– Вот я снова пришел, сэр, – сказал наконец Гиллон.

– Какая прелесть! А зачем ты вообще сюда приходил?

Гиллон сразу увидел, что библиотекарь выпил и немного навеселе. А вот углекопы никогда не бывают немного навеселе.

– Вы дали мне вот это почитать.

Мистер Селкёрк взял из рук Гиллона книгу, посмотрел на заглавный лист, потом на последний и наконец вспомнил.

– Ты, что же… – начал он, с трудом ворочая отяжелевшим от виски языком и подбирая нужные слова для выражения своего сарказма, – ты, что же, явился сюда и хочешь сказать, что прочел эту книгу?

Гиллон кивнул.

– Угу, я ее прочел, – сказал он. Не успел он это произнести, как Селкёрк вскочил, лицо его пошло красными пятнами, исказилось.

– «Что в воздухе я вижу пред собою? Кинжал! Схвачу его за рукоять!..»[15] – выкрикнул он, уставясь на свою руку, так громко, что несколько стариканов в ужасе проснулись, как если бы услышали в шахте крик об опасности. – «А вы не дались!»

– «Ты», – невольно поправил Гиллон.

Библиотекарь умолк и в изумлении уставился на Гиллона.

– Что – «ты»?

– «А ты не дался».

– Знаешь, что я скажу тебе, угольный ты крот, чертов угольный крот, знаешь, что я тебе скажу?! – Пятна исчезли с его лица, оно теперь было все багрово-красное. – Я тебе скажу: дерьмо ты, вот что. Как там это место звучит? Тьфу, глупистика! Как же там это место звучит? Давай сюда книгу.

Гиллон стоял не шевелясь. Теперь уже его лицо стало багрово-красным.

– КНИЖЕНЦИЮ!..

– Она у вас в руке, сэр.

Гиллон тут же пожалел, что вообще вступил с ним в разговор. Пьяный или не пьяный, но библиотекарь мгновенно открыл книгу на нужной сцене. Гиллон смотрел на него, а он, шевеля губами, читал реплику, потом помолчал, посмотрел на Гиллона, снова уставился в книгу и наконец захлопнул ее.

– Будь я проклят, – сказал он. – Да проклянет господь меня лично. – Он снова открыл книгу. – Какой-то вонючий углекоп… – пробормотал он, но Гиллон услышал его. – Вот оно, это место. – И теперь очень громко прочел: – «Кто разом может быть горяч и трезв, взбешен и сдержан, предан и бесстрастен?».[16]

Гиллон не понимал, чего от него хотят.

– Ну?

– «Никто», – сказал Гиллон, и мистер Селкёрк даже рассмеялся от радости.

– Это, конечно, тоже все чушь. Генри Селкёрк может быть таким. – Эта мысль ему понравилась, и он удовлетворенно хмыкнул. Затем, проверяя Гиллона, он прочел еще несколько наиболее известных строк, и Гиллон все их знал.

– Так, так, – произнес наконец Селкёрк, и, к удивлению Гиллона (нет, не к удивлению, подумал сейчас Гиллон, лежа на кровати, а к его стыду и замешательству, граничившему со страхом), мистер Селкёрк вдруг взял его за руку своей мягкой маленькой белой рукой и всхлипнул: «Я – старый дурень восьмидесяти с лишним лет. Боюсь…».[17] – Он ждал, чтобы Гиллон докончил за него. Но Гиллон, тогда еще не читавший «Короля Лира», не знал, что сказать. Библиотекарь не без огорчения посмотрел на своего вновь обретенного протеже. – Вот я тебя и наколол, – сказал он и вытащил довольно примитивные очки в стальной оправе. Очень деловито. – Ну, так что же нам теперь с тобой делать?

– Я хотел бы взять еще одну книгу того же автора.

– Э-э, нет, не так скоро. Я дал тебе хорошего мяса, теперь тебе нужен кусок пудинга.

И он заспешил в другой конец комнаты, поднимая стариков с насиженных мест, словно разгоняя стадо гусей во дворе, – туда, где стояли полки с книгами.

– Ну вот. Теперь будешь читать это. Приказ библиотекаря. Нужно следовать приказу, тогда будет порядок, а иначе начинается полный беспорядок в мозгах, понятно?

Гиллон кивнул в знак того, что понимает. Это было очень похоже на одну из сентенций Мэгги.

– Я хочу, чтобы ты мне потом рассказал о том, что прочтешь. Ну-с, когда же мы теперь с тобой опять встретимся – «при молниях или под гром»?[18]

– «Как только завершится бой победой стороны одной», – сказал Гиллон, и мистер Селкёрк снова всхлипнул от восторга. Наконец-то он нашел в этом черном, отсталом, бескнижном краю человека, из которого мог получиться соратник. Он согнул палец и поманил к себе Гиллона.

– Запомни как следует вот что, – сказал библиотекарь:

– «Дождаться созреванья – вот главное».

Гиллон недоуменно уставился на него.

– Да? Главное? Не понимаю.

– А тебе и не надо сейчас понимать, – сказал ему библиотекарь, – но ты поймешь, вот увидишь, поймешь.

На этом все и кончилось, или, вернее, с этого все началось.

Библиотекарь дал Гиллону «Тяжелые времена» Чарльза Диккенса, и книга эта разочаровала Гиллона, потому что в ней говорилось о таких людях, которые живут на Брамби-Хилле, а потому, считал Гиллон, написать ее ничего не стоило. И все-таки она ему понравилась, несмотря на свою основу, и с тех пор он начал регулярно посещать читальню и стал водить туда с собой Роб-Роя. Его сын и мистер Селкёрк с самого начала поладили, а Гиллону приятно было, что у него в доме появился второй читающий человек, хотя, по его мнению, довольно странно было давать мальчику для чтения «Коммунистический манифест».

И сейчас, лежа в постели, он слышал, как Роб-Рой в разговоре приводит примеры из этой книги. Роб-Рой прочел ее десять или одиннадцать раз за тот месяц, что она находилась в доме, а сам Гиллон никак не мог перевалить за предложения Маркса и Энгельса о ликвидации семьи. Ему было стыдно даже читать об этом – словно он предавал свою семью. Хорошо бы Роб-Рой не очень раскрывал рот и разглагольствовал об этом при своей матери, потому что в манифесте Мэгги семья – все равно как созреванье – была главным.

Он услышал три долгих гудка сирены сегодня опять не будет работы – и обрадованно повернулся на бок, а когда наконец проснулся, то почувствовал, что впервые на своей памяти находится один у себя дома. То, что он лежал в постели, когда солнце высоко стояло в небе, а в доме царила тишина, показалось ему такой роскошью, словно он что-то крал от жизни. «Краденые сладости – самые вкусные», – подумал Гиллон (вот этого Маркс никогда не понимал) и решил, что пора ему взяться за ту книжку, которую мистер Селкёрк в последний раз дал ему.

Книга называлась «Страдалец-человек» Уинвуда Рида: Селкёрку хотелось, чтобы Гиллон постиг душевное состояние «другой стороны», тех, кого именуют «они», правителей, Полностью Обеспеченных.

Гиллону трудно давалась книга. Говорилось в ней о том, что человечество страдало, чтобы мир достиг нынешнего уровня процветания, а потому будет лишь справедливо, чтобы человечество продолжало и дальше страдать, обеспечивая лучшую участь тем, кто придет после нас: ведь страдали же ради нас наши предки. Мистер Селкёрк испещрил поля книги комментариями, как правило в одно слово; Гиллон слышал такие слова в шахте, но никогда еще не видел на бумаге.

Отказывай себе во всем сегодня, чтобы лучше жилось завтра. – в этом была вся суть. Надо Мэгги повесить это над кроватью, подумал Гиллон и вспомнил о «дискуссии», которая была у них в доме накануне.

– Ну да, конечно, все это прекрасно, но у меня всего одна жизнь! – кричал Роб-Рой. И Гиллон вдруг подумал, что у него в семье слишком много кричат. Совсем от рук отбились. – Меня не будет завтра, и я не не смогу заново начать жизнь. Мне надо брать от нее то, что я могу, сегодня.

Да. брать. Брать. Только об этом ты и думаешь, – сказала Мэгги. – В этом вся беда у вас, социалистов. Вы все хотите получить сейчас. Ничего не видите дальше очередной кружки пива.

«Роб-Рой слишком много пьет», – подумал Гиллон. Тут она была права.

«Кто пьет, чуток перебирая, перебирает через край», – говаривал его отец.

Гиллон снова взялся за книгу и продолжал читать, пока не почувствовал, что кто-то появился в доме или стоит у порога. Тогда он отложил книгу и стал прислушиваться.