Всего за несколько недель он арестовал несколько белых, которые продавали индейцам вино и винтовки, и разоблачил шайку торговцев, которая похищала индейских девушек и продавала их в мексиканские бордели.

Кейду нравилась его работа. Во-первых, он делал нужное дело, а во-вторых, у него не оставалось времени думать о Селесте де Манка. Томиться по ней, если уж быть совсем точным. По правде сказать, он не мог ее забыть, и, сколько бы ни пускался во все тяжкие с другими женщинами, ему не удавалось вырвать ее из своего сердца.

Храбрый Орел был уволен из армии вскоре после того, как Селеста явилась в форт, так что сообщить он мог немногое. Пока он оставался в форте, она еще не вышла замуж за Бэлларда, но это было два месяца назад. Теперь они уже наверняка давно женаты, а раз так, то надо о ней забыть и жить дальше. Только как, черт возьми, это сделать?

Кейд разбил лагерь неподалеку от городка Макферсон, ожидая Храброго Орла, который расскажет ему, как прошло утреннее судебное заседание. Последнего арестованного Кейд передал в руки другого федерального агента, чтобы лишний раз не появляться в суде и не раскрывать своего истинного лица. Когда подъехал Храбрый Орел, Кейд по его лицу сразу увидел, что оправдались самые худшие его опасения: судья снова отпустил пойманного преступника на свободу.

– Ему плевать на индейцев, – негодующе сказал Храбрый Орел. – Если человек совершил преступление с применением огнестрельного оружия, он приговорит его к повешению не задумываясь. Говорят, он просто помешан на ненависти к винтовкам и пистолетам. Но если кто-то совершает преступление против индейцев, судья относится к этому как к какой-то несерьезной шалости и виновный отделывается лишь небольшим порицанием Кейда окатила горячая волна ярости.

– Тогда какого дьявола я рискую головой, ловя этих ублюдков, если потом их отпускают на все четыре стороны?

Храбрый Орел печально покачал головой:

– Не знаю, что тебе посоветовать, брат мой. Этот человек – судья. Его слово – закон. Ты ничего не сможешь сделать.

Кейд с силой воткнул в землю нож, которым обстругивал ветку.

– По-моему, пора напомнить этому судье, что он должен соблюдать все законы, а не только те, которые ему нравятся, – сердито произнес он.

– И как же ты собираешься это сделать?

– Сейчас мне надо опять ехать на индейскую территорию, чтобы выследить тех мерзавцев, которые на прошлой неделе украли припасы, предназначенные для резервации племени оседж. А когда вернусь, нанесу ему визит. Судье Куигби придется меня выслушать независимо от того, хочет он этого или нет.

Белл слушала как завороженная, пока Сэм рассказывала, как ее похитили индейцы. Когда повествование было закончено, Белл хлопнула ее по спине.

– Если какая женщина и может справиться с сюрпризами Дикого Запада, то это ты, Сэм Лабонт, и я горжусь тем, что ты моя подруга.

Лайман Гатри был рад нанять Сэм на работу в казино.

– У меня тут не очень-то шикарно, но заработать можно прилично. Белл привлекает посетителей, потому что многие мужчины приходят специально для того, чтобы выиграть у женщины. Но она играет как черт, и ее еще никто не обвинял в жульничестве.

Сэм взглянула на Белл; та чуть заметно улыбнулась и украдкой подмигнула: конечно, ее ни разу не поймали на жульничестве, но это вовсе не означало, что она не жульничала.

Лайман с гордостью рассказал, что свой салун он открыл на деньги, выигранные в покер.

– Без этих денег я бы никогда не смог начать свое дело. Видите ли, я работал в Техасе простым барменом, когда услыхал от людей, как быстро растет Эбилин, и понял, что тут можно разбогатеть. Вот я и приехал сюда, а потом мне повезло, и теперь я владелец этого салуна.

Позже, когда они остались одни, Белл по секрету сообщила Сэм, что боится, как бы в один прекрасный день Лайман не потерял салун из-за своего пристрастия к игре.

– Карты для него как болезнь. Я вынуждена все время вытаскивать его из передряг. Стоит ему сесть за игру, как он влезает в долги, и мне приходится вмешиваться, чтобы отыграть все деньги назад. Но в конце концов придет день, когда меня рядом не окажется, и тогда он разорится вчистую.

– Разве ты собираешься уехать?

– Мне говорили, что в ноябре здесь начинается мертвый сезон. С ноября и до самой весны стада не перегоняют и все дела в городе сворачиваются. Думаю, когда это время наступит, я, пожалуй, переберусь в Техас, а там кто знает? Может, к ноябрю я скоплю уже достаточно денег, чтобы открыть свое собственное заведение. Если хочешь, можешь поехать со мной.

Сэм отказалась:

– Нет, я устала от разъездов и хочу осесть в каком-то одном месте. Эбилин мне нравится. Думаю, я захочу здесь остаться.

Было позднее утро, и салун пустовал – обычно посетители начинали заходить сюда только около полудня. Сэм и Белл сидели за столом и бесцельно тасовали карты. Когда Сэм сказала, что хочет поселиться в Эбилине, Белл какое-то время молчала, а потом небрежно бросила:

– По-моему, ты хочешь остаться в здешних местах неспроста. Надеешься, что тебя снова умыкнут индейцы.

Сэм посмотрела на нее как на помешанную:

– Какая нелепость! Как ты можешь говорить подобные вещи?

– И по-моему, – уголки рта Белл дрогнули в озорной улыбке, – ты надеешься, что у одного их них будут голубые глаза.

Сэм заволновалась. Она рассказала Белл о Буйном Духе, но, разумеется, умолчала о том, что они были любовниками. Так почему же подруга вздумала ее поддразнивать? У нее задрожали руки, она выронила несколько карт, и они медленно опустились на пол.

Белл тихо рассмеялась и сжала ее руку:

– О Сэм, просто-напросто я хорошо знаю жизнь. Мне известны все признаки… Ну, ты понимаешь! Твой голос, твои глаза меняются, когда ты говоришь о нем. Мне совершенно ясно, что этот человек тебе небезразличен. И еще мне кажется, что между вами было нечто такое, о чем ты не рассказала.

Сэм быстро подобрала упавшие карты.

– У тебя просто разыгралось воображение. Он всего-навсего животное, дикарь, как здесь принято называть индейцев. У меня нет ни малейшего желания встречаться с ним вновь. – О Господи, почему она не может перестать дрожать? – Право же, Белл, ты такая же недоверчивая, как Джарман. Говорю тебе – меня не изнасиловали.

– Никто и не говорит о насилии.

Сэм бросила на нее опасливый взгляд:

– Тогда к чему же ты клонишь?

– Да ни к чему. – Белл нарочито выразительно пожала плечами. – Просто мне трудно поверить, что ты провела столько недель в обществе такого, по твоим словам, красивого мужчины, и так ни разу с ним и не переспала. Я думаю, что все-таки между вами что-то было, и хочешь ты признаться или нет, но ты в него влюбилась. Может быть, ты даже сама этого не сознаешь, но тем не менее это так. Как я уже тебе сказала, я хорошо знаю жизнь и могу сказать: все признаки налицо.

– Ничего подобного, слышишь? Теперь я даже жалею, что рассказала тебе о нем. Мужчины, если хочешь знать, меня вообще не интересуют. Мне хочется одного – заработать побольше денег. Если я смогу сама о себе заботиться, то смогу обойтись и без мужчин.

Белл хихикнула:

– Вот тут я с тобой согласна, но ты уж мне поверь: иногда хочется, чтобы тебя любили, и тогда хороший мужчина бывает ох как кстати.

Сэм была рада, когда их разговор прервали ковбои, зашедшие в салун, чтобы перекинуться в карты. Ей и без напоминаний Белл лишь с немалым трудом удавалось убегать от воспоминаний о бархатных лунных ночах, когда ее обнимали сильные руки, а губы горели от поцелуев, от которых она, казалось, взмывала до самых звезд…

В последующие несколько недель Сэм, как и предсказывала Белл, показала себя искусным и хладнокровным игроком. Кроме покера, она освоила также и фараон, пожалуй, самую популярную в казино игру. Лайман поставил в салуне еще один карточный стол, который обслуживали три человека: сдающий, наблюдающий и еще один, который сидел рядом и с помощью устройства, похожего на счеты, отмечал, какие карты вышли из игры. Этих троих Лайман нанял дополнительно, и Сэм смогла вернуться к своей любимой игре – покеру.