Жан был скромный малый и, конечно, никогда не решился бы расспрашивать и выведывать. Не любопытствуя и не расспрашивая, слуга мог также заметить, что тот же фактор являлся опять каждую среду и на этот раз уже сам приносил господину Викарио запечатанный конверт, тоже без всякой надписи.

Человек в плисовой куртке был простой овернец, такой же, как все овернцы. Он входил, раскланивался, исполнял возложенное на него поручение, получал плату и затем уходил, как и всякий другой посыльный; фактор, как все факторы, так что самый любопытный из лакеев не сумел бы найти в нем ничего особенного. В среду, так же как и в понедельник, Викарио, получив письмо, уходил из дому.

Жан это заметил, так как хотя и не был любопытен, но обладал хорошей памятью.

Однажды, прогуливаясь безо всякой причины на углу улицы Святого Августина, он заметил за столиком в виноторговле того самого бессловесного овернца, который так аккуратно являлся к ним каждый понедельник и каждую среду. Конечно, встреча эта была совершенно случайной, так как Жан не любил любопытничать, считал даже любопытство одним из самых гадких недостатков. Мало ли кого можно встретить на улице, а увидев уже несколько раз человека, нельзя же не признать его при этой встрече. И, что бы там ни болтали злые языки, мы говорим, положа руку на сердце, что Париж еще не успел испортить молодого слугу Викарио. Но, увы! Соблазнов так много, а человек – не камень, и Жан, считавший любопытство низким пороком, стал понемногу поддаваться ему. В одно прекрасное утро парень сказал себе:

– Во всяком случае, странно, что господин, щеголяющий пять дней в неделю в самом модном платье, выряжается каким-то оборванцем в дни прихода этого овернца! И куда это он ходит в старом пальтишке и в этом помятом грибе? В каком квартале шляется он в этаком наряде? Любопытно! Даже очень любопытно…

По какому-то адскому наущению мысли эти родились в голове неиспорченного слуги Викарио именно в среду утром. Молчаливый фактор явился в этот день в назначенное время. Пильвейра, как всегда, переменил платье и, уходя, сказал Жану:

– Не жди меня к обеду.

И этот негодяй, этот дрянной лакеишка вздумал выследить своего господина! Осторожно скользнул он за ним в темный переулок и, стараясь не терять Викарио из виду, пошел по его следам, только, конечно, на приличном расстоянии.

Пильвейра прошел по бульвару до Маделены, Жан шел по тому же направлению.

Испанец повернул на улицу Роаяль, прошел через площадь Согласия и направился по набережной к эспланаде Инвалидов. Жан не отставал от него.

Но на бульваре Латур-Мобур любопытство слуги было наказано: карета, ехавшая шагом за батальоном, возвращавшимся с учения, совершенно заслонила от него испанца, когда она наконец проехала, – Викарио исчез.

Жан устыдился и повернул назад.

– Если Викарио не провалился сквозь землю, – рассуждал он, – то, конечно, вошел в один из домов бульвара Латур-Мобур. А если он, действительно, вошел в один из этих домов, то легко мог сесть у окна и увидеть из него своего лакея.

Такой оборот дела, конечно, не входил в расчеты Жана, потому он и поспешил удалиться.

Он поступил весьма благоразумно, так как Викарио вернулся очень скоро, и вернулся в самом скверном настроении.

Жан, уже пользовавшийся некоторым расположением своего господина, позволил себе сделать на этот счет маленькое замечание.

– Вы чем-то недовольны, сударь? – вкрадчиво спросил он.

– Действительно, нечем быть довольным! – ответил Пильвейра.

– Особа-то, значит, не пришла на рандеву?

– Какая особа? – резко спросил испанец.

– Да, мадама эта… Та самая, для которой мосье Пильвейра беспокоился два раза в неделю.

Викарио сейчас же успокоился.

– Мадама… – улыбнулся он. – Ты уж успел, однако, подметить… Так ты думаешь, что эта мадама?

– Да, я так подумал…

– Ты угадал, она не пришла.

– Значит, вам придется ждать до понедельника?

– О! Ты, я вижу, хороший наблюдатель.

– Извините, сударь, я, право, попросту. И сам не знаю, как… Но ведь это бывает аккуратно: каждую среду и каждый понедельник.

– Ну, хорошо. Только не болтай никому об этом.

– О! В скромности Жана можете быть уверены, мосье, – с гордостью проговорил слуга.

Всем известно, что дурные наклонности прививаются гораздо скорее добрых, потому неудивительно, что молодой лакей Викарио, не узнав точно, куда именно ходит господин его, дал себе слово выследить фактора.

В следующий же понедельник, отправившись по обыкновению в «Гранд-отель», Жан стал поджидать посыльного. Честный овернец, ничего не подозревая, спокойно вышел от Викарио и зашагал по бульвару к улице Обер, затем он повернул на Гаварскую площадь.

– Он, кажется, идет на железную дорогу, – смекнул Жан.

Догадливый парень не ошибся: посыльный вошел во двор дебаркадера. Жану это было и на руку, потому что в густой толпе, несомненно, безопаснее следить. Обойдя и внимательно оглядев зал второго класса, фактор пошел опять назад до улицы Амстердам. Все время он внимательно глядел по сторонам, как бы отыскивая кого-то. Не встретив, вероятно, того, кто ему был нужен, овернец опять пошел к дебаркадеру и, придя на станцию, спокойно уселся у колонны. Просидев не более двух минут, фактор встал и направился спокойно к бульвару, уже не оглядываясь по сторонам.

Неужели миссия фактора была исполнена? Жан успел только заметить, что мимо овернца прошел какой-то невзрачный старичок из приезжих, что-то вроде деревенского работника. Но овернец, кажется, не передавал ему никакого письма, по крайней мере, Жан ничего не заметил, так как старичок прошел очень скоро.

Надо, однако, полагать, что письмо все же было передано, ибо фактор ушел совсем и занял свое обычное место на углу улицы Святого Августина.

Итак, вторая экскурсия Жана была не удачнее первой: он вернулся домой опять ни с чем.

Обе эти неудачи так обескуражили его, что он решил бросить свои исследования, и в среду остался дома.

В понедельник, в обычный час раздался обычный звонок овернца. Отворив дверь и увидев перед собой другого фактора, Жан был очень удивлен и счел нужным доложить об этом своему господину.

– Сударь! Вас спрашивает какой-то человек, – сказал он испанцу.

– Ах, это, верно, дядя Теофиль? Впусти его скорее!

– Нет, это не тот. Какой-то новый.

– Спроси, что ему нужно. А лучше веди его сюда! Фактор вошел в комнату, держа шапку в руках.

Он был одет в такую же плисовую куртку, как и тот посыльный, говорил с тем же особым акцентом, так что сомневаться в его овернском происхождении не приходилось.

– Мошье, – начал он, – я пришлан вмешто Киофиля… Он выдает шегодня жамуж швою племянничу жа угольщика из Менильмонтана. Швадьбу пражднуют в Веншене, и потому он пошлал меня к вам шегодня…

Викарио внимательно и недоверчиво разглядывал физиономию нового фактора, но не мог найти в ней ничего подозрительного: то же загорелое лицо, те же коротко подстриженные баки, такой же яркий, бьющий в глаза галстук…

– Вы знаете, что нужно сделать?

– Как же, как же, мой добрый гошподин! Киофиль шкажал: ты пойдешь к мошье Викарио Пойвера.

Заметив, что Жан улыбается, овернец поспешил поправиться:

– Может, я не так шкажал? Викер Пивера… тебе дадут там бумагу беж вшякой надпиши. Ты шейчаш же пойдешь к Шен-Лажару и там встретишь штаричка, который вожьмет у тебя эту бумагу – вот и вше. Денег не шпрашивай, потому что мне уже жаплачено. Киофиль уж шам ражочтет меня жа вешь день.

– Ваше имя?

– Меня жовут Пьер Ларфульо. Да вот, шударь, ижвольте мою бляху, тут штоит номер. Больше ничего не прикажете?

– Нет… Вот вам письмо, а этот франк возьмите себе за работу.

– Но, шударь, Киофиль же шкажал мне…

– Это уж возьмите себе.

– О! Благодарю, благодарю ваш, добрый мошье. Чешть имею кланяться!

И Пьер Ларфульо ушел, вполне довольный, и долго смеялись Викарио и его слуга над ужимками и забавным выговором смешного овернца.