Въ сіе самое время врожденная въ Генералѣ гордость паки произвела въ немъ свое дѣйствіе. Онъ отвелъ меня къ сторонѣ. Кавалеръ, сказалъ онъ мнѣ, я ясно усматриваю то сильное вліяніе, которое вы имѣете надъ сею нещастною дѣвицею. Все собраніе оное примѣтило. Но я полагаюсь на вашу честность. Вспомните о томъ, что вы говорили сего утра… Боже мои! перервалъ я рѣчь его съ нѣкіимъ движеніемъ. При семъ однако я остановился; но возразивши опять съ равною можетъ быть ему гордостію довольствовался симъ отзывомъ: знайте, Г. мой, что тотъ, для коего сіе напоминаніе считаете вы необходимымъ, почитаетъ себя честнымъ человѣкомъ; и что вы признаете его таковымъ, равно какъ и вся ваша фамилія. Сей отвѣтъ казалось нѣсколько его потревожилъ. Я пошелъ отъ него прочь съ видомъ нимало для него не чрезвычайнымъ, но которой показался бы весьма пылкимъ для всѣхъ прочихъ, естьлибъ все ихъ вниманіе не обращено было къ Клементинѣ. Однако Прелатъ не преминулъ сего замѣтить. Онъ подошелъ къ намъ когда я оставилъ Генерала; а какъ я остановился, то оба братья вышли вмѣстѣ со мною.
Возвращаясь же опять къ собранію, я увидѣлъ что любезная Клементина, поддерживаемая обѣими Маркизами и послѣдуема Камиллою выходила изъ кабинета. Она остановилась, увидя меня подлѣ себя. Ахъ! Кавалеръ. Она болѣе ничего не сказала; и наклоня голову къ грудямъ своей матери едва не лишилась чувствъ. Я взялъ ея руку, висящую безъ всякаго движенія на ея платьѣ, и ставши на колѣни коснулся до оной моими устами. Я чувствовалъ себя тронутымъ нѣжностію, хотя за минуту передъ симъ я испытывалъ движенія совершенно другаго рода. Климентина обратила на меня томныя свои взоры съ такимъ удовольственнымъ видомъ, коего давно уже въ ней не примѣчали. Я не могъ произнести ни одного слова и всталъ. Она все шла къ дверямъ; дошедши до оныхъ обернулась назадъ и сколь долго могла на меня смотрѣла. Я былъ недвижимъ до того времени какъ старый Графъ подавая мнѣ руку и въ самое то время взявши за руку духовнаго отца, которой подлѣ его находился сказалъ намъ, что не льзя болѣе обманываться въ причинѣ такой болѣзни и что способъ къ выздоровленію также сталъ не безъизвѣстенъ. Но, Калалеръ, присовокупилъ онъ, вы должны принять Католическую вѣру! Духовникъ склонялъ меня къ тому самыми усердными желаніями. Въ сіе время вышла къ намъ молодая Маркиза съ наполненными слезъ глазами. Мои попеченія отвергнуты, сказала она намъ; новая болѣзнь овладѣла моею сестрицею: и потомъ обратясь ко мнѣ говорила, Ахъ! Г. мой, вы… Но за что обвинять васъ? Я вижу ясно, сколько вы страждете.
Тогда пришелъ Генералъ съ Прелатомъ. Теперь, любезной братъ, сказалъ Прелатъ, я требую отъ васъ сего, естьли не по великодушію, то по справедливости. Кавалеръ согласится, я въ томъ увѣренъ, что излишняя его живость заслуживаетъ укоризну. Такъ, Г. мой, отвѣчалъ я; но не менѣе справедливо и то что намѣчанія Генерала были невмѣстны. Можетъ статься, сказалъ Генералъ довольно тихо. Я оборотясь къ нему говорилъ: справедливое признаніе, Г. мой, есть славная надъ собою побѣда. Я смѣло выдаю себя за человѣка неспособнаго къ подлости, могущей нарушить честность, по которой почитаетъ свидѣтельство своего сердца за право желать, дабы быть почитаему въ сей фамиліи за некорыстолюбиваго друга. Простите меня, Г. мой, естьли въ моихъ словахъ усматриваете видъ нѣкоей надмѣнности. Припишите оный тому отвращенію, кое я имѣю ко всякой безразсудности въ моихъ дѣяніяхъ; но я чувствую, что сердце мое поражено премногими такими ударами, кои не всегда, я говорю сіе съ прискорбіемъ, равное впечатлѣніе производить могутъ надъ вашимъ сердцемъ.
Какъ! Грандиссонъ, сказалъ мнѣ Генералъ довольно гордо, не ужели вы хотите дѣлать укоризны?
Нѣтъ въ нихъ нужды, возразилъ я, естьли вы чувствуете справедливость сихъ словъ. Но по истиннѣ, или вы худо меня знаете, или позабываете самаго себя. Теперь, Г. мой, изьяснясь чистосердечно я готовъ просить у васъ прощенія во всемъ что вы токмо могли найти оскорбительнаго въ моемъ поступкѣ: и взявши съ торопливостію его руку, изьявляя болѣе пылкости нежели жестокости продолжалъ примите мою дружбу, Г. мой, и вѣрьте что я потщуся заслужить вашу.
Онъ взглянулъ на своего брата. Скажите мнѣ, говорилъ онъ ему, что долженъ я отвѣчать сему странному человѣку? Печальной ли принять мнѣ на себя видъ или веселой?
Ахъ! будьте веселы и не принимайте инаго вида, отвѣчалъ Прелатъ.
Тогда онъ принялъ меня въ свои обьятія, говоря мнѣ что я его преодолѣлъ; что онъ обезпокоился не во время; что я оказалъ излишне гнѣвъ свой; но что надлежитъ простить намъ взаимно другъ друга. Его супруга была въ недоумѣніи, не могши понять отъ чего произошло сіе возобновленіе дружбы. Старой Графъ и духовникъ не менѣе приведены тѣмъ были въ изумленіе. Маркизъ вышелъ изъ кабинета.
Потомъ мы сѣли и различно разсуждали о состояніи любезной нашей больной. Но я ни мало не сумнѣваюсъ, что естьлибъ сіе свиданіе не причинило ей изумленія, то конечно бы она не впала въ ту болѣзнь, о которой мы безпокоились по описанію молодой Маркизы. Наконецъ Камилла прибѣжала съ щастливымъ извѣстіемъ что, она начинаетъ приходить въ себя и что ея мать, къ удовольствію ея, обѣщала ей съ охотою, что въ позволеніи съ нею видѣться мнѣ не будетъ отказано.
Я почелъ сей случай самымъ удобнымъ дабы извѣстить молодую Маркизу о совѣтованіяхъ Англинскихъ лѣкарей. Прелатъ пошелъ въ горницу къ Іерониму, зная что онъ съ великою нетерпѣливостію желаетъ знать слѣдствіе сего перваго свиданія, но въ томъ намѣреніи, какъ онъ мнѣ сказалъ, чтобъ совершенно не давать ему знать о тѣхъ небольшихъ вспыльчивостяхъ, кои произошли между нами съ Генераломъ. Я надѣюсь, любезной Докторъ, получить пользу собственно для себя отъ гордости и вспыльчивости человѣка толь горячаго нраву каковъ сей молодой человѣкъ; ибо не имѣюли я причины укорять себя въ равной погрѣшности? О, любезной другъ, сколько разскаявался я, что не имѣлъ надлежащей увѣренности съ Огарою и Салмонетомъ въ томъ случаѣ, когда безразсудная ихъ вспыльчивость принудила меня приказать моимъ людямъ проводить ихъ? Впрочемъ весьма вѣроятно, что естьлибъ я терпѣливо сносилъ здѣсь обиды отъ сихъ гордецовъ, кои почитаютъ себя знатнѣе меня, и отъ человѣка военнаго, и, которой поставляетъ себѣ первымъ правиломъ не обнажать своей шпаги кромѣ своего защищенія, то подвергъ бы себя такимъ обидамъ, кои безпрестанно приводили бы меня въ затрудненія, коихъ я убѣгать стараюсь.
Я пошелъ съ Генераломъ и его женою къ Іерониму, которой по своему участію принимаемому въ выздоровленіи своея сестры и по надеждѣ, поданной ему о благополучной перемѣнѣ всѣхъ дѣлъ великодушно забылъ собственную свою болѣзнь. А поелику не было ни малѣйшаго вида, чтобъ я могъ еще съ нею въ тотъ день видѣшься, то Генералъ предложилъ мнѣ, не хочу ли съ нимъ ѣхать часа на два въ Козино [мѣсто зборища}, куда какъ думаю вы знаете сбираются каждый вечеръ всѣ знатнѣйшія особы въ Болоніи. Но я отъ того просилъ меня уволишь; ибо безпокойствіе, коимъ я былъ исполненъ въ разсужденіи брата и сестры, кои по своимъ нещастіямъ сдѣлались мнѣ гораздо любезнѣе, принудило меня возвратишься домой.