— При прочих равных условиях, — улыбнулся Артем. — Так я подвезу тебя?

— Ладно, — обреченно вздохнула Маша. — Поехали…

Придется быть кроткой и мудрой. Раз даже Артем считает эти качества важными. Придется ехать на вечеринку в новый офис Эдика, чтобы постараться быть Саррой и Руфью в одном лице.

Она покосилась на заднее сиденье, где любовно перевязанная алой шелковой ленточкой лежала огромная коробка с подарком, который Артем приготовил жене, а также большой букет желтых роз — для тех же целей, который он успел купить, возвращаясь со съемки.

— Счастливая женщина — твоя жена, — с завистью проговорила Маша. — Очень счастливая…

— А она утверждает, что ты счастливая женщина, — самодовольно усмехнулся Артем, трогая машину с места. — Потому что ты можешь проводить со мной гораздо больше времени, чем она, моя жена.

— Ты все шутишь! А я — серьезно. Если бы мне найти мужчину с характером твоей жены!

Мысль о том, что необходимо поприсутствовать на вечеринке по случаю переезда Эдиковой фирмы в новый офис, нагоняла на Машу ужасную тоску. Но деваться было некуда.

Артем Назаров высадил ее у небольшого капитально отремонтированного особнячка в Замоскворечье и, сделав ручкой, отчалил к любимой жене, а ее оставил наедине с призраками ветхозаветных супружниц, с которых ей следовало брать пример кротости и мудрости.

Сделав над собой усилие, Маша вошла в особняк. Охранник почтительно ей кивнул, хотя, кажется, раньше она его не видела. Стало быть, и сюда дошла популярность Маши Семеновой. А может, просто охрана была на уровне и соответствующая информация прорабатывалась заочно. Так или иначе, Маша решила держаться абсолютно раскованно.

Холл был отделан розоватым мрамором и зеркалами. Мраморные ступени вели в смежное помещение, где располагалась приемная. Повсюду красовались связки разноцветных шаров, а над лестницей был укреплен плакатик с патетичным «Добро пожаловать!». Совсем как в старые добрые времена.

Маша обогнула отделанный никелем стол и, наугад войдя в распахнутые дубовые двери, оказалась в небольшом банкетном зале.

Публика была рассеяна по всему особняку небольшими кучками, но больше всего народу собралось около длинного стола, на котором было сервировано все, что полагается в подобных случаях — икорка, рыбка, водочка, словом, все, что нужно для жизни. На гремевшую из динамиков музыку никто не обращал внимания.

Маша задержалась при входе в зал, чтобы, не углубляясь в толпу, выискать какое-нибудь знакомое лицо. Как мало она была знакома с жизнью Эдика. Здесь не нашлось буквально ни одного человека, которого бы Маша знала раньше. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, поскольку за все время их супружества она заходила в старый офис мужа всего один раз. Да и то на минуту.

Вдруг внимание Маши привлекла молодая женщина с черными сильно вьющимися волосами, расчесанными на прямой пробор, густыми бровями и тонкими, едва напомаженными губами.

Мгновение спустя Маша поняла причину того, почему эта особа заставила остановить на себе взгляд. Это объяснялось чрезвычайно просто. Она стояла рядом с Эдиком, почти повиснув на нем, и с таким искренним обожанием смотрела ему в рот, жадно ловя каждое его слово, что Маша невольно смутилась. Потом Машу осенило: да это же будущая ее восприемница!

Тогда она рассмотрела особу подробнее. Пока что она не испытывала ничего, кроме здорового любопытства.

Особа была высокая, гибкая, словно змея, и такая же тонкая. Тонкие ноги с неожиданно толстоватыми икрами и так же неожиданно сужающимися лодыжками. Всего одежды на ней было — одна бежевая туника — вроде перелинки. В одной руке между средним и указательным пальцами с длинными ногтями, покрытыми ярко-зеленым лаком, — тонкая коричневая сигаретка. Другая рука у Эдика на плече. Была у нее грудь или нет, Маша не разобрала, но лифчика определенно не было. На длинной тонкой шее свободно болталась нитка изрядного жемчуга, показавшегося Маше подозрительно знакомым.

Кто-то взял ее за руку. Это была Серафима Наумовна.

— Вы здесь, Маша? — зло прошипела она. — Что вы здесь делаете?

— Как вам сказать… — молвила Маша и запнулась.

Если бы в этот момент она не разозлилась, то, пожалуй, не стала бы кривить душой и попросту ответила, что желает находиться при своем муже, чтобы не подвергать его лишним искушениям. Возможно, такой искренний ответ раз и навсегда отбил бы у Серафимы Наумовны желание шипеть на супругу своего начальника.

Однако она была уязвлена и этого не сказала, а потому должна была бесстрастно наблюдать, как ее супруг, хотя и не слишком обожаемый, переходит в руки другой женщины. Ощущение было такое, что ее грабят среди бела дня. А когда у вас среди бела дня отнимают вещь, хотя бы вам совершенно и не нужную, это, безусловно действует на нервы… Словом, если бы в более приличной обстановке у Маши поинтересовались, нельзя ли увести у нее мужа, она бы с радостью дала утвердительный ответ. Но теперь она просто оказалась к этому не готова.

— Эдик сам сказал мне об этой вечеринке, — смиренно ответила Маша.

Она ненавидела мужа за то, что из-за него угодила в такое дурацкое положение, а себя — за то, что приходилось лицемерить.

— А это — моя дочь Раиса, — с гордостью сказала Серафима Наумовна, делая жест в сторону змеевидной брюнетки в тунике, чья зелено-когтистая лапка сначала лежала у Эдика на плече, а теперь поглаживала его по щеке.

— А-а… — хрипло начала Маша, чувствуя себя так, словно ее взяли за горло и довольно энергично душат. — Так у вас есть дочь?

— Почему бы вам с ней не познакомиться? — предложила Серафима Наумовна. — Раз уж пришли.

— Действительно, — сказала Маша.

Ее взгляд все еще был прикован к этой сладкой парочке, а сама она находилась как бы в окаменении. Серафиме Наумовне даже пришлось слегка подтолкнуть ее в бок, чтобы она начала движение в предложенном направлении.

Приблизившись к Эдику, Маша осторожно хлопнула мужа по спине. Она чувствовала себя здесь чужой и лишней. Эдик напрягся уже в тот момент, когда увидел, как круглые черные глаза Раисы сузились и стали яростно в кого-то ввинчиваться. Он все понял и, сбросив со своего плеча ее руку, повернулся к Маше в совершенном ужасе и смятении.

— Наконец-то! — воскликнул он.

Более глупого и лицемерного восклицания Маша в жизни не слышала. В нем прозвучал исконный страх перед папашей-миротворцем, который очень не любил скандалы и наживал капиталы не для того, чтобы его позорили его родные дети. Маша не смогла сдержать улыбки.

Раиса между тем с головы до ног окинула ее ненавидящим взглядом, словно прикидывая, с какой стороны удобнее воткнуть в нее нож. В лице этой телевизионной сучки она видела для себя единственное препятствие, чтобы занять то положение, которого, по ее мнению, она безусловно заслуживала. Уж она-то не станет цепляться за свою девичью фамилию Цетренбаум. Она будет называться просто Раисой Светловой и въедет в дом на Пятницкой улице с видом на золотые купола, ощущая к супругу всецелое и безоговорочное почтение и, конечно, немедленно займется с ним делом воспроизводства и продолжения славного рода. Если уже этим не занялась.

Сказать по правде, Маша и сама понимала, что негоже ей разливать желчь из-за такой безделицы. К тому же эта самая Раиса, возможно, по-своему любила Эдика, а стало быть, в ее действиях не было ничего подлого и вероломного.

Эдик переминался с ноги на ногу и краснел. Когда Маша протянула руку и поправила ему галстук, он покраснел так густо, словно ему прилюдно застегнули ширинку. «Не нужно так волноваться, Эдик, — подумала Маша. — Раиса не откажется от тебя только потому, что жена притронулась к твоему галстуку. Она притрагивалась и к более интимным местам. Слишком сильно было желание Раисы обладать таким шикарным мужчиной, как он, Эдик. Она, бедная, еще не знала что любимое его занятие по вечерам — это измерение температуры. Впрочем, при наличии любви — или хотя бы влюбленности — и эти игры в кайф. Уж она-то, Раиса, не пойдет брать интервью у сумасшедшего с гранатой и двумя канистрами бензина, а если заведет любовника, то конечно не милиционера».