И так говорит ей странник:

"Дело мое — труба;

Женщины и дороги -

Страсть моя и судьба.

Час свой последний встретить

В нежных твоих руках -

Вот все, о чем смиренно прошу

У Старика в Облаках.

Рассвет и огарок свечи.

Глаза твои утешают,

Твой голос кроток и тих;

Так не утаи, дорогая,

Милостей остальных.

Поверь, я могу такое,

Чего молодым не суметь:

Слова мои могут сердца пронзить,

А их — разве только задеть".

Рассвет и огарок свечи.

И так она отвечает

Буйному старику:

"В сердце своем я не вольна

И полюбить не могу.

Владеет мной постарше Старик,

Безгрешно меня любя;

Рукам, в которых четки дрожат,

Увы, не обнять тебя!"

Рассвет и огарок свечи.

"Значит, врозь наши пути,

Что ж, прощай, коли так!

Пойду я к рыбачкам на берегу,

Которым понятен мрак.

Соленые байки — старым дедам,

Девчонкам — пляс и галдеж;

Когда над водой сгущается мрак,

Расходится молодежь.

Рассвет и огарок свечи.

Во мраке — пылкий юноша я,

А на свету — старый хрыч,

Который может кур насмешить,

А может — кровно постичь

То, что под спудом сердце таит,

И древний исторгнуть клад,

Скрытый от этих смуглых парней,

Которые с ними лежат.

Рассвет и огарок свечи.

Известно, хлеб человека — скорбь,

Удел человека — тлен,

Это знает на свете любой,

Спесив он или смирен,-

Лодочник, ударяя веслом,

Грузчик, тачку катя,

Всадник верхом на гордом коне

И во чреве дитя.

Рассвет и огарок свечи.

Речи праведников гласят,

Что тот Старик в Облаках

Молнией милосердья

Скорбь выжигает в сердцах.

Но я — греховодник старый,

Что б ни было впереди,

Я обо всем забываю

У женщины на груди".

Рассвет и огарок свечи.

Чтоб цивилизацию не одолел

Варвар — заклятый враг,

Подальше на ночь коня привяжи,

Угомони собак.

Великий Цезарь в своем шатре

Скулу кулаком подпер,

Блуждает по карте наискосок

Его невидящий взор.

И как водомерка над глубиной,

Скользит его мысль в молчании.

Чтобы Троянским башням пылать,

Нетленный высветив лик,

Хоть в стену врасти, но не смути

Шорохом — этот миг.

Скорее девочка, чем жена,-

Пока никто не войдет,

Она шлифует, юбкой шурша,

Походку и поворот.

И как водомерка над глубиной,

Скользит ее мысль в молчании.

Чтобы явился первый Адам

В купол девичьих снов,

Выставь из папской часовни детей,

Дверь запри на засов.

Там Микеланджело под потолком

Небо свое прядет,

Кисть его, тише тени ночной,

Движется взад-вперед.

И как водомерка над глубиной,

Скользит его мысль в молчании.

Горячка, нож или петля,

Пиковый интерес,

Но смерть всегда хватает то,

Что людям позарез.

Могла бы взять сестру, куму,

И кончен разговор,

Но стерве надо не того -

Подай ей Мери Мор.

Кто мог так ублажить мужчин,

Поднять и плоть и дух?

Без старой милочки моей

Что мне до новых шлюх!

Пока не сговоришься с ней,

Торгуется как жид,

Зато потом — заботы прочь,

Напоит, рассмешит.

Такие байки завернет,

Что все забудешь враз,

Любое слово у нее

Сверкало, как алмаз.

Казалось, что невзгоды — прах,

А бремя жизни — пух.

Без старой милочки моей

Что мне до новых шлюх!

Когда бы не Адамов грех,

Попы нам говорят,

То был бы уготован всем

При жизни райский сад,

Там нет ни горя, ни забот,

Ни ссор из-за гроша,

На ветках — сочные плоды,

Погода хороша.

Там девы не стареют ввек,

Скворцы не ловят мух.

Без старой милочки моей

Что мне до новых шлюх!

Какое шествие — без ходуль,

какой без них карнавал?!

На двадцатифутовые шесты

прадедушка мой вставал.

Имелась пара и у меня -

пониже футов на пять;

Но их украли — не то на дрова,

не то забор подлатать.

И вот, чтоб сменить надоевших львов,

шарманку и балаган,

Чтоб детям на радость среди толпы

вышагивал великан,

Чтоб женщины на втором этаже

с недочиненным чулком

Пугались, в окне увидав лицо,-

я вновь стучу молотком.

Я — Джек-на-ходулях, из века в век

тянувший лямку свою;

Я вижу, мир безумен и глух,

и тщетно я вопию.

Все это — высокопарный вздор.

Трубит гусиный вожак

В ночной вышине, и брезжит рассвет,

и разрывается мрак;

И я ковыляю медленно прочь

в безжалостном свете дня;

Морские кони бешено ржут

и скалятся на меня.

Где взять мне тему? В голове — разброд,

За целый месяц — ни стихотворенья.

А может, хватит удивлять народ?

Ведь старость — не предмет для обозренья.

И так зверинец мой из года в год

Являлся каждый вечер на арене:

Шут на ходулях, маг из шапито,

Львы, колесницы — и Бог знает кто.

Осталось вспоминать былые темы:

Путь Ойсина в туман и буруны

К трем заповедным островам поэмы,

Тщета любви, сражений, тишины;

Вкус горечи и океанской пены,

Подмешанный к преданьям старины;

Какое мне до них, казалось, дело?

Но к бледной деве сердце вожделело.

Потом иная правда верх взяла.

Графиня Кэтлин начала мне сниться;

Она за бедных душу отдала,-

Но Небо помешало злу свершиться.

Я знал: моя любимая могла

Из одержимости на все решиться.

Так зародился образ — и возник

В моих мечтах моей любви двойник.

А там — Кухулин, бившийся с волнами,

Пока бродяга набивал мешок;

Не тайны сердца в легендарной раме -

Сам образ красотой меня увлек:

Судьба героя в безрассудной драме,

Неслыханного подвига урок.

Да, я любил эффект и мизансцену,-

Забыв про то, что им давало цену.

А рассудить, откуда все взялось -

Дух и сюжет, комедия и драма?

Из мусора, что век на свалку свез,

Галош и утюгов, тряпья и хлама,

Жестянок, склянок, бормотаний, слез,

Как вспомнишь все, не оберешься срама.

Пора, пора уж мне огни тушить,

Что толку эту рухлядь ворошить!

Человек

Здесь, в тени лобастой кручи,

Отступя с тропы сыпучей,

В этой впадине сырой

Под нависшею скалой

Задержусь — и хрипло, глухо

Крикну в каменное ухо

Тот вопрос, что столько раз,

Не смыкая старых глаз,

Повторял я до рассвета -

И не находил ответа.

Я ли пьесою своей

В грозный год увлек людей

Под огонь английских ружей?

Я ли невзначай разрушил

Бесполезной прямотой

Юной жизни хрупкий строй?

Я ль не смог спасти от слома

Стены дружеского дома?..

И такая боль внутри -

Стисни зубы да умри!

Эхо

Умри!

Человек

Но тщетны все попытки

Уйти от справедливой пытки,

Неотвратим рассудка суд.

Пусть тяжек человечий труд -

Отчистить скорбные скрижали,

Но нет исхода ни в кинжале,

Ни в хвори. Если можно плоть

Вином и страстью побороть

(Хвала Творцу за глупость плоти!),

То, плоть утратив, не найдете

Ни в чем ни отдыха, ни сна,

Покуда интеллект сполна

Всю память не перелопатит,-