– Ты в Калифорнии временно или как? – спросила она, опасаясь держать малыша Фризз слишком долго.

– Мы сюда переехали! Рон, мой муж, был переведен сюда его компанией. Мы живем в Тарзане, на Авенида Гасиенда. О, Чоппи, как это прекрасно, да! Боже, ты просто великолепно выглядишь!

– А ты! Ты теперь блондинка! Какие у тебя волосы!

– Я нашла средство, чтобы их выпрямить и избавиться от моего натурального ужасного цвета!

Хотя Фризз сильно пополнела, у нее было очень красивое личико.

– Ты прекрасно выглядишь, Фризз, – сказала Филиппа искренне.

– Я выучилась в драматической студии накладывать грим. Я теперь так хорошо умею это делать, что даже такую страшилу, как я сама, могу сделать вполне симпатичной!

– Ты никогда не была страшной, – сказала Филиппа, заметив с некоторым запозданием, что у Фризз под глазом сквозь наложенный крем проглядывал кровоподтек. А выше локтя виднелся отпечаток большого пальца, синяк уже изменил свой цвет и стал желто-зеленым.

– Что случилось, Фризз?

– О, я такая неловкая! Я упала и пересчитала ступеньки!

В этот момент из потрепанного «форда», припаркованного на улице, послышался мужской голос:

– Ну, ты, жирная! Поторапливайся! Я не собираюсь ждать тебя весь вечер!

– Кто это? – спросила Филиппа.

Фризз выдавила из себя улыбку, ей было очень неудобно.

– Это мой муж, Рон. Я была тоненькой, когда мы встретились. Но после рождения ребенка я набрала вес.

Филиппа посмотрела на свою подругу. «Жирная» – так ее называет муж.

– Ну, – сказала Фризз, забирая ребенка, – он прав, я стала коровой.

– Фризз, пожалуйста, зайди.

– Нет, – отказалась она, но ее лицо, когда она заглянула в комнату, полную болтающих, смеющихся женщин, выразило совсем другое желание. – У тебя гости, – добавила она.

– Это наша группа. Мы все сидим на диете.

– Ты не шутишь? Группа диетчиц? Прекрасная идея. И что, это помогает? Мне кажется – да. Посмотри на себя, ты как былинка!

– Почему бы тебе не присоединиться к нам?

– Я не знаю, – ответила Фризз, нервно глядя на машину у бровки тротуара.

– Мы как раз пытались сейчас придумать название, – сказала Филиппа.

– Эй, ты помнишь нашу группу «Старлетс»? Мы всегда хорошо придумывали названия, и собирали людей вместе, и старались их разговорить. Но ты не можешь назвать эту группу «Старлетс».

– Нам нужно что-нибудь, чтобы звучало красиво, – сказала Филиппа. Ей хотелось, чтобы Фризз осталась, чтобы она принесла с собой в группу свой мягкий юмор и закутанного младенца.

– Как насчет «Старлайт»? – со смешком спросила Фризз, напевая мелодию «Стелла в звездном свете».

– Эй, жирная! Мне надоело ждать! – послышался голос из машины.

– Мне нужно идти. Вот мой номер телефона, – сказала Фризз и сунула клочок бумаги в руку Филиппе. – Позвони мне. Но не раньше вторника. Ладно?

– А что будет во вторник?

– Рон уедет.

– О, Фризз, – мягко сказала Филиппа.

– Знаешь что? Мне не хочется, чтобы ты меня так называла. Фризз больше нет. Ведь это правда, это уже не я!

– Да, – кивнула Филиппа, – извини. – И потом она подумала, что им делать с именами, которыми они обменялись шесть лет назад. – Как же тебя теперь называют? Кристина Синглтон?

– Нет. Я называлась так некоторое время, но потом перестала быть Кристиной. Когда я выходила замуж, мне понадобилось свидетельство о рождении. Я посылала домой за ним. Мое законное имя до сих пор, наверное, Филиппа – вот странно, – но все мои друзья в Нью-Йорке дали мне прозвище, которое мне даже нравится. Они обыграли мою фамилию по мужу – Чартер – и называют меня Чарми.

Так как он был Очень Важным Лицом (ОВЛ) – практически президентом США, черт возьми, – у Дэнни была специальная камера на одного, кроме того, он пользовался некоторыми привилегиями, как-то: ему разрешали ходить в собственной одежде, включая пояс и галстук. Именно галстуком и поясом он и воспользовался сейчас, привязав их к шнуру свисавшей с потолка лампы, чтобы сделать скользящую петлю. Он надежно закрепил ее вокруг шеи, посмотрел на часы и, когда услышал шаги по коридору, вытолкнул из-под себя стул.

Он был поражен, как быстро петля прекратила доступ воздуха в легкие и сжала вены на шее. Спустя мгновение после того, как стул выскользнул из-под ног и он начал болтаться в воздухе, Дэнни пришел в ужас. Боже, он и не представлял, что это будет именно так! Хотя знал, что помощь стоит уже за дверью и доктор Фортунати перережет веревку, инстинкт одержал верх. Он начал крутиться на веревке, ноги забили по воздуху, руки тщетно рвали петлю на шее.

Легкие были закупорены, и он не мог дышать. Он в ужасе попытался вдохнуть воздух, но ни глотка не попадало в легкие. Боже, подумал он, я же себя убиваю! Я действительно могу умереть!

Дэнни сел в кровати, его разбудил собственный хриплый крик. Весь в поту, простыни скрученные в ком, он дико оглядел комнату, пытаясь вспомнить, где он и кто он.

Комната была похожа на гостиничный номер – дорогой номер. Как назывался отель? В каком городе? Он встал, подошел к окну и раздвинул драпировки: яркий солнечный свет резанул по глазам.

– Черт возьми, да где же я?

Он попытался вспомнить. Какой сегодня день? И какой нынче год?

Он быстро отошел от окна, боялся, что его увидят, хотя и не знал, чего же он боялся. Где, черт возьми, был Боннер? Почему его здесь нет, он же должен заботиться обо мне! Дэнни вернулся к кровати и негнущимися руками взял будильник со столика – был полдень!

Он вдруг понял, что совершенно наг. Он обычно спал в шортах, иногда надевал майку, но нагишом никогда. Его сердце дико стучало, как будто он действительно задыхался. И потом он обнаружил, что у него сильно воспален член. Черт возьми, так что же случилось?

Дэнни обхватил голову руками, нажал ладонями на глаза, пока ему не стало больно. Он пытался вспомнить, причиняя себе боль.

И затем внезапно действительно вспомнил. Он был в апартаментах отеля «Сенчури-Плаза», в Лос-Анджелесе, потому что он выслеживал Беверли Хайленд, известную под именем Филиппа Робертс.

Ему просто приснился плохой сон. Очень реальный, но все же только сон. Боже… Он никогда не переживал такого ужаса в жизни.

Подойдя к бару, он налил себе виски «Джек Даниэлс». Только припоминая этот ужас, когда он висел на поясе, он понял свою ошибку: шаги, которые он слышал в коридоре, не были шагами Фортунати, они принадлежали кому-то другому; и их расписание каким-то образом не стыковалось. Когда Дэнни плясал в петле, сделанной из его собственного галстука и пояса, и чувствовал, как на него со всех сторон наваливается чернота, он понял, что действовал слишком поспешно и что в действительности почти покончил с собой. Затем прибыл Фортунати, применил искусственное дыхание, объявил, что он мертв, и забрал его тело из тюрьмы. Дэнни был освобожден.

Он так задрожал, что разлил свое виски. Беря салфетку, он увидел газету на крышке бара. Он не помнил, чтобы покупал или читал ее, но когда увидел дату, замер. На газете стояло завтрашнее число. Это означало, что у него снова был провал памяти, на этот раз почти на сутки.

Дэнни попытался вспомнить, что с ним было, реконструировать свои действия, но тщетно. Последнее, что он помнил, это была Филиппа Робертс, входящая в ресторан отеля во время ленча. Затем он поехал в Беверли-Хиллс пригласить грудастую продавщицу на обед. Но что было после этого? Согласилась ли эта девица поехать с ним? Куда они поехали? Трахнул ли он ее, как и собирался? Может, он потом ее убил? Но где? Что он сделал с телом? Не оставил ли свидетелей?

Дэнни ничего не помнил. Его мозг не содержал никакой информации. Все из-за этого подстроенного самоубийства и из-за Фортунати.

Но Фортунати хорошо заплатил за свою ошибку. В газетах сообщалось, что доктор Фортунати, его жена и четверо детей погибли от угарного газа, а потом сгорели так, что трупы с трудом можно было опознать. Пожар неожиданно возник в их особняке на Холмби-Хиллс ночью. Дом весь выгорел, тоже случилось и с гаражом, в котором хранилась его коллекция автомобилей старых моделей. Но они не погибли от угарного газа, их заживо сожгли, всех шестерых, включая шестимесячного младенца. Их связали и заставили смотреть, как Боннер ходил из комнаты в комнату и поджигал дом. Это произошло после того, как Боннер и Дэнни поразвлекались с миссис Фортунати и, конечно, с их двенадцатилетней дочерью.