Кроме маленького деревянного стола и стула, полок с пустыми ячейками, предназначенными для вин будущих урожаев, и грубо сколоченной лестницы, в комнате ничего не было.

Пройдя по комнате, Келли убедилась, что стены хранилища совершенно ровные. Они не скрывали ни ниш, ни каких-либо тайников. Келли еще раз окинула взглядом бутылки и вздохнула. Если что-то здесь и спрятано, то вещь эта должна быть маленькой. Возможно, здесь между бутылок втайне хранятся какие-то документы, бумаги? Но ведь держать их здесь рискованно, опасно. Хранилище постоянно навещает с полдюжины рабочих, а также мастера и их помощники, у каждого из которых здесь находятся дела, уж не говоря о гостях, которых приводят сюда ознакомиться с коллекцией. Любой из посетителей может наткнуться на бумаги. А если в них содержится что-то компрометирующее, почему бы их не сжечь?

Зачем вообще здесь прятать что бы то ни было? Помещение это предназначено исключительно для хранения вин, произведенных в имении. Если среди бутылок обнаружится посторонний предмет, это немедленно вызовет подозрение.

И все-таки что-то здесь спрятано. Келли попыталась вообразить, как бы поступила она, собираясь что-то спрятать в этом помещении. Стала бы она прятать это между бутылок?

Нет. Бутылки нередко достают, чтобы посмотреть на этикетки.

Внутри бутылки? Да.

«Не один год держит под замком», – подумала Келли, вспоминая брошенную Гилом фразу. Сколько это – не один год? Лет тридцать? Сорок? Пятьдесят?

Она попыталась восстановить в памяти даты. За Клейтона Ратледжа Кэтрин вышла замуж в конце первой мировой войны, а Гил покинул имение в начале шестидесятых. События эти разделяют лет сорок. Келли переместилась туда, где хранились вина конца первой мировой войны. Она принялась по очереди вынимать бутылки, проверяя, есть ли в них вино. Дойдя до вин двадцатых годов, времени «сухого закона», она стала проверять тщательнее, методичнее, потому что в душе у ней зародилось ужасное подозрение.

Оставив часть бутылок непросмотренной, она переметнулась в самый конец двадцатых годов, после гибели Клейтона. Вытащив бутылку, она внимательно изучила ее. Бутылка ничем не отличалась от прочих. Но так ли это? Выяснить это можно было лишь одним способом.

Отнеся бутылку на стол, Келли удалила пробку. Понюхав содержимое, она поморщилась, так как в нос ей ударил сильный запах уксуса, говоривший о том, что вино прокисло.

Она проверила еще одну бутылку – результат тот же. Озадаченная, она вернулась к полке. Что, если подозрения ее неоправданны? Откупоривать каждую бутылку в поисках той, заветной, она не решилась.

Еще одну. Она рискнет открыть только одну бутылку.

Кожаный ремень врезался в плечо, потому что сумку оттягивали две винные бутылки. Направляясь к дому, Келли прижимала я себе сумку, боясь, что бутылки звякнут. Домоправительница возникла в дальнем конце нижнего холла, бесшумно вплыв туда с террасы.

– Миссис Варгас, – окликнули ее Келли, – где Кэтрин?

Женщина застыла.

– Мадам завтракает на террасе.

– Вместе с Натали?

– Мадам Фужер еще не освободилась.

– А Сэм там? – спросила Келли, торопливо шагнув вперед.

– Да, мисс. Вы к ним присоединитесь?

– Да, но завтракать не буду. Вы не будете так любезны принести нам бокалы для вина?

– Конечно, конечно.

Когда Келли появилась на террасе, Сэм вскочил.

– А я уж начал беспокоиться, не случилось ли чего! – Он пододвинул ей стул – поближе к себе.

– Я же сказала, что вернусь.

Она села, осторожно опустив сумку на колени.

– Надеюсь, вы хорошо прогулялись? – Кэтрин любезно улыбнулась и подцепила на вилку ломтик лососины.

– Вообще-то утро у меня выдалось очень занятое.

– Чем же вы занимались? – В глазах Сэма промелькнул некоторый интерес.

Домоправительница внесла бокалы, которые попросила Келли. Она заметила, что Кэтрин недоуменно нахмурилась.

– О бокалах попросила меня мисс Дуглас.

– Я подумала, почему бы нам за завтраком не выпить вина, – пояснила Келли, доставая из сумки бутылки. – Тогда я по пути заехала в погреба и выбрала вот эти бутылки. – Келли поставила бутылки на стол этикетками к Кэтрин.

Та, увидев их, слегка побледнела.

– Ваш выбор крайне неудачен. Заберите это, миссис Варгас!

– Нет, – спокойно, но решительно возразила Келли, и пальцы ее сжали горлышко бутылки. – Мне кажется, нам стоит попробовать именно это вино. Что скажете, Сэм?

– Мне совершенно не хочется его пробовать, и уж, конечно, не стоит открывать эту бутылку, – резко сказала Кэтрин. – Вина Ратледжей я знаю как собственных детей. Вина этого урожая уже давно потеряли свой букет.

Сэм взглянул на этикетку.

– Кэтрин права, Келли. Это красное вино из разносортицы, и пить его надо, пока оно молодо. Как и у божоле, жизнь у него недолгая. А теперь уж оно превратилось в уксус.

– Давайте его откроем и посмотрим. Что тут страшного? – настаивала Келли. – Если вино испортилось, мы не станем его пить.

– Но это бессмысленно, – продолжала упорствовать Кэтрин.

– Вы не правы, Кэтрин. Смысл в этом есть. – Келли долгим взглядом посмотрела на Кэтрин. – И вы это знаете не хуже моего.

Сэм переводил взгляд то на одну, то на другую из спорящих.

– Про что речь?

– Хотите сами ему сказать или это сделать мне? – спросила Келли и уловила еле заметный неуверенный кивок Кэтрин. – Речь пойдет про времена «сухого закона», Сэм, и про ту курсовую работу, посвященную истории виноделия в Напа-Вэлли, которую я написала много лет назад, еще в колледже. Работа оказалась такой удачной, что местная газета ее напечатала. Работая над ней, я брала интервью у старожилов. Они рассказали мне массу историй о бутлегерах и о том, что те вытворяли – от рискованных поездок под покровом ночи до перевозок винных бутылей в гробах. Винные заводы, связанные с бутлегерами, должны были каким-то образом отчитываться перед казной за утерянное имущество. То владелец утверждал, что сотня галлонов вина пролилась, когда сломался насос, то – что винные бочки сгорели при пожаре, а иногда… иногда бочки наполняли подкрашенной водой, чтобы федеральный чиновник, постукав по ним, решил, что в них вино.

Открыв эту бутылку, Сэм, вы обнаружите в ней подкрашенную воду.

– Это правда, Кэтрин? – Прищурившись, он метнул в нее острый взгляд.

– Да, – ответила она тихо, почти шепотом. Она была бледна, а в водянисто-голубых глазах застыла боль. Голову она ухитрялась держать высоко поднятой, но выглядела она старой, очень старой.

– Как вы… – голос ее прервался.

– Как я это выяснила? – докончила за нее вопрос Келли. – Утром я говорила с вашим сыном. И о так называемом несчастном случае мне тоже все известно.

– Но это и был несчастный случай! – Рука в узловатых венах взметнулась вверх, тонкие пальцы сжались в кулак. – Поверьте мне! Гибель Эвана была ужасной и трагической случайностью!

Эван. Ее дед. Опустив глаза, Келли разглядывала свои руки.

– Может быть, вам стоит рассказать мне вашу версию случившегося.

– Это было так давно. Так безумно давно. – Она слабо покачала головой. – Я не знала, что наше вино поступало в незаконную продажу… до того вечера не знала.

Говорила она теперь тихим прерывистым голосом и выглядела поникшей, на грани обморока.

– Эван Дауэрти был управляющим всего имения. Все было в его руках – счета, прием и увольнение рабочих, закупка оборудования, продажа готовой продукции – все. При жизни Клейтона он отчитывался перед ним. Потом – передо мной. – Рука ее опустилась на колени. – Его фотографии сохранились?

– Мне никогда не попадалась его фотография.

– Эван был красивым мужчиной и вел себя соответственно – этакий неотразимый статный жеребец и притом еще весьма и весьма неглупый. Во время «сухого закона» для него было легче легкого продавать вино из погребов на черном рынке, а потом заметать следы, фальсифицируя бухгалтерские записи и счета. Даже и сейчас мне неизвестно, начал ли он свои темные дела еще при нас или же когда мы с Клейтоном более двух лет находились во Франции. По возвращении оттуда вместе с Жераром Бруссаром и Клодом я целиком ушла в заботы о новых виноградниках. Разногласия между мсье Бруссаром и Эваном меня мало интересовали. Чем вникать в них, проще было говорить деду Клода, что следует и впредь предоставлять Эвану возможность поступать, как он того желает и как он привык. Я считала, что это наилучший выход, дед Клода почти не говорил по-английски. Как бы он стал объясняться с инспектором, управляться с бумагами и отчетами? Да и зачем, когда существовал Эван?