Далее Михаил Андреевич еще раз пишет о Льве Рейснере, что ему доверили командовать сторожевым пароходом, он показал себя «прекрасным командиром, был во многих боях, забрал у белых громадную добычу и приобрел всеобщую любовь своих моряков. Он очень возмужал, стал настоящим юным красавцем-моряком в стиле, знаешь, моряков старого английского флота. Такого воспитания и настоящего морского духа теперь не получить ни в кадетских корпусах, ни на дредноутах. Их могут дать только маленькие суденышки, как сторожевые суда у Левы… Мы с матерью почти все лето просидели в Москве в обществе Эмилии Петровны Колбасьевой, которую высвободили из чрезвычайки и принудительных работ, куда она попала за компанию со всей военной цензурой при ее упразднении. В начале августа мы получили приглашение от Раскольниковых поехать к ним и отправились вместе с Беренсом до Нижнего на поезде, а оттуда на специальном пароходе до Саратова. Мы остановились в Самаре и, боги, с каким замиранием сердца мы с матерью бежали по грязи в темноте по ужасной мостовой от пристани к тебе, чтобы еще раз, хоть один раз перед отъездом увидеть своего сына… Удар был очень тяжел, когда… Суриц объяснил нам, что за несколько дней до нашего приезда Игорь Михайлович уехал в Оренбург…

В Саратове встреча была – можешь себе представить! Мы водворились на Межени и сопровождали наших в боевую зону на Камышин, а затем на Быково и другие приволжские села. Тут мне пришлось впервые видеть взрывы шестидюймовых снарядов, обстановку села, за два часа оставленного белыми с грудами расстрелянных крестьян, и группы бегущих к нам вереницей по берегу мобилизованных мужиков… В Астрахани я согласился принять на себя у Фед. Федоровича заведование политическим отделом всей его флотилии… Мы все время жили на пароходе или делали поездки на фронт… Мы с матерью прямо расцвели. А если прибавить к этому, что мы буквально утопали в винограде и персиках, что все дивные рыбные блюда были у нас в изобилии – одной икры мы с матерью за эти месяцы съели больше, чем за всю нашу жизнь – то внешняя сторона нашего блаженства станет тебе ясна… Фед. Фед. оказывал мне самое дружеское содействие.

Моряков я хорошо знаю еще со времени Кронштадта, а ты знаешь сам, как я люблю организовывать и создавать. Здесь же у меня был полный простор. И я действительно разошелся: матросский университет, партийная школа, исторические концерты и спектакли, широкая пропаганда коммунизма – все это у меня развилось и выросло. Да и не удивительно: материал моряки благодарнейший, все пролетарии развитые и грамотные, а тут еще благодаря партийной мобилизации все лучшие силы в нашем распоряжении». На этом письмо обрывается.

Почему-то в литературе о Волжско-Каспийской флотилии нигде не упоминается М. А. Рейснер. Все им созданное с гордостью перечисляется, но его имени нет. О Ларисе пишут, что она заведовала культпросветительской секцией политотдела. Даже о Екатерине Александровне вспоминают при частных встречах, как все называли ее «тещей», что при ней хозяйство на «Межени» было в полном порядке. В Москве Михаил Андреевич организовал Социалистическую (Коммунистическую) академию, его, одного из авторов первой конституции 1918 года, приглашали читать лекции, он был нарасхват… И обо всем умалчивают.

Итак, реввоенсемейство, как называли Рейснеров, развернуло свою деятельность в окруженной врагами Астрахани. Об этом мне рассказывал Валериан Людомирович Бжезинский, военный инженер-механик. На кораблях флотилии он участвовал во многих боевых операциях. Награжден орденом Красного Знамени. После Гражданской войны назначен командиром Астраханского военно-морского порта. Политотдел флотилии находился на стрелке Кутума в Бирже (в 1970-е – Дворец бракосочетания). На здании политотдела, хорошо сохранившемся, есть мемориальная доска.

Вся семья Рейснеров жила в здании бывшего Азовско-Донского банка, которое находится напротив гостиницы «Волга».

Астраханская газета «Коммунист» и орган Реввоенсовета Каспийско-Кавказского фронта «Красный воин» сообщали о многочисленных выступлениях Ларисы Рейснер: в августе 1919-го – лекция о Салтыкове-Щедрине; вступительная лекция при открытии Морского университета; лекция о Шекспире в клубе моряков; выступление на концерте-митинге на заводе «Нобель». С темами «Женщина и революция», «Революция и Церковь» Лариса Рейснер выступала на митингах и на «Неделе высшей народной школы для раненого красноармейца».

Второго ноября на вечере революционной поэзии и музыки, с участием драматических актеров, оперных певцов, сотрудников политотдела, Лариса прочла стихотворение «Памяти Камилла Демулена». Другой участник вечера прочел ее стихи: «Письмо», «На гибель военного корабля „Ваня-коммунист“». Работник политотдела Дайковский писал в статье «Астраханцы помнят Л. Рейснер»: «Кто хоть раз встречал ее среди военморов, тот вспоминает, как блестяще умела она организовать культурно-просветительские вечера, умела скрасить тяжелую годину гражданской войны».

В одном из ее набросков то ли выступления, то ли статьи сохранилось любопытное рассуждение: «В лучшие времена Греции, стоящей тогда на рубеже социальных реформ, не было у античной плутократии более ожесточенного и сильного врага, чем афинский матрос».

С сентября 1919 года начал выходить журнал политотдела флотилии «Военмор». В первом, втором и пятом номерах опубликованы статьи Л. Рейснер. В редакции «Военмора» 17 ноября 1919 года на заседании астраханских журналистов была поставлена задача – привлечь людей в коммунистический союз журналистов. На организованных курсах журналистов работу с начинающими вела Лариса Рейснер.

Из ее очерка «Поэты Красного флота»: «Из десяти рабочих один непременно пробует сложить песню, пишет стихи. В каждой роте, идущей на фронт, и уже, конечно, на каждом боевом корабле есть свой сказочник, певец или поэт… Чем меньше из газет, из книг – и больше о себе, о своей жизни, о корабле, о море, о живой жизни – тем лучше выходит песня».

Из статьи Л. Рейснер «Матросы в русской революции», написанной для издания английской коммунистической партии:

«И не только стойкостью и мужеством эти годы гражданской войны горды и прекрасны: но и своей необычайной духовной культурой. В дикой Астрахани, во время зимних стоянок, не только воевали и строили, но и напряженно учились. Люди, обреченные погибнуть, быть может, предугадавшие свой близкий конец, последние недели и дни перед походами особенно много читали, слушали оркестры Бетховена, орган Баха, скрипку Сарасате. Целыми часами эта аудитория, малограмотная и едва вышедшая из социального невежества, затаив дыхание, слушала лектора, музыканта или агитатора. И даже в день похода многие команды не пожелали оторваться от своего политотдела: несколько профессоров получили разрешение проводить своих учеников до самого рейда, на порог борьбы и страданий. Так, место попа, покрывавшего преступление своим оскверненным крестом, идеалы и ученый заняли место на палубе».

И Бжезинский, и другие, несмотря на большую работу Ларисы Рейснер в культпросвете, считали, что это не характерно для нее. Да она и не засиживалась в Астрахани, часто находясь на кораблях, в командировках. Николай Юльевич Озаровский, начальник обороны 12-футового рейда, в 1918–1920 годах бывавший с Ларисой в разведках и отзывавшийся о ней, как об «изумительной, блестящей, романтической женщине», рассказывал о том, как бесстрашно она выезжала на лодке во время боя на середину дистанции между английскими и нашими кораблями на рейде Каспийского моря и фотографировала моменты боя. Жена Озаровского Нина Павловна говорила мне, что в семьях моряков, служивших с Ларисой Рейснер, дочери часто носили имя Лариса.

В Астрахани в политотделе работала заведующей библиотекой Ольга Петровна Котельникова, имевшая юридическое и художественное образование, знавшая языки. Привлекла ее к работе Лариса, при первой же встрече в театре познакомившая ее с матерью и отцом. Ольга Петровна не только запомнила внешний вид Ларисы, но и невероятные, нигде больше не упоминаемые сведения о ее матери, Екатерине Александровне: