– Я вообще-то не очень хорошо знаю жизнь, – неохотно призналась Джоанна, низко нагнувшись над атласом.

Она почувствовала, как краска заливает ее щеки.

– Я не знаю, что может и чего не может делать мужчина, которого вынуждают жениться против его желания.

– Ас чего ты взял, что я женюсь против желания? – усмехнулся Маклин.

– Вы сами так сказали.

– Никогда не говорил ничего подобного.

Удивившись, Джоанна вскинула голову и встретилась с внимательным взглядом самых удивительных на свете глаз – глаз того оттенка, какого бывают горы, покрытые лесом. Темные и глубокие, чарующие, как волшебство лесных фей.

Вдруг она очень явственно ощутила свежий запах сосен, омытых дождем. Джоанна могла ненавидеть зеленый цвет, но она очень любила лес, любила запах хвои и смолы. Что-то шевельнулось в ее душе. Что-то пьянящее, как вино, и сладкое, как мед диких пчел.

Джоанна изо всех сил старалась не поддаться чарам, но далеко не была уверена, что преуспела в том.

– Как же не говорили! – возмущенно воскликнула она. – Когда мы с вами разговаривали в конюшне, вы сказали, что мне очень повезло, раз я могу сам выбрать себе невесту.

– Ах, вот ты о чем, – кивнул Маклин. – Я думаю, что ты просто неправильно меня понял, парень. Я женюсь на леди Джоанне с большим удовольствием.

– Правда?

Маклин пальцем подкинул кисточку у нее на шапке и обезоруживающе улыбнулся:

– Правда.

Игривость грозного воина смутила Джоанну, но не заставила ее замолчать.

– Даже если она дурочка, которая убегает неизвестно куда и целыми днями, а то и неделями бродит по лесам?

Рори отошел от окна, снова сел в кресло и, подперев кулаком подбородок, внимательно посмотрел на Джоанну. На ее выразительном лице было написано откровенное смущение. Ее юность и неопытность были настолько очевидны, ее было так легко ввести в заблуждение, что Рори должен был бы устыдиться.

Однако то, что он сейчас испытывал, можно было назвать восторгом, восхищением, но отнюдь не стыдом. И он не смог отказать себе в удовольствии немного подразнить ее.

– Когда я женюсь на этой девушке, – мягко проговорил он, – я посажу ее на привязь.

– Что вы сделаете? – Джоанна вскочила со скамьи, книга и письмо полетели на пол. В одной руке она сжимала перо, в другой – пузырек с чернилами.

– О, я посажу ее на длинную цепь, – заверил ее Рори. – Она не будет ограничена одной комнатой, она сможет передвигаться по замку.

– Как вы можете быть таким жестоким? – почти закричала Джоанна.

– Ну, не могу же я позволить моей жене бродить неизвестно где, – спокойно ответил он, снимая пушинку со своего рукава. – Как же она станет обо мне заботиться и дарить мне наследников, если будет бегать по лесам?

Хрупкое тело Джоанны все тряслось от гнева и возмущения.

– Значит, она не будет о вас заботиться.

– Вот как, не будет? – Рори нагнулся и поднял с пола книгу и исписанный лист бумаги.

Он терпеливо ждал, пока Джоанна усядется на свое место.

– У хозяйки мозгов маловато для этого, – спохватилась девушка.

– Ничего, я научу ее исполнять мои желания, – ответил Рори, самодовольно улыбаясь.

Глаза Джоанны метали молнии, она стиснула челюсти и с трудом процедила сквозь зубы:

– Она никогда не научится.

– Научится, парень, обещаю тебе. Главное, чтобы было достаточно яблок и морковки, и она будет прыгать через обруч по первому моему жесту.

Рори протянул руку и водрузил атлас на колени Джоанне, потом положил сверху исписанный лист.

– Поверь мне, Джоуи, мы прекрасно заживем здесь, в Кинлохлевене, несмотря на все недостатки моей жены.

Джоанна посмотрела на этого упрямца и с глубоким вздохом опустила голову. Спорить с ним было совершенно бессмысленно. Он как осел, который упирается и не хочет сделать ни шагу, чем бы его ни прельщали и как бы ни тащили. Джоанна посмотрела на лежащее перед ней письмо и снова тяжело вздохнула:

– Вы уверены, что хотите начать письмо именно так? Просто «Дорогая леди Эмма»?

Маклин удивленно посмотрел на нее:

– Но именно так ее и зовут.

– Но это звучит слишком… – Она замолчала, подбирая нужное слово.

– Слишком официально?

Джоанна кивнула.

– Как вы обычно называете свою маму?

– Мама.

– Тогда почему бы нам не начать письмо так: «Дорогая мама»? – с улыбкой предложила Джоанна.

Он секунду подумал:

– Ну что ж, давай.

Она зачеркнула написанное и сверху добавила новый вариант приветствия.

– Вообще-то, – сообщила она, – по-моему, «любимая мамочка» звучит лучше.

Рори поднял одну бровь, глядя, как она опять зачеркивает и снова пишет, но не стал возражать.

Джоанна в задумчивости прикусила нижнюю губу, все еще не удовлетворенная написанным. Потом после слова «любимая» она добавила «дорогая».

– Ну вот, – наконец сказала она, довольная своей работой, – так будет гораздо лучше.

Маклин поднялся с кресла и снова подошел к ней. Приветствие, зачеркнутое, перечеркнутое и зачеркнутое опять, в конце концов, выглядело так: «Моя любимая, дорогая мамочка».

– Да-а, – протянул Маклин.

В его голосе явно слышалась ирония.

– Хорошо, что я подписал письмо, а то она никогда бы не догадалась, от кого оно.

– Если позволите, я бы хотел предложить еще кое-что, – сказала Джоанна. – Я думаю, что будет лучше закончить его таким образом.

Не дожидаясь его ответа, она зачеркнула строчку и сверху подписала: «С уважением и почтением, Ваш любящий сын».

Маклин взял письмо и перечитал его без всяких комментариев. Слишком поздно Джоанна поняла, что ее почерк слишком красив и витиеват для простого дворового мальчика-сироты. Письмо пестрело всевозможными завитушками и хвостиками.

– Мне надо бы переписать его, – сказала она, потянувшись за письмом.

– Не надо, – ответил Маклин.

На его губах играла еле заметная улыбка.

– Моей маме оно понравится и в таком виде. Думаю, что она получит большое удовольствие, читая его.

В его глазах вспыхивали веселые искорки, и неожиданная теплота в его взгляде и тоне заставила Джоанну судорожно вздохнуть. Как ей могла прийти в голову мысль, что его глаза холодные и невыразительные? Глядя на него сейчас, она сама удивлялась, как еще совсем недавно верила в то, что он только наполовину человек, что в нем течет кровь морских чудищ, бороздящих глубины моря.

Этим утром Маклин казался Джоанне каким-то другим, хотя она не смогла бы объяснить, отчего это. Может, причина была в том, что он впервые подошел к ней так близко, что она ощущала жар, исходящий от его сильного, мускулистого тела? Она отодвинулась подальше, пока запах хвои совсем не затуманил ей ум.

Маклин забрал у Джоанны перо и чернила и положил их на стол, потом взял книгу с ее колен и крепко ухватил ее за руку.

Джоанна вздрогнула от его прикосновения, словно ожидая, что кожа морского дракона окажется холодной и противной на ощупь, но она была теплой, почти горячей, и это напугало ее еще сильнее. Джоанна попыталась вырвать руку, но Маклин положил атлас на широкую скамью и повернул девушку лицом к себе.

Жар, исходящий от его руки, казался Джоанне таким сильным, что ей вдруг ужасно захотелось побежать к роднику и остудить себя ведром ледяной воды.

Маклин повернул ее перемазанную чернилами руку ладошкой кверху и стал разглядывать мозоли – последствия работы в конюшне.

– Джок заставляет тебя работать слишком много, – сказал Маклин, нахмурившись.

– Вовсе нет, – запротестовала Джоанна. – Мне нравится работать в конюшне.

– Я передумал, парень, – заявил Маклин. – Из тебя получится гораздо лучший писарь, чем конюх. С этой минуты ты будешь работать здесь, в библиотеке, со мной.

Джоанна не могла поверить в происходящее. Она прилагала столько усилий, чтобы быть от него подальше, и вот вам, пожалуйста… Маклин, словно не замечая ее судорожных попыток освободиться, смотрел на нее сверху вниз со странным выражением – смесью веселья и симпатии.