— Может быть, больше вообще ничего не произойдет, — сказала Рита.

— Запускай этот материал в эфир, — сказал Артему господин Зорин, — а потом, если в этом будет необходимость, мы сделаем специальный репортаж…

На самом деле Рита зря волновалась. Маша заерзала совсем по другой причине. Она была погружена в свои мысли. Она поражалась тому, с какой легкостью человек способен внушить себе то, что кажется ему желанным. Несмотря на то, что она отлично знала обстановку на Кавказе, ей так хотелось верить, что война действительно затухает. У нее в голове не укладывалось, что конфликт готов разгореться с новой силой. Волк сетовал на то, что ее будет трудно обмануть — так хорошо она разбиралась в происходящем. Однако она обманулась сама, когда почти месяц они жили, словно обыкновенные супруги, в квартире на Патриарших и она прислушивалась к его бесконечным телефонным разговорам о грядущих мирных переговорах и возможностях реального перемирия. Именно эти телефонные разговоры и сбили ее с толку, и она уверовала в то, во что ей хотелось бы верить — в то, что Волк отправляется туда, когда подготовлена надежная почва для мирных переговоров. Переговоры начнутся, успешно закончатся, и закончится кавказский сюжет. Полковника сделают генералом и переведут в Москву… Именно об этом в своей предсмертной записке писала ей мама. А ведь говорят, что человеку на пороге гибели дается чудесная способность прозревать будущее. Неужели это не так?

В то же время Маше припомнилось случайное признание Волка в том, что он страшится разрастающегося в мире безумия. То, что происходит на Кавказе, иначе как безумием назвать нельзя.

Самопогруженность Маши прервал зазвонивший на столе господина Зорина телефон.

— Поступила новая информация. На этот раз по каналам Ай-Би-Эн, — сказал господин Зорин. — Совершено нападение на российский бэтээр. В бэтээре находилось восемь военнослужащих. Двое из них найдены убитыми. Шестеро других похищены. Бэтээр сожжен… Я же говорил, — добавил он скучающим тоном, — теперь мы будем получать информацию лишь из вторых рук.

Неожиданно взорвалась Рита.

— Я сказала вам, что Маша никуда не поедет! — яростно вскричала она. — Даже если у вас вообще не будет никакой информации!

— Господи, Рита, — холодно усмехнулся господин Зорин, — ты что, взбесилась? Разве я сказал, что она должна куда-то ехать?

— Я сказала, что она не поедет! — снова крикнула Рита.

— Успокойся, Рита, — спокойно сказала Маша, — ты же знаешь, что я должна ехать.

На несколько секунд в кабинете установилась тишина. Было даже слышно, как в приемной в аквариуме пускают пузыри золотые рыбки. Потом все одновременно бросились убеждать Машу, что ей вовсе не обязательно ехать. Однако сама Маша ничего не видела и не слышала.

То есть она и видела, и слышала, но только не окружающих.

Она видела пыльную листву вдоль дорог в пригороде Грозного. У обочины чернели остовы сожженных машин. Над полями, воинственно накренясь, неслись боевые вертолеты. Крупнокалиберные пулеметы наугад чесали по далеким холмам.

Как ни странно, решение Маши поддержал Артем. Когда он видел в ее глазах этот профессиональный блеск, он понимал, что спорить бессмысленно. Единственное, что ему оставалось, это попытаться ее подстраховать.

— Мы поедем вместе, — сказал он.

— Ага, — криво усмехнулся господин Зорин. — Мы все туда отправимся. И ты, и Рита, и я. А еще мы возьмем туда наших спонсоров. Раз уж они отгрузили нам энное количество лимонов на новое шоу, которое не выйдет ни к весне, ни к лету — по той простой причине, что им просто некому будет заниматься, поскольку все мы убежим на фронт, должны же они, наши спонсоры, получить какую-то компенсацию хотя бы в виде бездны впечатлений?

Господина Зорина можно было обвинять в чем угодно — в отсутствии души, сердца, нервов. Но только не в отсутствии профессионализма. Когда речь шла о деле, общечеловеческая суета его трогала меньше всего.

Выслушав его мизантропический пассаж, спорщики сникли.

— Не будь такой дурой, — только и смогла шепнуть Маше подруга.

Маша взглянула на господина Зорина.

— Если бы, скажем, речь зашла о командировке, — как бы между прочим поинтересовался тот, — когда бы ты могла выехать?

На этот раз она бежала на Кавказ не от одиночества и безысходной тоски. На этот раз она спешила к любимому.

— Да когда угодно, — сказала она. — Завтра, сегодня, сейчас.

— Я думаю, что Рита поможет тебе своими связями в службе безопасности добраться к месту назначения кратчайшим путем. Не так ли, Рита?

Маша умоляюще посмотрела на подругу, и та молча кивнула.

Немного позже, когда они сидели в квартире на Патриарших и пили чай, Рита спросила:

— Ты уверена, что он будет рад твоему приезду?

— Одобрит он это вряд ли, но то, что будет рад, уверена!

— По крайней мере, в мирных переговорах у него появится личный интерес, — проворчала Рита.

Маша вылетела на Кавказ, так и не дождавшись звонка Волка. Она надеялась, что, пока она будет в дороге, ему успеют передать и он встретит ее в аэропорту.

Уже в самолете у нее появились дурные предчувствия. Ее попутчиком оказался мрачный штабист, у которого она во время своих прошлых командировок несколько раз безуспешно пыталась выудить самую невинную информацию.

Заметив, что она упорно бросает в его сторону кроткие взгляды, он вынужден был поздороваться.

— Что, — проворчал он, — опять на приключения потянуло?

— А разве что-то случилось? — немедленно поинтересовалась Маша.

Штабист неопределенно пожал плечами.

— Хотите банан? — дружески спросила она, протягивая ему гроздь своих любимых диетических плодов.

Слегка оторопев, он машинально отломил один банан и принялся сосредоточенно его ошкуривать. Маша, со своей стороны, не проявляла никакой навязчивости.

— Ас чего это вы взяли, что что-то случилось? — не выдержав, проговорил он.

— Я же журналистка. У меня нюх на происшествия. К тому же мне уже кое-что известно, — многозначительно сказала она. — Так что можете быть со мной откровенны. У вас на лице написано, что вам есть что мне сказать.

— Благодарю вас, — сказал он, имея в виду банан.

— Уверяю вас, мир не перевернется и вас не разжалуют, если вы мне об этом расскажете! — не отставала Маша.

Он нахмурился.

— Большой беды не будет, — продолжала она. — Я ведь интересуюсь этим не из простого любопытства!

— Я ничего не могу вам сказать, — твердо ответил штабист. — И не обязан.

— Конечно, не обязаны, — смиренно кивнула Маша.

Однако выражение его лица внушило ей большое беспокойство.

— Если уж на то пошло, то мы и сами еще ничего точно не знаем.

Она ощутила легкую тошноту.

— Это так серьезно? — спросила она, даже не имея малейшего представления, о чем спрашивает.

— Больше действительно ничего не могу вам сказать. Пожалуйста, не спрашивайте.

В этот момент самолет провалился в воздушную яму, а когда вышел из нее, Маше пришлось прибегнуть к гигиеническому пакету. Потом она вышла, чтобы ополоснуть лицо, а когда вернулась на свое место штабист на соседнем кресле сидел с закрытыми глазами и делал вид, что спит.

Затем обнаружился и дополнительный повод для беспокойства. Последние полчаса полета их сопровождали сразу три истребителя, это указывало на то, что были приняты особые меры безопасности.

Наконец самолет произвел посадку на военном аэродроме, и, подхватив спортивную сумку, Маша двинулась к выходу.

Она с облегчением вдохнула свежего воздуха, окинула взглядом знакомый ландшафт и легко сбежала по лесенке на бетонную полосу.

Опытным взглядом она заприметила, что и в самом аэропорту поприбавилось охраны.

Ей не терпелось поскорее увидеть своего полковника и разузнать, насколько существенно осложнилась обстановка.

Но Волка нигде не было видно.

Она уже полезла в сумку за документами, чтобы в числе немногочисленных штатских лиц пройти соответствующую проверку. Однако в следующую секунду заметила, что к самолету подъезжает открытый «газик», в котором находились администратор Татьяна и майор Василий, а за рулем сидел мальчик-водитель, обычно возивший Волка.