Как духи элементов — зову мага.
В земле, в воде, в эфире и в огне
Он заклинает их волшебной шпагой.
Так, круг магический замкнув, и я
Зову слова из бездн небытия.
III
Сюда, слова! Слетайтесь к кругу темы.
Она, быть может, не совсем нова.
Любовь не раз изображали все мы,
Исчерпав все возможные слова.
Но я люблю не — новые проблемы!
Узор тем ярче, чем бледней канва.
Благодарю тот парадокс, который
Мне подсказал затейные узоры.
IV
И вот во мгле, лучом озарена,
Встает картина: девушка поникла
Над милым маленьким письмом; она
В него вникать за эти дни привыкла.
Сидит задумчива, бледна, грустна,
Пред ней проходят все виденья цикла
Ее скорбей — и первый поцелуй,
Во тьме ветвей, как говор близких струй.
V
И первый вечер жгучей страстной встречи,
Тот страшный час, где двое лишь одно,
Когда бессвязны и безумны речи
И души словно падают на дно.
Упали вольно волоса на плечи,
И хочется, чтоб стало вдруг темно,
И нет стыда, а только трепет счастья
Впервые познанного сладострастья.
VI
Потом — письмо, и этот поздний час,
Когда она сидит одна в томленьи,
Давно известен и не нов рассказ!
Но вдумайтесь в жестокое значенье
Привычных образов, знакомых фраз!
Жизнь каждого — одни и те же звенья.
Но то, что просто в ряде слов звучит,
В действительности жизнь, как яд, мертвит.
VII
Что просто — странно! — этого завета
Не забывайте! он — жестоко прав!
Мне ж пусть концом послужит правда эта!
Составил я покорно шесть октав,
Теперь седьмая — мной почти допета,
Я, эту форму старую избрав,
Сказал, что по канве узоры вышью,
И нитку рву на узелок двустишью!
<1918>
«В тихом блеске дремлет леска…»
В тихом блеске дремлет леска;
Всплеск воды — как милый смех;
Где-то рядом, где-то близко
Свищет дрозд про нас самих.
Вечер свеж — живая ласка!
Ветра — сладостен размах!
Сколько света! сколько лоска!
Нежны травы, мягок мох…
Над рекой — девичья блузка,
Взлет стрекоз и ярких мух…
Волшебство — весь мир окрестный;
Шелест речки, солнца свет…
Запах, сладко-барбарисный,
Веет, нежит и язвит.
Шепчет запад, ярко-красный,
Речи ласки, старый сват,
Кроя пруд зелено-росный,
Словно храм лазури свод,
И лишь ветер нежно-грустный
Знает: тени нас зовут.
1918
ПОСЛЕ СЕНОКОСА
Цветы подкошенные,
Рядами брошенные,
Свой аромат,
Изнемогающие,
В лучах сгорающие,
Дыша, струят.
С зенита падающий,
Паля, не радующий,
Нисходит зной,
Рожден бездонностями
Над утомленностями
Тоски земной.
Вздох ветра веющего,
Вдали немеющего,
Порой скользит,
И роща липовая,
Печально всхлипывая,
Листвой шумит.
Да птицы взвизгивающие,
Сноп искр разбрызгивающие,
Взрезают гладь…
Цветы отпраздновали!
Не сна бессвязного ли
Теперь им ждать?
Зима придвинулася…
Уже раскинулася
Тоска вокруг…
И ночь застенчивая,
Борьбу увенчивая,
Покроет луг.
1918
СВЕТОЧ МЫСЛИ
Венок Сонетов
I. АТЛАНТИДА
Над буйным хаосом стихийных сил
Зажглось издревле Слово в человеке:
Твердь оживили имена светил,
Злак разошелся с тварью, с сушей — реки.
Врубаясь в мир, ведя везде просеки,
Под свист пращи, под визги первых пил,
Охотник, пастырь, плужник, кто чем был,—
Вскрывали части тайны в каждом веке.
Впервые, светоч из священных слов
Зажгли Лемуры, хмурые гиганты;
Его до неба вознесли Атланты.
Он заблистал для будущих веков,
И с той поры все пламенней, все шире
Сияла людям Мысль, как свет в эфире.
II. ХАЛДЕЯ
Сияла людям Мысль, как свет в эфире;
Ее лучи лились чрез океан —
Из Атлантиды в души разных стран;
Так луч зенита отражен в надире!
Свет приняли Китай и Индостан,
Края эгейцев и страна Наири,
Он просверкал у Аймара и в Тире,
Где чтим был Ягве, Зевс и Кукулкан.
И ярко факел вспыхнул в Вавилоне;
Вещанья звезд прочтя на небосклоне,
Их в символы Семит пытливый влил.
Седмица дней и Зодиак, — идеи,
Пребудут знаком, что уже в Халдее
Исканьем тайн дух человека жил.
III. ЕГИПЕТ
Исканьем тайн дух человека жил,
И он сберег Атлантов древних тайны,
В стране, где, просверлив песок бескрайный.
Поит пустыню многоводный Нил.
Терпенье, труд, упорный, чрезвычайный.
Воздвигли там ряд каменных могил,
Чтоб в них навек зов истины застыл:
Их формы, грани, связи — не случайны!
Египет цели благостной достиг,
Хранят поныне плиты пирамиды
Живой завет погибшей Атлантиды.
Бог Тот чертил слова гигантских книг,
Чтоб в числах три, двенадцать и четыре
Мощь разума распространялась в мире.
IV. ЭЛЛАДА
Мощь разума распространялась в мире —
Египет креп, как строгое звено,
Но было людям жизнь понять дано
И в радости: в резце, в палитре, в лире.
Влилась в века Эллада, как вино,—
В дворцовой фреске, в мраморном кумире,
В живом стихе, в обточенном сапфире,
Явя, что было, есть и суждено.
Но, строя храмы, вознося колонны,
Могла ль она забыть зов потаенный,
Что край Осириса ей повторил?
Шел Эллин к знанью по пути мистерий,—
Но дух народа блеск давал и вере,
Прекрасен, светел, венчан, златокрыл.
V. ЭЛЛИНИЗМ И РИМ
Прекрасен, светел, венчан, златокрыл,
Цвел гений Греции. Но предстояло
Спаять в одно — халдейские начала
И мысли эллинской священный пыл.
Встал Александр! Все ж Року было мало
Фалангой всюду созданных горнил;
И вот, чтоб Рим весь мир объединил,
Медь грозных легионов застонала.
В те дни, как Азия спешила взять
Дар Запада, и каждый край, как призма,
Лил, преломляя, краски эллинизма,
К завоеванью всей вселенной — рать
Вел Римлянин; при первом триумвире
Он встал, как царь, в торжественной порфире.
VI. РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ
Он встал, как царь, в торжественной порфире,
Укрыв под ней весь мировой простор,
От скал Сахары до Шотландских гор,
От врат Мелькарта до снегов Сибири.
Столетий и племен смиряя спор,
Сливая голоса в безмерном клире,
Всем дав участье на вселенском пире,
Рим над землей свое крыло простер.
Все истины, что выступали к свету,—
Под гул побед, под сенью римских прав,
Переплавлялись властно в новый сплав.
Вела Империя работу эту,
Хоть вихрь порой величья не щадил,
Хоть иногда лампады Рок гасил.
VII. ПЕРЕСЕЛЕНИЕ НАРОДОВ
Хоть иногда лампады Рок гасил,
Рим до конца исполнил труд владыки,
Он был свершен, когда, под вопль и крики,
Сонм варваров Империю свалил.
Народы хлынули, свирепы, дики;
Мрак разостлался, тягостен, уныл;
Казалось: луч наук навек почил;
И тщетно трон свой высил Карл Великий.
Но в мгле крушений отблеск золотой
Искал путей, везде сверкал мечтой,
Под стук мечей, под грозный скок валькирий.
Меж камней, бывших кесарских палат,
