Быстрой походкой он зашагал к центру управления. Ему пришлось прибегнуть к помощи одного из успокаивающих нейроритуалов, чтобы заглушить в себе гнев и раздражение.

Партия Равенства, презрительно подумал он. Глупцы! Растяпы! Идиоты!

У Мануэля Крага выдался хлопотливый день. 08:00, Калифорния. Просыпается в своем доме у побережья Мендочино. К самой двери подкатываются волны Тихого океана. В качестве сада — тысяча гектаров калифорнийских мамонтовых деревьев, рядом дремлет Клисса, мягкая и осторожная как кошка. Мозг Мануэля все еще затуманен после вчерашней вечеринки Спектральной Группы на Тайване, где он позволил себе слишком много имбирной бузы по рецепту Ника Ссу-Ма. В воздухе возникает изображение дворецкого беты. Он настойчиво шепчет: «Сэр, вставайте, пожалуйста, отец ждет вас на башне». Клисса придвигается поближе и уютно сворачивается в клубок. Мануэль мигает, пытаясь заставить исчезнуть висящую перед глазами плотную колышущуюся завесу. «Прошу прощения, сэр, но вы сами оставили указание непременно разбудить вас!» Пол начинает издавать вибрирующий басовый звук на частоте сорок герц. Потолок испускает пронзительную ноту в пятнадцать мегагерц, и Мануэлю кажется, что звук пронзает его насквозь. Все, путь для отступления перекрыт. Крещендо. Неохотное, с ворчанием, пробуждение. Потом неожиданность: Клисса шевелится, дрожит, берет его ладонь и накрывает ею свою прохладную грудь. Его пальцы смыкаются вокруг соска, но тот так и остается мягким. Что и следовало ожидать. Быстрая эволюция от девочки к женщине, но плоть все еще слаба, хотя душа желает. Они женаты уже два года. Несмотря на все свои искренние и искусные усилия, ему так и не удалось полностью разбудить ее чувства.

— Мануэль!.. — шепчет она. — Мануэль… приласкай меня…

Жестоко разочаровывать ее, но что поделаешь.

— Позже, — говорит он. Две жуткие ноты, перекрывая друг друга, продолжают звучать у него в мозгу. — Сейчас пора вставать. Патриарх ждет нас. Сегодня мы отправляемся на башню.

Клисса надувает губки. Мануэль спрыгивает с кровати, и мерзкий звук тут же прекращается. Они принимают душ, завтракают, одеваются.

— Ты точно хочешь, чтобы я поехала? — спрашивает она.

— Отец специально упомянул тебя в приглашении, — отвечает Мануэль. — Он считает, что тебе пора увидеть башню. А разве тебе самой не хочется?

— Я боюсь, что сделаю какую-нибудь глупость, ляпну что-нибудь наивное. Рядом с твоим отцом я чувствую себя просто маленькой девочкой.

— Ты и есть еще маленькая девочка. Как бы то ни было, ты ему нравишься. Притворись, что ты очень-очень восхищена его башней, и он простит тебе любую глупость.

— А остальные… сенатор Фиэрон, астроном, кто-то еще… Мануэль, я стесняюсь.

— Клисса…

— Хорошо, хорошо.

— И запомни: башня должна поразить тебя, как самое замечательное свершение человечества со времен Тадж-Махала. Так и скажешь отцу после экскурсии. Не обязательно дословно, но что-нибудь в этом роде.

— Значит, башня — это так серьезно для него? — спрашивает она. — Он действительно хочет говорить с… инопланетянами?

— Да.

— И сколько стоит вся эта затея?

— Миллиарды, — отвечает Мануэль.

— Но он же истратит все свое состояние! Нам ничего не останется!

— Не бойся, что-нибудь останется. В конце концов, он заработал эти деньги. Пусть как хочет, так и тратит.

— Но выбрасывать столько денег из-за какого-то каприза… навязчивой идеи…

— Клисса, прекрати. Это не наше дело.

— Скажи мне только одну вещь. Допустим, вдруг твой отец завтра умрет и все его дело перейдет к тебе. Что будет с башней?

— Я остановлю строительство послезавтра же, — отвечает Мануэль, устанавливая в трансмат-кабине координаты Нью-Йорка. — Но если ты ему об этом хотя бы только намекнешь… Забирайся. Нам пора.

11:40, Нью-Йорк. Скоро полдень, а он встал всего сорок минут назад, в восемь утра. Одна из маленьких неприятностей трансмат-общества: при путешествии с запада на восток время сжимается, дробится и целыми кусками теряется где-то за подкладкой потайных карманов.

Разумеется, в путешествии с востока на запад были некоторые утешительные моменты. Как-то раз летом шестнадцатого года, накануне своей свадьбы, Мануэль с друзьями из Спектральной Группы преследовал по всему миру рассвет. Они начали погоню в 06:00 в заповеднике Амбосели, когда солнце всходило над Килиманджаро. Путь их лежал через Киншасу, Аккру, Рио, Каракас, Велакрус, Альбукерке, Лос-Анджелес, Гонолулу, Фолкленд, Брисбен, Сингапур, Пномпень, Калькутту, Мекку. Трансмат-мир обходился без виз и паспортов. Когда мгновенное перемещение стало общедоступным, подобные вещи отмерли сами за очевидной бессмысленностью. Солнце плелось над земным шаром со своей обычной скоростью — какая-то жалкая тысяча миль в час. Перед трансмат-путешественниками подобных ограничений не было. Мануэль с друзьями задерживались на пятнадцать минут тут, на двадцать минут там — пригубить коктейль, тяпнуть по таблетке-флоутеру, купить сувениров, бросить взгляд на местные достопримечательности… но с каждым прыжком они больше и больше обгоняли рассвет, ввинчиваясь в предыдущую ночь, оставляя позади ковыляющее, как инвалид, солнце и снова оказывались в пятнице. Разумеется, весь выигрыш во времени был тут же потерян, когда они пересекли линию смены дат и обнаружили, что снова настало субботнее утро. Но они компенсировали потерю, отправившись дальше на запад, и когда они вернулись к подножию Килиманджаро, только-только пробило одиннадцать часов того же самого утра, но они обогнули весь земной шар и прожили полторы пятницы.

Трансмат предоставлял массу возможностей!. Можно было, тщательно рассчитывая каждый прыжок, увидеть в один день двадцать четыре восхода или провести всю жизнь под знойным полуденным солнцем… Несмотря на все эти утешительные соображения, Мануэль, оказавшись в Нью-Йорке в 11:40, все равно был недоволен потерей трех часов.

Отец, ждавший их в кабинете, приветствовал его достаточно формальным рукопожатием, а Клиссу крепко обнял. Чуть в отдалении маячил Леон Сполдинг. Ему было явно не по себе. Квенелла застыла у окна, спиной ко всем, и изучала панораму города. Мануэль не очень хорошо ладил с ней, как и со всеми предыдущими приятельницами отца. Крагу-старшему всегда нравились женщины с полными губами, большой грудью, тяжелыми бедрами… Крестьянский тип.

— Мы ждем сенатора Фиэрона, Тома Баклмана и доктора Варгаса, — произнес Краг. — Тор покажет нам башню. Мануэль, что ты собирался делать потом?

— Я еще не думал…

— Отправляйся в Дулут. Я хочу, чтобы ты начал входить в курс дел на нашем семейном предприятии. Леон, сообщи в Дулут: мой сын рано утром прибудет к ним с инспекционной проверкой.

Сполдинг вышел.

— Как хочешь, папа, — пожал плечами Мануэль.

— Мальчик мой, тебе давно пора взвалить на себя часть моих обязанностей. Когда-нибудь все мое дело перейдет к тебе. Не так ли? Когда-нибудь, говоря «Краг», будут иметь в виду тебя.

— Я постараюсь оправдать оказанное мне доверие, — изрек Мануэль.

Он понимал, что своим красноречием ничуть не обманывает Крага-старшего. Да и его самого ничуть не обманывала показная демонстрация отцовской гордости. Мануэль всегда чувствовал, насколько отец презирает его. Ему не составляло большого труда увидеть себя глазами отца: никчемный повеса, вечный искатель развлечений. Сам о себе он думал совершенно иначе — как о тонком человеке, которому не к лицу такое грубое занятие, как коммерция. Потом ему представился другой Мануэль Краг — глазами стороннего наблюдателя: пустой, но искренний, идеалист, слабый, ни в чем достаточно глубоко не разбирающийся тип. Кто из этих троих настоящий Мануэль? Может, сторонний наблюдатель ближе всех к истине? Трудно сказать. По мере того как он становится старше, он понимал самого себя все меньше и меньше.

Из трансмат-кабины появился сенатор Генри Фиэрон.