Лилит морщит лоб.

— Альфа Левитикус Прыгун, — говорит она. — Как тебя теперь зовут?

— Альфа Левитикус Прыгун.

— Нет. Если тебя спросят, говори просто — Левитикус Прыгун. Они и так поймут, что ты альфа. А они должны называть тебя Альфа Прыгун. Ясно?

— Ясно.

Она одевается. Сначала термоизолирующий слой, потом мелкая золотистая сетка, прикрывающая грудь и спускающаяся чуть выше колен. Сквозь ячейки видны соски. Да и все остальное, вообще-то, тоже. Никогда бы не подумал, что это зимний наряд. Похоже, андроидам зима гораздо более по вкусу, чем нам.

— Альфа Прыгун, хотите взглянуть на себя?

— Да.

В воздухе рассеивается зеркальная пыль. Когда молекулы выстраиваются, я обозреваю себя в полный рост. Впечатляюще. Если не сказать — круто. Берегитесь, красный дьявол оправляется в город. Лилит права: ни один гамма не посмеет не то что привязаться ко мне — даже глаза на меня поднять.

— Ну что, Альфа Прыгун? Вперед — в трущобы Гамма-тауна!

На улицу. Трансматом — на другой конец города. В гавани ветер поднимает свинцово-серые волны. Пенятся белые барашки. Ранний вечер, но уже начинает темнеть. Пасмурно, серо, низко висит туман, фонари проступают через него размытыми грязно-желтыми пятнами. Высоко над головой проплывает реклама, подмигивая разноцветными огнями — красным, зеленым, синим, оранжевым, призывно слепит глаза, завывает прямо в уши, требует обратить внимание. Толчки. Запахи. Звуки. Вокруг столько людей. В серой мгле визжат тормоза. Издалека доносится смех. Туман выплевывает обрывки разговоров:

— Отцепись — или схлопочешь!

— Назад в автоклав, назад в автоклав.

— Слоуби, кому слоуби?

— Да ни черта не рубит этот твой стэкер!

— Слоуби!

— Козел! Козел! Козел!

В Стокгольме больше половины населения — андроиды. Почему их так тянет именно сюда и еще в девять таких же городов? Гетто. Никто их не заставляет. Трансмат-мир: какая разница, где ты живешь, на работу можно добраться отовсюду. Но мы предпочитаем держаться вместе, говорит она. Даже в своих гетто они стараются как-то обособиться. Альфы — в красивом старом районе Остермальм, беты — предпочитают обшарпанные кварталы в центре. Да, еще гаммы. Кстати, о гаммах. Добро пожаловать в Гамма-таун.

Улицы, грязные, скользкие, покрыты брусчаткой. Средневековье? Серые облезлые дома подступают вплотную один к другому, проход еле виден. В канаве струится холодный грязный ручеек. Застекленные окна. Но не все здесь так архаично: смесь стилей, самая разная архитектура, мясо, тушенное с овощами, по-испански, рыба, тушенная в белом вине, по-французски, двадцать второй, двадцатый, девятнадцатый, шестнадцатый, четырнадцатый века — все перемешано в кучу. Над головой нависает воздушная паутина крытых переходов, напоминающая строительные леса. Там, где есть улицы, и там, где есть тротуар, — ржавые ограждения. Жужжат разладившиеся кондиционеры, выплевывая в зимний воздух клубы зеленоватого тумана. Толстостенные подвалы эпохи барокко. Мы с Лилит блуждаем каким-то сумасшедшими зигзагами. Гамма-таун спланирован дьяволом. Дьяволом-извращенцем.

Вокруг маячат лица.

Гаммы. Повсюду гаммы. Уставятся, отпорхнут, снова уставятся. Тусклые птичьи глазки испуганно моргают. Они боятся нас. Социальная дистанция, так это называется. Они отбегают в тень, они пялятся издали, но, как только мы подходим, стараются притвориться невидимыми. Голова низко склоняется, глаза смотрят в сторону. Альфы, альфы, альфы — берегитесь, гаммы!

Мы возвышаемся над ними. Я никогда раньше не замечал, какие гаммы коренастые. Насколько они ниже нас, насколько шире в плечах, насколько сильней. Эти бугры мускулов… Любой из них мог бы разорвать меня пополам. Женщины тоже сложены очень мощно, хотя и немного изящней. Может, попробовать переспать с девушкой-гамма? Вдруг она в постели еще неистовей, чем Лилит? Рычание, стоны, все ходит ходуном, никаких самоограничений? И чесночный дух, разумеется. Нет, лу их всех… Как-то очень это грубо. Да, именно грубо. Наверное, как Квенелла с отцом — я бы так сказал. Ладно, черт с ними, с гаммами, с меня хватит Лилит — в меру страстной и к тому же чистой. Нет, не стоит об этом даже думать. Гаммы стараются держаться от нас подальше. Караул, в Гамма-тауне появились двое веселых альф. У нас длинные ноги. Мы сильны. Мы грациозны. Они боятся нас.

Я Альфа Ливитикус Прыгун.

Здесь все время дует пронизывающий ветер от залива. Он вздымает клубы пыли и мелкого мусора. Пыль! Мусор! Никогда не видел таких грязных улиц! Неужели до Гамма-тауна никогда не добираются роботы-уборщики? А если и не добираются, что, гаммы слишком горды, чтоб самим привести улицы в порядок?

— Их это не волнует, — говорит Лилит. — Это вопрос культуры. Их гордость — в отсутствии гордости. Это отражает их социальное положение. Дно мира андроидов, дно дна мира людей, и они понимают это, им это не нравится, и грязь — это как эмблема их социального положения. Они как бы говорят: вы хотите, чтобы мы были грязью под ногами, хорошо же, тогда мы будем жить в грязи. Купаться в грязи. Упиваться грязью. Если мы не люди, зачем нам быть аккуратными? Кстати, знаешь, роботы-уборщики раньше приезжали сюда, но гаммы ломали их. Вон, смотри, один такой стоит ржавеет уже лет десять, наверное.

Ржавые обломки робота валяются бесформенной грудой. Останки железного человека. Под ржавчиной голубовато поблескивает нетронутая гниением сталь. Соленоиды? Реле? Аккумуляторы? Электрические внутренности машины. Дно дна дна, простой механизм, безропотно павший в неудачном наступлении на мерзость запустения, посреди которой живут парии автоклава. Серо-белый кот задирает хвост и мочится на груду железа. Гаммы, подпирающие стену поблизости, хохочут. Потом замечают нас и, благоговейно трепеща, отползают в тень. Левой рукой они делают быстрый, нервный жест касаются паха, касаются груди, касаются лба, раз-два-три, очень быстро. Жест выглядит рефлекторным, отработанным до автоматизма, можно подумать, что они крестятся. Что это? Формальное приветствие? Выражение почтения блуждающим альфам?

— Что-то в этом роде, — отвечает Лилит. — Но не совсем. Это так… предрассудки.

— Защита от сглаза?

— Да. В каком-то смысле. Прикоснуться к самому главному, воззвать к духу гениталий, души и разума — пах, грудь, череп. Ты раньше никогда не встречался с таким жестом у андроидов?

— М-м… может, и встречался.

— Даже у альф, — говорит Лилит. — Привычка. Успокаивает, когда нервничаешь. Даже я иногда так делаю.

— Но почему гениталии? Что в них андроидам?

— Символическая сила, — говорит она. — Да, мы стерильны, но священная аура остается. Память о нашем общем происхождении. Оттуда проистекают человеческие гены, по образу которых были сконструированы наши. Я делаю, этот знак. Раз — два — три. — Лилит смеется, но ей почему-то явно не по себе, словно я совершаю кощунство. Ну и плевать. Я же сегодня андроид, правильно? Значит, мне можно делать все то, что делают андроиды. Раз — два

— три.

Гаммы, стоящие у стены, повторяют знак. Раз — два — три. Пах, грудь, череп.

Один из них произносит что-то похожее на «Славься, Краг!»

— Что он сказал? — спрашиваю я у Лилит.

— Я не расслышала.

— Мне показалось «Славься, Краг».

— От гамм можно услышать все что угодно.

Я мотаю головой:

— Лилит, вдруг он узнал меня?

— Исключено. Абсолютно исключено. Если он и сказал что-то насчет Крага, он имел в виду твоего отца.

— Да, да. Конечно. Краг — это он. Я — Мануэль, просто Мануэль.

— Ш-ш! Ты Альфа Левитикус Прыгун.

— Ах да. Прошу прощения. Альфа Левитикус Прыгун. Для друзей просто Лев. «Славься, Краг»? Наверное я ослышался.

— Наверное, — говорит Лилит.

Мы поворачиваем за угол, и срабатывает рекламная мина. Из вентиляционной решетки в стене выстреливается облако разноцветных порошков, и на серебристом фоне, ослепительно мерцая даже сквозь туманную мглу, загорается надпись:

*ВРАЧ*