хотя бы это жилье. Дом освободился, когда проповедник Ларсон переехал с женой и детьми в Салину, к своей больной матери. Вообще-то этот домик был построен специально для проповедника, и строили его одновременно с церковью, стоящей здесь, же, через дорогу. Пока что проповедник Ларсон ездил сюда раз в неделю, чтобы прочесть воскресную проповедь, но жить рядом больше не хотел.

Хэролд бросил взгляд на дом судьи. Может, теперь, после того как его дочь сошла с ума из-за смерти сына, судья Куигби и рад, что живет так далеко от города. Бедный парнишка, жаль что его подстрелили. Хэролд покачал головой. Он слышал разговоры о том, что теперь дочь судьи и несколько других таких же чокнутых женщин собираются вместе и пытаются говорить с покойниками. Лучше бы их всех отправили в сумасшедший дом, пока они чего-нибудь не натворили.

Дотрусив до поворота дороги, лошади свернули. Хэролд зевнул, потянулся, потом щелкнул вожжами. Как только деньги будут у Джуби, он поедет домой, где его будет ждать большая тарелка горячих оладий, испеченных женой. А потом он ляжет спать и проспит до самого полудня. Он взглянул на Чарли и увидел, что тот дремлет.

Может, разбудить его, чтобы было с кем поболтать? Правда, ехать уже недолго, всего-то минут двадцать, так что…

– Какого черта?! – воскликнул Хэролд, натягивая вожжи. Лошади резко остановились, и Чарли чуть не упал лицом вниз. На середине дороги стояли двое. Их лица были до самых глаз повязаны шейными платками, в руках оба держали пистолеты. Чарли, несмотря на направленное на него оружие, схватился за винтовку.