Наутро Римо Уильямс проснулся вместе с солнцем. Скатившись с матраса, потянулся и подошел к большому стенному шкафу. Внутри с одной стороны на деревянных плечиках висели его тенниски, с другой стороны – брюки. Все запачканные белые тенниски Римо выбрасывал, черные на всякий случай оставлял. А носил он только черные или белые тенниски. Самые простые. Без каких-либо дурацких надписей или рисунков.

Брюки же Римо предпочитал исключительно хлопчатобумажные или твидовые, в основном коричневые, серые или черные. Впрочем, черные брюки, в отличие от черных теннисок, очень быстро обтрепывались – приходилось выбрасывать и их.

Уильямс выбрал белую тенниску и свежую пару черных брюк, но тут вспомнил, о чем предупреждал его Чиун накануне вечером. Сегодня они поедут искать живую бунджи-ламу. Пришлось остановиться на черной рубашке и серых брюках. Не ясно, когда они вернутся, но в надежде, что поездка окажется не слишком долгой, пожалуй, не стоит брать лишнее.

Перекинув одежду через руку, Римо поспешил в свою личную ванную. Из-за закрытой двери доносился какой-то шум.

– Кто там? – постучавшись, спросил Уильямс.

– Это я, Кула, – ответил громкий голос.

– Вода достаточно теплая?

– Удивительно холодная.

– Ты принимаешь холодный душ?

– Я моюсь в белом колодце, вода тут прохладная, и в нее приятно погружать лицо.

– Для полного удовольствия дерни еще серебряную ручку, – посоветовал Римо, досадуя, что его личную ванную так бесцеремонно заняли. Ладно, есть еще шестнадцать секций с ванной в каждой из них. Найти свободный душ не проблема.

Из соседней ванной послышались какие-то странные звуки. Дверь была не заперта, и Римо заглянул внутрь.

Святой жрец Лобсанг Дром Ринпоче, совершенно нагой, сидел рядом с ванной и зубными щетками хозяина помещения счищал грязь с черепа и плеч покойного бунджи-ламы.

– Что за ерундой ты занимаешься?

В ответ на приветствие Римо Лобсанг Дром высунул язык и сказал:

– Старый бунджи-лама должен выглядеть достойно, когда мы будем представлять его преемнице.

– Когда закончишь, не забудь вымыть ванну.

Это замечание явно задело тибетца.

– Ты же здешний слуга, не я.

– Ладно. Я приведу ванну в порядок, если ты согласишься помыться.

– Омовение я совершу, когда настанет подходящее для этого время.

– И когда же оно наступит, подходящее время?

– Когда новый бунджи-лама взойдет на Львиный трон. Ибо я дал обет, что до этого великого дня не стану совершать омовений.

– Ты дал обет, что не будешь мыться?

– Да. А как поступают в таких случаях верующие христиане?

– Как всегда. Ходят к обедне. Постятся. Воздерживаются от интимных отношений. Если все это не поможет, играют в бинго[11].

– Я тоже принял обет безбрачия.

– Раз ты не моешься, то принимать обет безбрачия уже необязательно, – бросил Римо, направляясь к следующей ванной. «Ни одна женщина не ляжет в постель с таким грязнулей», – подумал он, развивая высказанную вслух мысль.

Из кухни снизу доносились какие-то звуки: там, видимо, хлопотал Чиун. Ученик решил с мытьем пока подождать и, на ходу одевшись, спустился вниз по лестнице.

При его появлении мастер Синанджу даже не обернулся. Только шумно принюхался и недовольно поморщился.

– Я вижу, сегодня утром ты не принимал душа, – сказал он сухо.

– Можешь обозвать меня грязным тибетцем.

– Ты куда хуже немытого тибетца! Постоянно дерзишь. Смириться с твоим запахом – еще куда ни шло, но спускать тебе!..

– Послушай, эти люди – твои друзья. Не стыдно тебе надувать их всей этой липовой историей с бунджи-ламой?

Чиун стремительно обернулся.

– Как ты смеешь, Римо, разговаривать так со мной, с человеком, который очистил тебя от скверны этой белой страны и возвысил над всеми белыми?!

– Прости мою непочтительность, папочка.

– Я делаю все что могу, лишь бы дети в моей деревне сытно ели и ни в чем не нуждались. Если мой император говорит мне, что враг обрел чрезмерную силу и должен быть уничтожен, разве я спрашиваю, в самом ли деле этот враг заслуживает смерти? Я иду туда, где он живет, и, каковы бы ни были мои собственные чувства, выполняю императорское повеление. Такое обязательство я взвалил на свои хрупкие плечи, когда стал учителем. То же самое надлежит делать и тебе. Ибо, если мы станем уклоняться от выполнения своего долга, золото перестанет прибывать к бесплодным берегам Синанджу, жители деревни, которые не могут ловить рыбу, потому что вода в заливе слишком холодная, и не могут возделывать землю, потому что она слишком каменистая, вынуждены будут топить своих ребятишек, поскольку не смогут их прокормить.

– Послушай, я уже выучил все это наизусть.

Чиун склонил свою птичью головку набок.

– И ты веришь моим словам?

– Не вполне.

– Чему именно ты не веришь?

Римо на мгновение задумался.

– Честно сказать, ничему.

– Ничему?!

– Да. Вряд ли ребятишкам хоть когда-либо на протяжении веков угрожала опасность, что их утопят. Может, всю историю выдумали твои предки, поскольку вытворяли такое, о чем стыдно вспомнить? К тому же золота у тебя уже столько, что ты в состоянии прокормить всю Корею.

Казалось, сейчас грянет взрыв.

– Ты в самом деле так думаешь? – холодно поинтересовался Чиун.

Римо с вызовом скрестил на груди сильные жилистые руки.

– Да. Извини, но я действительно так думаю.

Мастер Чиун наклонил свою голову на другой бок и хихикнул.

– Ты учишься быстрее, чем я ожидал.

Ученик недоумевающе моргнул.

– Так ответь же на мой вопрос! Почему ты накалываешь своих друзей? Они так серьезно относятся ко всему, что связано с бунджи-ламой. Ведь это их религия!

– Все очень просто.

– Ну?

Чиун многозначительно поднял палец.

– Ведь они обратились за помощью к мастеру Синанджу.

– И что же?

– И предложили целую комнату золота, – сказал Чиун, выбросив сжатые кулаки к потолку так стремительно, что широкие рукава его кимоно вмиг ниспали, обнажив тонкие костлявые руки.

– Мне следовало бы догадаться об этом, – вздохнул Римо. – Послушай, не могу ли я остаться дома, когда вы поедете по своим делам?

– Неужели ты допустишь, чтобы твой приемный отец путешествовал в компании незнакомцев, без всякой охраны?

– Ты просто хочешь, чтобы я тащил твои сундуки.

– Мои сундуки потащит Кула.

– А что понесу я?

– Ты, – со значением произнес Чиун, возвращаясь к горшку с рисом, – возьмешь на себя бремя заставить почетного гостя тащить мои сундуки.

Через два часа Римо уже тащил сундуки своего учителя к взятому напрокат лимузину, стоявшему на стоянке совместного владения. Так как предполагалось, что поездка займет всего день, Чиун не настаивал на том, чтобы брать с собой все четырнадцать своих сундуков. Он приказал ученику отнести всего пять, но тот заартачился:

– В багажнике места всего на четыре сундука!

– Ну что ж, – неохотно сдался Чиун, – придется ограничиться четырьмя.

Втиснув последний сундук в просторный багажник, Римо запер его.

– Почему ты запер багажник? – тут же спросил Уильямса Кула.

– Потому что он полон.

– А что мы будем делать с сундуком с бунджи-ламой?

– Вот черт! Совсем запамятовал.

– Как ты мог забыть о бунджи-ламе?!

– Сам не понимаю, но в багажнике для него места нет.

– Значит, он поедет вместе с нами.

– Надо подумать.

– А разве не ясно, что бунджи-ламе по положению подобает ехать вместе с нами?

Римо на миг задумался.

– Что, если я поеду на переднем сиденье?

– Согласен, – сказал Кула.

– Хорошо, – кивнул Римо, надеясь, что перегородка, отделяющая передние сиденья от задних, окажется воздухонепроницаемой.

Она и в самом деле оказалась воздухонепроницаемой. Однако, услышав, что Римо сядет впереди, мастер Синанджу отпустил нанятого им дорогого шофера, предоставив ученику самому вести машину. Что до бунджи-ламы, то Чиун собственноручно взгромоздил его на переднее пассажирское сиденье.