«Я не могу вспомнить, как выглядела моя мать, когда она не была в положении. Ее тело всегда было распухшим и огромным, она его скрывала под мешковатой одеждой. Интересно, была ли она хоть когда-нибудь стройной, была ли у нее хорошая фигура, была ли она женственной? Я помню ее всегда прихрамывающей и такой усталой, что я должна была выполнять большинство работы по дому и приглядывать за моими братьями и сестрами. После того как родился Джой, я случайно слышала, как мать умоляла отца оставить ее в покое. Он этого не слышал, и она родила еще троих после Джоя. Ей было двадцать восемь, когда она умерла после осложнения от выкидыша. Это случилось в том году, когда я убежала из дома. Мне было пятнадцать, и я все знала о сексе. И о власти, которой он обладает.

Только спустя несколько лет я узнала, что выкидыш у моей матери произошел не самопроизвольно. Она его вызвала».

В Китайскую комнату вошла парочка и отвлекла Андреа, проходя мимо нее к нефритовой игрушке. Мужчина прошептал своей спутнице: «Я слышал, что Джон Барримор однажды…» Он зашептал еще тише и затем добавил: «В этой самой комнате». Его подружка захихикала. Андреа перевернула страницу и продолжала читать.

«Мне было семнадцать, когда я встретила знаменитого режиссера Декстера Брайанта Рэмси. В Лос-Анджелесе температура была девяносто градусов по Фаренгейту, и я чуть не замерзла насмерть, когда не могла вылезти из огромного блока льда.

Когда я впервые приехала в Голливуд, то получила комнату в гостинице для женщин, которую содержала. Армия спасения на Гоувер-стрит. Моя соседка по комнате Грета пыталась пробиться в кино, это она предупредила меня насчет ассистентов, которые подбирали актеров. «Любому мужчине в этой профессии нужно только одно». Грета работала в Коконат-Гроув и устроила меня туда гардеробщицей, но я недолго работала там, потому что перешла в шоу. Коконат-Гроув давал великолепные шоу. Почти обнаженные девушки появлялись на изысканно оформленных плотиках. Они не танцевали и вообще ничего не делали. От них требовалось только одно: сидеть или стоять в соблазнительной позе.

В ту ночь, когда Рэмси спас мне жизнь, я должна была плыть на плотике, замурованная в блок льда и совершенно голая. Они уверяли меня, что все будет в порядке, потому что полый центр льдины должен был обогреваться скрытым обогревателем. Я очень боялась, но мне сказали, что лучше не отказываться и не протестовать, так как я стану звездой шоу. Мне не нравилось выступать обнаженной, но и на всех остальных девушках не было другой одежды, кроме трех цветочков.

Итак, я поднялась по лестнице и опустилась в глыбу льда. Мне было страшно и очень холодно. Грета подбодрила меня, она сказала, что, хотя лед прозрачный, все равно сквозь него ничего не видно. Шоу началось, и плот направили на сцену. Зрители просто взбесились, когда увидели меня. Мужчины буквально выпрыгивали из своих мест, когда они поняли, что на мне ничего не надето. Зрелище вызвало такой шумный прием, что никто не заметил, как жутко я дрожала от холода. Электроприбор не работал, и я начала замерзать. Моя голова была поверх глыбы льда, но когда я попыталась позвать на помощь, меня никто не услышал, потому что громко играл оркестр и толпа кричала и свистела.

Плот медленно повернулся, и мне стало еще страшнее. Я не чувствовала ног, и там, где моя кожа касалась льда, она просто горела. Я начала кричать. Я пыталась оттуда вылезти, но там не было места для рук. Зрители смеялись и аплодировали, представление их возбуждало, и я с ужасом поняла, что замерзну прежде, чем закончится шоу.

И вдруг внезапно человек начал взбираться на плот, расшвыривая девушек с их цветочками. Он влез на глыбу, наклонился, обхватил меня под мышками и вытащил оттуда, быстро закутав в свое толстое пальто. Толпа просто взбесилась. Они, наверное, подумали, что так и было задумано. Я помню, как он бежал между столиками, неся меня на руках, затем выбежал через боковой выход, потом мы уже сидели в его лимузине. Я не могла унять дрожь и слышала, как стучали мои зубы. Он дал мне немного бренди из своей серебряной фляжки и все повторял: «Ну, ну, все в порядке». У него был роскошный красивый густой голос. Затем он приподнял мое лицо и, казалось, пытался понять его. Он сказал: «Боже». И я заплакала.

Я не знала в то время, что мой спаситель был одним из самых значительных людей в Голливуде. Я видела его фильмы дома, во Фресно. Декстер Брайант Рэмси был известен тем, что он делал дорогостоящие спектакли с огромным количеством костюмов и декораций и тысячами статистов. Когда я проснулась на следующее утро в его доме в Бенедикт-Каньоне, на большой кровати с атласными простынями с монограммами, он принес мне завтрак – икру и шампанское! – и сообщил, что я спала одна, что он провел ночь в комнате для гостей. Он сел на край кровати и сказал: «Ты очень красивая, ты это знаешь?» И затем добавил то, о чем мечтает каждая семнадцатилетняя девушка: «Я собираюсь сделать тебя звездой».

После этого Декстер везде был со мной, он водил меня на сеансы в дом Рудольфо Валентино, где дух Черное Перо говорил с нами; на суда, где происходила карточная игра. Эти корабли стояли на якоре в трехмильной зоне от Санта-Моники. Он брал меня по вторникам в Трокадеро, а по утрам в воскресенье мы смотрели, как играют в поло в Брентвуде. Он ввел меня в мир, куда я даже не мечтала попасть, где вечернее платье стоимостью в три тысячи долларов и вручную вышитое бусинками надевалось только на один вечер, а затем о нем забывали; в мир, где обивка сидений у машин была из шкур редкого снежного леопарда, а сиденья в туалетах были сделаны из настоящего золота.

Рэмси изменил меня. Он нанял лучшего художника Голливуда по макияжу, чтобы создать мой имидж. Этот человек отточил свой талант, готовя самых дорогих проституток Сан-Франциско для богатых клиентов. Они с Рэмси решили, что я стану секс-символом. Как Мэри Пикфорд должна была сохранять свой образ наивной невинности на экране и вне его, так и я должна была распространять ауру голой сексуальности и отсутствие морали. Именно тогда Рэмси придумал мне новое имя – Марион Стар, потому что он сказал, что Гертруда Винклер не ассоциируется с зажигательной женщиной. Везде, куда мы ходили – в рестораны, на приемы, на премьеры картин, – Рэмси наблюдал, как на меня реагировали мужчины, и вел записи. Когда мы возвращались домой, он учил меня, как нужно ходить или говорить. Сколько бы я ни спрашивала его, когда он собирается начать снимать меня, он неизменно отвечал: «Подожди!»

Слово «ждать», когда вам восемнадцать, звучит как иностранное. Я хотела быть актрисой, но еще больше хотела, чтобы мой красавец Декстер Брайант Рэмси любил меня. Все это время, хотя я и жила в одном с ним доме, он даже не прикоснулся ко мне. Так что я уже начала сомневаться, проявит ли он когда-нибудь инициативу».

Андреа закрыла книгу. Ей неожиданно захотелось посмотреть, как же выглядел автор этого необычайного дневника. Она вспомнила о небольшом кинозале на втором этаже, где постоянно показывали картины с участием Марион Стар. Она собрала свои вещи и вышла из комнаты.

Андреа смогла выдержать лишь десять минут классического немого фильма «Ее озорные привычки», после чего с отвращением покинула зал.

В сцене, которая вынудила ее уйти, восемнадцатилетняя обнаженная Марион принимала ванну в некоем совершенно прозрачном и наполненном шампанским сосуде. Ее окружали одетые мужчины. Считалось, что она изображает «раскованную» молодую женщину, которая получает удовлетворение от того, что дразнит мужчин. Когда камера снимала ее крупным планом, предполагалось, что Марион должна была выглядеть застенчивой и одновременно завлекающей, но в ее глазах был ясно виден отсвет страха.

Андреа в ярости вышла в холодную ночь. Она шагала по узкой мощеной тропинке от «Замка» к своему бунгало, согнувшись от резкого горного ветра и обдумывая то, что узнала сегодня от Беверли Берджерс, из дневника Марион и из ее картины. Теперь она поняла, почему Беверли так хотела, чтобы в сценарии Лэрри к Марион отнеслись с уважением. Андреа трясло, когда она вспоминала «Ее озорные привычки». Такая беззастенчивая эксплуатация! Бедная девушка, которую так жестоко использовал, манипулируя ею, проституируя ее, человек, которого она беззаветно любила.