Ах, если бы она не произнесла, разозлившись, этих слов…

Егнат, конечно, страдал из-за потери ноги, постоянно чувствуя свое увечье, неполноценность свою, но в то же время он понимал, что потерял ногу, защищая односельчан и тысячи других людей, и это наполняло его гордостью. Он считал, что люди должны быть благодарны ему, нести его славу, как знамя. Он думать не думал, что кто-то может попрекнуть его увечностью, обозвать его одноногим вместо того, чтобы петь ему хвалу и славить за подвиги. И когда Матрона назвала его в ярости одноногой собакой, он поразился вначале, а потом стал смеяться, растравляя себя и впадая в безудержный крик.

— Ха-ха-ха! — смеялся он не без гордости за себя. — Одноногая собака!

Заходясь в хохоте, стучал кулаком по уцелевшей ноге:

— Ха-ха-ха! Егнат — одноногая собака!

Его услышали. Если днем люди сторонились его, то теперь все спешили на крик, и он принял это как должное, как причитающиеся ему по праву внимание и заботу.

С появлением людей он просто обезумел:

— Егнат — одноногая собака! Подходите, смотрите, я — одноногая собака! — завалившись на спину, он задрал единственную ногу, болтал ею в воздухе. — Я еще хуже собаки, потому что из-за таких, как вы, потерял ногу! Я — глупая, тупая, неразумная собака!

Окружившие его люди ничего не понимали.

— Что случилось, Егнат? — спрашивали его.

Продолжая болтать ногой, он кричал:

— Обзывают меня одноногой собакой! Конечно, теперь я для них одноногая собака! Убирайтесь все, оставьте меня! И женщины тоже! Пусть не навязываются! Не хочу! Пусть уходят куда подальше! Иначе убью, уничтожу! И женщин, и детей!

Люди начали кое-что понимать, догадываться. Между тем подоспели его мать и жена. Они пытались успокоить его, но он гнул свое:

— Ненавижу их! Весь их род — это мои кровные враги! А она еще и навязывается мне! На коленях умоляет пожалеть ее! Приголубить! Да если бы Егнат жалел своих врагов, он бы не потерял ногу! Ох, сволочи! Вьются возле тебя, как кошки, просят, умоляют, а когда видят, что обман не получился, сразу начинают оскорблять! Сразу становишься для них одноногой собакой!

Кто-то, поняв его слова по-своему, укоризненно покачал головой. Стали переглядываться и другие.

— Ой, сколько же мы терпим от этой проклятой семьи! — запричитала мать Егната. — Ой, куда бежать от них — сама не знаю!

Женщины силой поволокли Егната домой.

В тот вечер в селе пошли новые разговоры. Никто из женщин не верил в это, сомневаясь в правдивости Егната, но и пошептаться все были не прочь: «Вы слышали? Матрона предлагала Егнату себя, чтобы он оставил ее ребенка в покое»…

До нее эти разговоры дошли не сразу. Да и не могли дойти. Потрясенная, она потеряла способность слышать людские пересуды, постоянное злословие вокруг.

Не помня себя, простояла у дерева до поздней ночи. Пришла домой и даже не глянула, где скотина, где куры. Не стала зажигать свет. Сидела на кровати и думала о том, как жить дальше. Но так и не смогла ничего придумать, так и застал ее рассвет, которого она тоже не заметила, и лишь когда стало совсем светло, поняла — начался новый день…

Она сразу же вспомнила о неприсмотренной скотине, но осталась в доме. Ей казалось, что во дворе ее подстерегает какаято неясная опасность, стоит только выйти, нарвешься на оскорбления, услышишь что-то злое, обидное, увидишь радость мести в чьих глазах. Лучше уж сидеть в своем доме, как в гробу, может, и обойдется, и беда пройдет стороной.

Но и в доме не убереглась она. Прибежала Зара, жена Егната, ворвалась, не постучавшись, и сразу же взялась кричать. Матрона как сидела на кровати, так и осталась сидеть. Слушала и не могла понять: что ей нужно, Заре? Чего пришла, раскричалась тут? Это она, Матрона, должна бы вломиться к ним в дом и кричать во все горло, кричать так, чтобы все село слышало. Но ворвалась Зара, а она продолжала сидеть, как пригвожденная, и голова ее раскалывалась от боли, каждая косточка ее ныла от усталости — она так ослабела, что почти не слышала ничего, и все пыталась понять — зачем здесь суетится Зара, чего она хочет?

— Что случилось? — спросила наконец.

— Что случилось?!.. Отвяжись от нас! Оставила меня без детей, а теперь еще и мужа хочешь отнять?!

— Кто отнимает у тебя мужа? — силилась понять ее Матрона.

— Ты, бессовестная, ты! Что ты предлагала ему вчера возле реки?! Стелилась под него, бесстыжая!

— Стелилась?

— Насильно лезла под него! — лицо Зары покрылось черными пятнами. — Лезла, как гулящая тварь!

Матрона поняла, наконец, о чем речь, и ее бросило в дрожь.

— Я сказала Егнату… — она замолчала, не зная, как продолжить.

— Тьфу, проклятая! — плюнула в ее сторону Зара.

У Матроны перехватило дыхание, — словно кто-то вырвал ее сердце, — кровь ударила в голову, горячая, жгучая кровь.

— Вы что, не люди? — выдавила она из себя, едва ворочая пересохшим языком.

— А ты кто такая? Ты сама кто такая?!

— Я?

— Ты!

— Я бедная женщина. Я хочу только одного — оставьте меня в покое. Не позорьте…

— Это еще кто кого позорит!

— Неужели у вас Бога нет? Он же смотрит на вас, неужто вы не боитесь Его гнева?.. Я не ждала от Егната ничего хорошего, но все же надеялась — может, хоть что-то человеческое в нем осталось? Упала перед ним на колени, просила, чтобы он не трогал моего сына, не гонялся за ним, как лютый зверь… Но оказалось, он хуже зверя. Он грязный, с черной совестью урод — вот что я поняла, когда услышала его ответ…

— Что он тебе сказал?

— Он собака, а не человек! Одноногая собака!

— Что он сказал?!

— Он сказал — роди мне детей. Вместо жены…

— А ты… Ты и вправду родишь ему?

— Роди мне детей, — повторила она слова Егната и зарыдала, закрыв лицо руками.

И все же успела заметить: Зара резко вскинула голову. Прямо как змея, собирающаяся кого-то ужалить.

— Что? — спросила она, но не слово произнесла, а будто воздух, распиравший ей грудь, выдохнула, а вместе с воздухом выдохнула и сам вопрос.

Матрона не ответила. Стиснула лицо в ладонях и продолжала плакать.

— Матрона… — услышала она голос Зары.

Ей не хватило сил отнять руки от лица.

— Кто врет, — жестко проговорила Зара, — пусть поест мяса своего ребенка!

Услышав это страшное заклятие, Матрона медленно вытерла глаза и подняла голову, глядя в упор на Зару:

— Аминь! — подтвердила. — Пусть будет так!

Сердце ее снова наполнилось яростью:

— Пусть будет так, Зара! Аминь! — повторила она и встала.

И поняла вдруг: с сегодняшнего дня эти люди не просто ненавистны ей, нет, она стала чувствовать их запах, отвратительный, тошнотворный запах мерзости. «Оказывается, это еще и пахнет», — подумала она и вышла, оставив Зару в доме.

Когда и Зара вышла, наконец, во двор и направилась к калитке, она брезгливо глянула ей вслед:

— Аминь, Зара, аминь!

Потом ей рассказали, что в тот день Зара страшно поругалась с Егнатом и, бросив все, убежала к своим родным.

Теперь-то люди одумались, поняли: не Матрона, а Егнат виновен в случившемся. Осудив, все село отвернулась от него, притихло, но не в раскаянии, скорее, а в ожидании грозы.

Однако сплетня есть сплетня. Самое славное, самое теплое место для нее — людские уста. Казалось бы, правда открылась, и Матрона чиста перед миром, но молва уже разнеслась по округе, и в соседних селах, и в дальних люди коротали досуг, пересказывая старую сплетню, как новость.