– Не стоит больше совершать подобных ошибок, – зловеще прошипел он Рори на ухо.

Презрительная усмешка искривила его пухлое лицо с блеклыми злобными глаз ками и толстыми губами.

– Ты мертвец, – спокойно сказал ему Рори.

Мечи придвинулись чуть ближе, едва не касаясь его кожи.

– Позволь, я перережу глотку этому ублюдку, – обратился Годфри к своему брату. – Это будет гораздо быстрее, чем дожидаться, когда придут эти чертовы бумаги из Рима. – И с этими словами он снова провел кинжалом по шее, рассекая Рори кожу.

– Подождите! – крикнула Нина.

Ее густые белокурые волосы разметались по плечам, рука вытянулась в умоляющем жесте.

– Не убивайте его! Это правда – то, что говорит леди Джоанна. Я поселила их в раздельные комнаты с самого момента их приезда сюда. Лэрд Маклин никогда не спал со своей женой. – Она чуть помолчала, понимая, что все головы сейчас повернуты в ее сторону. – Я знаю это точно, – продолжала она, и ее милое лицо залила краска, а мелодичный голос задрожал. – Я знаю потому, что он спал со мной, а не с женой.

Резкий вздох пронесся по залу.

– И вы готовы засвидетельствовать это на бумаге, леди Камерон? – спросил монах со своей елейной улыбкой.

– Я готова принести клятву на святом кресте, – отвечала женщина, умоляющий взгляд ее синих глаз обратился к Рори. – Джоанна Макдональд сохранила девственность.

С яростным воплем отчаяния Рори вскочил, двинув Годфри Макдональда локтем в мягкий, жирный живот. Но безжалостный удар рукоятью меча по голове в то же мгновение сбил его с ног, отправив в долгое небытие.

Наступила осень. Ветер, проникающий в темницу, нес с собой пряные осенние запахи. Сквозь окно донжона Рори был виден лишь клочок черного ночного неба да слышен слабый звук воды, плескавшейся у толстых стен его темницы. Но по зарубкам, которые он делал на стене, Рори знал, что на лугах уже стоят стога сена и овцы скоро спустятся с горных пастбищ в долину.

Пять месяцев.

Пять месяцев, которые показались ему вечностью.

Он сел на свое жесткое ложе и, закрыв лицо руками, стал вспоминать свой последний день свободы.

Макдональды запалили амбары в Арханкери, чтобы в суматохе было проще скрыться. Пока Алекс со своими людьми сражался с огнем и спасал животных, Рори, забрав оружие из спальни, собрался ехать за своими обидчиками. Перед отъездом он коротко поблагодарил Нину за то, что она пожертвовала ради него своей репутацией.

– Не думаешь же ты, что я позволила бы им заколоть тебя, как жертвенного бычка? Да и кого интересует моя репутация? – с печальной улыбкой отвечала женщина. – Я была объектом для сплетен все последние тринадцать лет. По крайней мере, на этот раз я хоть сама их вызвала.

Рори поцеловал ее на прощание, испытывая острое чувство сострадания. С самого дня рождения черноволосой, черноглазой дочери в семье, где оба родителя – светлоглазые блондины, Нине постоянно приходилось выслушивать грязные намеки.

– Я слишком хорошо знаю тебя, Нина, как благородную, достойную всяческого уважения, истинную леди. – Он сжал ее руки и ободряюще улыбнулся. – Я готов убить любого, кто будет это отрицать.

Простившись с друзьями, он помчался на своем Фраоке в Кинлохлевен, за своими людьми и братьями, если они еще не покинули замок, собираясь затем направиться в Мингари, куда, без сомнения, поехали Макдональды. Но в своем отчаянном стремлении получить назад свою жену он не заметил, как угодил прямиком в ловушку.

Не успел он отъехать от поместья Арханкери нескольких миль, как прямо на дороге на него напала едва ли не целая армия вооруженных воинов. Он убил или ранил восьмерых, прежде чем они скрутили его. Раненный, избитый, с завязанными глазами, он был брошен в крепостную темницу, где и провел эти пять месяцев.

С наступлением сумерек к нему, как всегда, вернулись мысли о Джоанне. Рори мечтал о ней почти каждую ночь. Он снова и снова вспоминал их последний вечер вдвоем, как сверкали ее глаза, когда она носилась по комнате, прекрасная в своей наготе, как звонко и заразительно смеялась, швыряя в него драгоценные плоды.

Боже, как же он скучал по ней.

После их первого неистового, исступленного совокупления он долго держал ее в объятиях, пока она тихо рыдала, оплакивая, как он думал, свою незавидную долю – долю жены Рори Маклина. А затем он любил ее еще дважды, и каждый раз более медленно и нежно, заставляя стонать и шептать в экстазе его имя. И хотя она больше не плакала, он так и не смог добиться от нее единственного признания, которое было для него важнее всего на свете.

Она так и не сказала ему, что любит его.

И совершенно не имело значения то, что сам он не верил в романтическую любовь. Она-то верила! И он очень хотел, чтобы она поверила, что влюблена в него. Он хотел услышать слова любви с такой неистовой силой, что боль от неосуществленного желания, словно тисками, как и тогда, сдавила ему грудь.

Но она таки не сказала ему этих слов. И вряд ли теперь когда-нибудь скажет.

Он знал, что в ту ночь она ждала от него признания своей вины. Джоанна хотела, чтобы ее муж сказал, что был не прав, когда схватил Сомерледа Макдональда, и теперь сожалеет об этом. Но это было единственное, чего он никак не мог сказать своей обожаемой жене, потому, что это была неправда.

Рори отнял руки от лица и оглядел свою мрачную клетку.

Если не считать того, что он был скован и содержался в одиночном заточении, с ним неплохо обращались. Очевидно, Эвин просто ждал, когда из Ватикана придет разрешение на брак его сына и леди Джоанны. После того как кузены поженятся, Рори уже ничего не сможет сделать, разве что убить соперника.

Ему совсем не улыбалась мысль убивать бедного парня, но Макдональды не оставили ему выбора. А вот убить Годфри и Эвина – это было, конечно, совсем другое дело. Пока он сидел в заточении, ненависть к этой паре предателей разъедала его душу, подобно гнойной ране. В своем воображении он рисовал различные способы казни, по возможности самые долгие и мучительные; и это хоть как-то скрашивало его тоскливые часы одиночества.

Металлический скрежет в замочной скважине сообщил о том, что наступило время ужина.

Не отрывая взгляда от скудного желтоватого света факелов, сочившегося сквозь маленькое зарешеченное окошко в двери, Рори осторожно поднялся на ноги и прижался к стене за закрытой дверью, чтобы тот, кто войдет в его камеру, сразу не увидел его. Он был прикован к стене довольно длинной цепью, позволявшей ему расхаживать по маленькой камере. За эти долгие пять месяцев ему удалось расшатать болты, крепящие цепь к каменной стене, с помощью приспособления, которое он сделал из оловянной кружки. Сегодняшняя ночь была решающей. Либо он станет свободным, либо умрет.

Едва тюремный надзиратель вошел в камеру, как Рори, двигаясь с быстротой молнии, набросился на него и, обмотав цепью шею этого здоровенного детины, крепко стянул. К сожалению, Рори не повезло, это был совсем другой человек, не тот, что приходил к нему обычно, а гораздо выше и сильнее. Этот сукин сын ухватился за цепь обеими руками и дернул что есть силы вниз, освобождая горло. Одновременно он двинул ногой, обутой в тяжелый башмак, по голым ногам узника. Рори скрипнул зубами от нестерпимой боли и из последних сил сдавил горло тюремщика.

Неожиданно кто-то дружески похлопал его сзади по спине.

– Извини, Рори, – услышал он насмешливый шепот Кейра, – но я не думаю, что тебе так уж захочется задушить собственного брата.

– Боже! – выдохнул в изумлении Рори и разжал руки, уронив на землю цепь.

Кейр успел подхватить ее прежде, чем она достигла каменного пола.

– Ты, чертов идиот! – хриплым шепотом пробормотал Рори, крепко обнимая Лаклана. – Я же мог убить тебя!

Лаклан с не меньшим пылом и силой сжал в объятиях старшего брата.

– Когда мы выберемся отсюда, – сказал он с кривой усмешкой, – напомни, чтобы я выбил тебе один глаз. Правый или левый, неважно. – Как всегда безупречно одетый, он с насмешливым взглядом окинул грязные лохмотья брата. – Могу, кстати, порекомендовать тебе хорошего портного, если он тебе, конечно, нужен.