Я имѣю нѣчто сказать вамъ. Я хочу о многомъ вамъ предложить. Но пожалѣйте о мнѣ, Кавалеръ: у меня не остается болѣе памяти. Я совершенно оной лишилась! но наиболѣе представляется мнѣ то, что мы обязаны вамъ такъ много, что не можемъ достаточно возблагодарить васъ, и сіе чувствованіе весьма меня трогаетъ.

Чтожъ надлежало мнѣ сдѣлать, Сударыня, дабы соотвѣтствовать таковой дружбѣ; поелику я увѣренъ что каждая особа изъ вашей фамиліи тоже бы сдѣлала будучи на моемъ мѣстѣ?

Такое великодушное разсужденіе увеличиваетъ мои обязанности. Скажите мнѣ, Г. мой, какимъ образомъ можемъ мы засвидѣтельствовать нашу благодарность, а особливо я; тогда буду я гораздо спокойнѣе. Иначе мнѣ невозможно никогда быть спокойною.

Какъ! Сударыня, не ужели вы почитаете меня не довольно награжденнымъ приближеніемъ того успѣха, коего всѣ признаки соотвѣтствуютъ нашимъ желаніямъ?

Такое можетъ быть ваше мнѣніе: но долгъ еще сильнѣе отъ того надъ нами дѣйствуетъ.

Разсуди, любезной Докторъ, не изьяснилъ ли я сіе открытіе въ мою пользу какъ будто бы принужденно. Впрочемъ естьлибъ любезная Клементина не имѣла родителей, естьли бы она зависѣла отъ самой себя, то я не почелъ бы ее способною рѣшиться къ тому въ столь разборчивомъ случаѣ. И такъ, хотя вся ея фамилія обьявила мнѣ, что намѣрена поступать по собственнымъ ея желаніямъ, но честь позволяла ли мнѣ воспользоваться благороднымъ чувствіемъ той признательности, коею она была исполнена?

Естьли вы предполагаете, Сударыня, отвѣчалъ я, что ваша фамилія одолжена такими услугами, за кои ей трудно меня возблагодарить; то взаимное оное дѣйствіе должно произойти отъ фамиліи. Позвольте мнѣ отнестись въ томъ къ вашему родителю, вашей родительницѣ, къ вашимъ братцамъ и къ вамъ самимъ. Такимъ образомъ купное ваше рѣшеніе дѣйствительно получитъ отъ меня совершенное одобреніе.

[Она помолчавши нѣсколько минутъ говорила.] Такъ, Г. мой, я думаю что вы оное примите съ благодарностію. Но вотъ въ чѣмъ состоитъ мое затрудненіе: награда во все невозможна. Я не въ состояніи васъ наградитъ. Къ великому моему нещастію сіе самое начинаетъ превосходить мои силы. Я высокія имѣю понятія, Г. мой, о томъ чѣмъ обязана Создателю, моимъ родителямъ, вамъ… Но я изьясню на бумагѣ все то, что могу изобрѣсти касательно важнаго сего предмета. Я желаю произвесть сіе въ дѣйство съ благородствомъ. Вы подали мнѣ къ тому примѣръ. Долгъ требуетъ, чтобъ я изьяснила на бумагѣ мои мысли; я не могу положиться на мою память; нѣтъ, ниже на собственное мое сердце, Но оставимъ такой предметъ, которой приводитъ меня въ недоумѣніе. Я поговорю о томъ прежде съ моею тетушкою; но сіе оставимъ до другаго времени, а теперь я хочу ее позвать сюда.

При семъ она тотчасъ пошла въ боковую комнату, откуда возвратилась съ Маркизою которую она вела за руку. Я надѣюсь что вы по своему великодушію меня за сіе простите, сказала она ей входя ко мнѣ. Я хотѣла говорить съ Кавалеромъ о многихъ обстоятельствахъ, въ то время которое я съ нимъ препроводила, но ничего не могла привести себѣ на память. Мнѣ не должно было въ самомъ дѣлѣ воспоминать о всемъ томъ, чего я не могла сказать при моей матери. Маркиза старалась ее утѣшить самыми снисходительнѣйшими ласками. Но поелику всѣ прилагаемыя ею усилія начинали приводить ее въ слабость; то она съ тропливостію удалилась. Камилла послѣдовала за нею. Не прошло еще минуты, какъ она возвратившись просила Маркизу также въ кабинетъ; и я нимало не сомнѣвался, чтобъ не случилось какого нибудь чрезвычайнаго съ нею припадка. Въ самомъ дѣлѣ Маркиза оставивши меня одного, пришла опять черезъ четверть часа съ видомъ изьявляющимъ уныніе. Что намъ дѣлать, Кавалеръ? Она еще никогда столь больна не бывала. Я примѣтила такія знаки, коихъ въ ней никогда не видала.

Мнѣ кажется, Сударыня, что ея мысли отягчены нѣкіимъ бременемъ, отъ коего она съ трудомъ можетъ освободиться. Она гораздо будетъ спокойнѣе, когда откроетъ свою тайну. Ваши нѣжныя и усильныя прозьбы склонятъ ее сообщить вамъ оную. Я пойду къ господину Іерониму; но вы узнаете отъ самой ее, когда ей будетъ нѣсколько легчѣ, о всемъ между нами произшедшемъ.

Я все слышала, Кавалеръ, и почитаю васъ благороднѣйшимъ изъ человѣковъ. Нѣтъ въ свѣтѣ другаго человѣка, которой бы способенъ былъ вдругъ оказать толико благодушія и некорыстолюбія. Дѣло фамильное! По истиннѣ, такъ должно. И вѣрьте что сіе вскорѣ воспослѣдуетъ. Обѣщайтесь только мнѣ, что болѣзнь моея дочери не уменьшитъ вашей любви и что ей позволено будетъ остаться въ Католическомъ законѣ. Съ моей стороны сіи два условія суть единыя, коихъ я требую. Вся фамилія можетъ быть будетъ принуждать васъ вступить въ нашу вѣру, но изъ единой токмо чести, дабы уничтожить всякіе виды. Приходъ Маркиза и Прелата перервалъ сердечное сіе изліяніе: я оставляя ихъ просилъ Маркизу увѣдомить ихъ о новыхъ ея опасностяхъ, о коихъ она меня не со всемъ извѣстила. Камилла, съ которою я повстрѣчался на дорогѣ, сказала мнѣ, что ея госпожѣ стало легчѣ; но весьма очевидно, присовокупила она, что ея госпожа не прежде получитъ совершенное здравіе какъ по бракосочетаніи. А какъ тогда Іеронимъ спалъ, то я возвратился на мою квартиру, приказавъ сказать Маркизѣ что я въ вечеру опять буду.

Болонія 7 и 18 Іюля.

Теперь-то, любезной другъ, всѣ дѣла доходятъ къ опаснѣйшему своему концу. По приходѣ моемъ мнѣ сказано, что меня ожидаютъ въ комнатѣ у Маркизы. Маркизъ, коего я тамъ нашелъ разговаривающаго съ нею на единѣ, принялъ меня съ нѣжнымъ но важнымъ видомъ и взявъ за руку посадилъ на креслы между собою и Маркизою. Въ самое то время вошли къ намъ Прелатъ, Графъ и отецъ Марескотти, и пожелавъ мнѣ добраго здоровья, сѣли по своимъ мѣстамъ.

Любезная моя, сказалъ Маркизъ, говоря своей супругѣ.

Она же запинаясь нѣсколько минутъ начала говорить: мы не иначе можемъ надѣяться совершеннаго здравія моей дочери, какъ отъ… она остановилася.

Какъ отъ нашего благоугожденія ко всѣмъ желаніямъ ея сердца, присовокупилъ Прелатъ.

Хорошо продолжайте, сказалъ ему Маркизъ.

Очень безполезно, возразилъ онъ принуждать Кавалера касательно того дѣла, которое имѣетъ сильное впечатлѣніе надъ нашимъ сердцемъ.

Я наклонился подтверждая то, что онъ думалъ.

Какое нещастіе! возразилъ онъ.

Самое величайшее нещастіе, сказалъ Графъ.

Тогда спросилъ меня Маркизъ, какимъ свидѣиельствомъ могу я ихъ увѣритъ, что ихъ дочь не будетъ развращена.

Я отвѣчалъ, чтобъ отецъ Марескотти предписалъ договоры.

Совѣсть моя, сказалъ честный отецъ, не позволяетъ мнѣ соглашаться на сей бракъ: но достоинство и великодушныя услуги Кавалера лишаютъ меня власти тому противиться. Я прошу чтобъ мнѣ позволено было молчать.

Мое состояніе есть тоже самое, сказалъ Прелатъ: но качество брата понуждаетъ меня забыть достоинство Епископа. Любезной Грандиссонъ позволите ли вы намъ по крайней мѣрѣ думать что мы почитаемъ васъ еще дитятею въ законѣ? Какіяжъ сильныя причины препятствуютъ вамъ теперь обьявить оное?

Я надѣюсь отъ вашего великодушія, милостивой государь, что вы не потребуете отъ меня того, чего я не могу сдѣлать не лишась нѣкоторой части вашего почтенія. Естьли вы удостоиваете меня принять въ знатную вашу фамилію, то не дѣлайте меня недостойнымъ того по крайней мѣрѣ передъ собственными моими глазами. Вы можете послѣдовать примѣру многихъ великихъ Принцевъ, сказалъ мнѣ отецъ Марескотти, какъ-то Генрику Французскому, Кавалеръ, и Августу Польскому.

Такъ точно, честный отецъ; но и самые великіе Короли не были велики во всѣхъ дѣяніяхъ своея жизни. Перемѣна закона тѣмъ менѣе причиняла имъ сумнѣнія, что большая часть изъ оныхъ нимало не наблюдаютъ тѣхъ правилъ…