И коршун Скорби — странник меж теней”.

О Патрик! Так провел я сотню лет,

Охотясь под лесною дикой сенью

За барсуком, за вепрем и оленем.

О Патрик! Так провел я сотню лет,

И ночью на песчаных побережьях,

Под небом, льющим тусклый звездный свет,

Метали копья мы, пока рассвет

Над сумеречным морем не забрезжит.

О Патрик! Так провел я сотню лет,

И мы ловили рыбу в лодках длинных:

Изогнутые шеей лебединой,

Украшены фигурами резными,

Несли ладьи нас над морской пучиной.

О Патрик! Так провел я сотню лет,

И Ниав нежная была моей женой;

А нынче мне осталось под луной

Лишь то, что ненавижу навсегда:

Пост и молитва.

Продолжай.

Да, да,

Мне суждено прожить остаток дней,

Скитаясь в мире смертных меж теней,

И двери в Рай не распахнутся мне.

Однажды я стоял у волн прибоя,

И пена, погрузившись в забытье,

Несла к земле разбитое копье

Того, кто не вернулся с поля боя.

Я взял его, и, видя пятна крови

На древке переломленном, рыдал

И фениев забытых вспоминал,

Как выступали мы на бой суровый,

И к торжеству, и к гибели готовы…

И Ниав юная неслышно подошла.

Не зная, что могло со мной случиться,

Она меня по имени звала,

Дрожала, как испуганная птица.

Мы поняли: былого не вернуть.

Коня мы разыскали на поляне

И оседлали, приготовясь в путь.

Я услыхал: “Его глаза туманит

Вся скорбь земли, все горести людские”.

И вновь открылись нам пути морские,

И вновь неслись копыта скакуна

По пурпурным мерцающим волнам,

Закатом золотым озарены.

Бессмертные остались вдалеке

Бродить в лесах, как призраки, как сны,

И танцевать, как тени, на песке,

Рука в руке гулять по склонам гор

Иль грезить, глядя на морской простор;

И лица, словно сумрачные звезды,

Окутывать прозрачной дымкой сна;

И устремлять дремотный взор туманный

На солнце в одеянии шафранном,

Садящееся в воды океана;

И петь беспечно; словно капли меда,

Лились слова прощальные вдали,

И размывали пурпурные воды

Границы очарованной земли.

“Старик огонь пытается раздуть,

Он в доме сына, брата или друга

Зажился; не пора ли в дальний путь?

Его заботы шепчутся друг с другом;

Он слышит, как метель гудит в трубе,

Склоняется к огню и весь трясется,

Но грезит о победах и борьбе

И помнит лай собак и блики солнца.

А мы средь рощ зеленых и полей

Не думаем о будущем в тревоге,

Ведь мы пребудем вечно на земле,

Живые, нестареющие боги.

Зайчонок подрастает средь игры,

Любуясь жизнью дивно-изобильной,

Но прежде, чем возьмет ее дары,

Уже хромает, старый и бессильный.

И стаи птиц азийских на ветвях,

Как яркие крылатые тюльпаны,

И гребни пенные в бушующих морях,

Поющие о тайнах океана,

Обречены шепнуть: “Несправедливо”;

И зимородок станет горсткой пыли,

И на песке волна умрет с отливом,

И люди упокоятся в могиле.

А нам роса любви туманит очи

До той поры, покуда Бог дохнёт

На звезды, и, покинув небосвод,

Луна увянет бледной розой ночи”.

S. Patrick. You who are bent, and bald, and blind,

With a heavy heart and a wandering mind,

Have known three centuries, poets sing,

Of dalliance with a demon thing.

Oisin. Sad to remember, sick with years,

The swift innumerable spears,

The horsemen with their floating hair,

And bowls of barley, honey, and wine,

Those merry couples dancing in tune,

And the white body that lay by mine;

But the tale, though words be lighter than air.

Must live to be old like the wandering moon.

Caoilte, and Conan, and Finn were there,

When we followed a deer with our baying hounds.

With Bran, Sceolan, and Lomair,

And passing the Firbolgs' burial-motmds,

Came to the cairn-heaped grassy hill

Where passionate Maeve is stony-still;

And found On the dove-grey edge of the sea

A pearl-pale, high-born lady, who rode

On a horse with bridle of findrinny;

And like a sunset were her lips,

A stormy sunset on doomed ships;

A citron colour gloomed in her hair,

But down to her feet white vesture flowed,

And with the glimmering crimson glowed

Of many a figured embroidery;

And it was bound with a pearl-pale shell

That wavered like the summer streams,

As her soft bosom rose and fell.

S. Patrick. You are still wrecked among heathen dreams.

Oisin. 'Why do you wind no horn? she said

'And every hero droop his head?

The hornless deer is not more sad

That many a peaceful moment had,

More sleek than any granary mouse,

In his own leafy forest house

Among the waving fields of fern:

The hunting of heroes should be glad.

'O pleasant woman, answered Finn,

'We think on Oscar's pencilled urn,

And on the heroes lying slain

On Gabhra's raven-covered plain;

But where are your noble kith and kin,

And from what country do you ride?

'My father and my mother are

Aengus and Edain, my own name

Niamh, and my country far

Beyond the tumbling of this tide.

'What dream came with you that you came

Through bitter tide on foam-wet feet?

Did your companion wander away

From where the birds of Aengus wing?

Thereon did she look haughty and sweet:

'I have not yet, war-weary king,

Been spoken of with any man;

Yet now I choose, for these four feet

Ran through the foam and ran to this

That I might have your son to kiss.

'Were there no better than my son

That you through all that foam should run?

'I loved no man, though kings besought,

Until the Danaan poets brought

Rhyme that rhymed upon Oisin's name,

And now I am dizzy with the thought

Of all that wisdom and the fame

Of battles broken by his hands,

Of stories builded by his words

That are like coloured Asian birds

At evening in their rainless lands.

O Patrick, by your brazen bell,

There was no limb of mine but fell

Into a desperate gulph of love!

'You only will I wed, I cried,

'And I will make a thousand songs,

And set your name all names above,

And captives bound with leathern thongs

Shall kneel and praise you, one by one,

At evening in my western dun.

'O Oisin, mount by me and ride

To shores by the wash of the tremulous tide,

Where men have heaped no burial-mounds,

And the days pass by like a wayward tune,

Where broken faith has never been known

And the blushes of first love never have flown;