Когда стало темнеть, на палубу принесли зажженные фонари. Наступила ночь — непроглядная, ревущая, страшная. Море неистовствовало. Арапов видел, как в свете фонарей из ночной тьмы поднималась черная стена, облепленная пенными пятнами, угрожающе нависала над головой, а потом невесть как исчезала, чтобы через минуту появиться снова. В руках Арапова был предохранительный канат, и все же при каждом случае его охватывал страх, и он невольно отступал подальше от борта.
К полуночи ветер усилился. Корабль теперь уже бросало как щепку. Время от времени его поднимало на гребни водяных гор, откуда он, весь скрипя, готовый развалиться на части, летел вниз, словно в пропасть, волны захлестывали его, фонари гасли, и тогда Арапову казалось, что корабль уже разрушен, что паруса и мачты унесены прочь.
Ненасытно-яростным бывает порою море. Сколько человеческих жизней поглотило — не счесть! А ему все мало. Вот и сейчас, разбушевавшись, упорно пытается опрокинуть затерявшиеся в водной пустыне корабли, опрокинуть и утянуть на дно. Арапов представил себе, как все это произойдет, как в какой-то миг его накроет могильно-холодная волна, и в ужасе содрогнулся. "А стоит ли пугаться? — попытался приободрить он себя. — Плакать-то обо мне некому, разве что тетушке…"
Странно, сказав себе так, он подумал не о тете, он подумал о ней, Марии… Очень жаль, если он погибнет, а она не узнает, где и как. О Боже, какой же он был дурень, что из Березовки не поехал по монастырям искать ее. Он должен был ее найти и простить… А собственно, за что прощать? Разве виновата она в том, что оказалась обманутой дурным человеком?
Вспомнилась первая встреча с ней в Херсоне, на балу у адмирала Мордвинова. Она пришла туда с отцом, мастером-корабелом, — худенькая, стройная, робкая…
Познакомившись, они провели тогда вместе весь вечер. Танцевали, разговаривали. Потом удалились в скверик, выходивший к Днепру. Была уже ночь. На противоположном берегу горел большой костер, и свет от него неспокойной дорожкой пробегал по речной ряби до самого скверика. Он смотрел на манящее сияние воды и говорил, говорил… Теперь уже не припомнить, что говорил, — кажется, что-то глупое, пустое, но она слушала увлеченно, и в больших темных глазах ее то вспыхивали, то угасали отблески далекого костра.
После этой встречи у них были другие, много было встреч. Они стали видеться почти ежедневно, а потом… потом он попросил ее руки. Он решился на такой шаг за месяц до отъезда в Англию, куда его посылали умножить знания и опыт в мореходном деле вместе с другими офицерами. Она была согласна стать его женой, не возражал и ее отец (матушки у нее не было), но старик хотел, чтобы все это свершилось после его возвращения с учебы.
— Год не такой уж великий срок, — сказал он ему, — Мария подождет.
— Да, я буду ждать, — подтвердила Мария.
Увы, в жизни часто получается не так, как мечтается. В первые месяцы его пребывания за границей они переписывались, но после того как скоропостижно скончался ее отец, писем от нее не стало. Те дни были для него самыми мучительными. Терзаясь мрачными предположениями, он посылал одно письмо за другим, а в ответ не получал ни одной весточки. Не знал он тогда, что в Херсоне ее уже не было…
Ах, Мария, Мария! Что ж ты наделала? Ведь все могло сложиться иначе…
Арапов оставался на шканцах до утра. Ожидание рассвета показалось ему бесконечным. Ему почему-то думалось, что с наступлением нового дня море успокоится и все будет, как было до этого. Но утро пришло, а ветер не утих. Шторм продолжался.
В ту ночь лишился сна не один Арапов. Никто не сомкнул глаз. Да и можно ли было думать о сне, когда судну в каждую минуту угрожала гибель!
Утром Сенявин снова появился на шканцах. Он был бледен, но сохранял спокойствие.
— В трюме воды по колено, — мрачно сообщил он. — Если к вечеру не утихнет, худо придется.
Шторм к вечеру не утих. Он продолжался и во вторую ночь, потом еще день, еще одну ночь… На четвертый день Сенявину доложили, что в трюме воды выше пояса, люди совсем обессилели и не справляются с течью. Сенявин пошел туда сам. Арапов последовал за ним.
То, что увидели на нижней палубе, привело командующего в сильный гнев. В то время как другие матросы помимо работы на помпах занимались вычерпыванием воды ведрами, Бахарь сидел на пушке и уплетал огромный кусок солонины.
— Скотина! — набросился на него адмирал. — Время ли теперь объедаться? Брось все и работай.
Бахарь соскочил с пушки и вытянулся перед ним с шутовской гримасой:
— Я думал, ваше высокоблагородие, теперь-то самый раз поесть солененького. Может статься, пить много будем! Вон оно как шумит!..
Услышав его слова, Сенявин не выдержал и захохотал. Засмеялись и матросы, работавшие на откачке воды.
— Ура, Бахарь, ура!
Шутка товарища заметно оживила людей, работа пошла веселее.
— Дозвольте мне с ними остаться, — попросил Арапов командующего.
— Оставайтесь, — разрешил тот и пошел наверх.
Вычерпываемую из трюма воду передавали по цепочке и сливали за борт. Арапов занял место, которое раньше занимал Бахарь, он же, сняв штаны, полез в трюм заменить черпальщика.
— Ну как там? — спрашивали его.
— Для неумеющих плавать самый раз.
Вскоре сверху передали: справа по борту показалась земля. Матросы повеселели; при опасностях земля всегда радует. Но раздались и предостерегающие голоса. Конечно, говорили они, если на берегу найдется бухточка, где можно укрыться кораблям, — это хорошо; если же бухточки не будет, штормом корабли может выбросить на камни.
Арапов оставил матросов и поднялся на верхнюю палубу.
— Как там дела? — спросил его Сенявин, стоявший на шканцах с подзорной трубой.
— Вода больше не прибавляется.
— Прекрасно. — Сенявин показал рукой на берег. — Кажется, молитвы наши услышаны. Через час будем в укрытии.
Берег, на который показывал Сенявин, был скалист, но он разрывался водной полосой, уходившей вглубь.
— Залив? — спросил Арапов.
— Устье реки Тахо, — ответил Сенявин. — Я запомнил это место, когда из Балтики плыл в Средиземное море. Отсюда неподалеку португальская столица Лиссабон.
В устье реки штормило не так, как в открытом море, но все же волны мешали спасательным работам. Надо было искать более тихое место, и Сенявин приказал плыть вверх по реке до самого Лиссабона.
— А нас туда пустят? — спросил флаг-офицер Макаров.
— Португалия обязалась придерживаться по отношению к нам нейтралитета, и потому она не может не дать нам убежища, — отвечал Сенявин.
— Но еще не успел подойти наш шлюп "Шпицберген".
— Ждать не будем, шлюп найдет нас у Лиссабона.
Едва эскадра, потрепанная жестоким штормом, с рваными парусами, двинулась вверх по реке, как в море показались военные корабли под английскими вымпелами. Было похоже, что они тоже искали убежища от шторма. Но кем они теперь были по отношению к русским — нейтральной стороной или открытыми врагами? С тех пор как эскадра оставила Корфу, прошло более месяца, за это время в отношениях между странами могли произойти всякие изменения. На всякий случай Сенявин решил быть от англичан подальше и приказал прибавить парусов, чтобы быстрее прибыть в Лиссабон.
В прошлый раз, когда по пути в Средиземное море Сенявин заходил в португальскую столицу, здесь стояла королевская эскадра. Но теперь ее не оказалось. У пристани виднелись только привязанные к сваям лодки да мелкие одномачтовые суденышки.
— Странно, — проворчал Сенявин, — куда могла деваться в такой шторм эскадра?
Арапова португальская эскадра не интересовала. Его интересовал сам город. Расположенный на северном берегу эстуария, Лиссабон имел ровную плоскость только в центре, а дальше от центра дома располагались ярусами на склонах возвышенностей, составляя вместе нечто, напоминающее античный амфитеатр.
На берегу толпилась масса народа. Португальцы с любопытством смотрели на русские корабли, но плыть к ним не решались. Ничем не проявляло себя и портовое начальство. Ни привета, ни протеста.
