— Еще бы! — подала голос молчавшая до этого момента Раиса.

У нее по-прежнему были такие же длиннющие зеленые ногти. Однако она уже не была гибкой и тонкой, словно змея. Она была толстой и неповоротливой, как носорог. Волосы у нее были обкорнаны так куце, что голова стала похожа на треугольную грушу. Кажется, чувство собственницы по отношению к Эдику не только не угасло, а, напротив, при виде Маши вспыхнуло с новой силой. Если бы она знала, что Маша не только не жалела, что упустила такого шикарного мужчину, но даже готова была разреветься от сознания потраченных на него лет, которые могла бы провести со своим полковником!

— Спасибо, что пришли, Раиса, — сказала Маша.

— Мы слышали, что мама оставила какую-то записку? — шепнул Эдик. — Это был не несчастный случай?

— Это касается только нашей семьи, — холодно ответила Маша.

— Ну да, и я о том же самом! Я все еще считаю, что мы одна семья. Разве ты забыла, что мы были мужем и женой? Я понимаю тебя гораздо лучше, чем ты думаешь.

— Что ты хочешь этим сказать?

— За успех всегда приходится платить. И довольно высокую цену, — вздохнул он.

— Ты о чем?

— Так, вообще… — замялся он, краснея. — Не думаешь же ты, в самом деле, что все это случайности?

— Случайности?

— Ну да. Сначала этот твой звукооператор. Теперь вот мама… Кто еще?

— Эдик! — оторопела Маша. — Ты с ума сошел! Ты говоришь ужасные вещи!

У нее на глаза навернулись слезы.

— Я-то тут при чем? — пожал он плечами. — Я просто констатировал факты. Мое дело предупредить. Все-таки я тебе не совсем чужой человек.

— Эдик, милый, — прервала его Раиса, — тебе не кажется, что ты пришел на похороны, а не на свидание с бывшей женой? Я, конечно, понимаю, вам есть что вспомнить…

— Заткнись! — проворчал жене Эдик, и на Машу действительно повеяло чем-то знакомым. — Я говорил, что тебе незачем сюда ехать. Это дело семейное!

— А я, по-твоему, что? — вспылила Раиса. — К семье не отношусь?

— Относишься, — вынужден был согласиться Эдик. — Куда ж тебя теперь девать!

Маша тронула Волка за руку, и они пошли к машине

— Я и сам уже начал чувствовать себя членом его семьи, — улыбнувшись, шепнул он.

— Прости, что тебе пришлось во всем этом участвовать, — поспешно проговорила она.

— Не говори так, — серьезно сказал он. — Ты же знаешь, что мы с тобой теперь одно целое.

Она благодарно прижалась к его руке левой грудью.

— Я так тебя люблю!

Его глаза снова заблестели от счастья.

— Честно говоря, — с улыбкой признался он, — как мужчина мужчину я Эдика очень даже понимаю.

— Но я-то женщина! — вздохнула она.

С кладбища они возвращались вместе с Катей, Григорием, Ритой и Иваном. Григорий вел машину, Катя сидела рядом с ним на переднем сиденье, а две другие пары кое-как утеснились на заднем.

Волк так бережно обнимал Машу и так обеспокоено поглядывал на нее, когда машине случалось подскочить на выбоине, что в конце концов Рита не выдержала.

— Полковник, — усмехнулась она, — вы трясетесь над вашей бесценной Машей так, словно она вот-вот родит. Можно подумать, что она действительно беременна.

Остальные закашлялись и ждали, что Маша начнет возражать.

— Ты, как всегда, права, — кивнула та,

— Еще бы, — не моргнув глазом, сказала Рита, — я была уверена, что этим кончится.

Катя всплеснула руками и радостно закудахтала.

— Поздравляю! У меня накопилось столько детских вещей! — затараторила она, пытаясь перегнуться через сиденье, чтобы обнять сестру.

— Эй-эй, полегче! — прикрикнул на жену Григорий, предостерегая ее не то от неосторожного поведения в машине, не то от преждевременного раздаривания вещей. — Кажется, они тебе самой скоро понадобятся.

— Он прав, Катя! — засмеялась Маша.

— Он у меня такой бережливый… Не беспокойся, — бросила она мужу, — там на двоих хватит!

— А если ты родишь двойню? — резонно заметил он.

— Тогда тебе придется работать в две смены!

— Маша, — спохватилась Рита, — а когда же ждать сие событие?

— К весне…

Между тем Иван пожал Волку руку, а Григорий по-родственному хлопнул его по плечу.

Маша не могла не отметить, что, оказавшись в центре всеобщего внимания, он держал себя отменно. Ничуть не смущался, умел отшутиться и поддержать светскую болтовню. В результате все сошлись на том, что он обаятелен, добр, красив, а главное, до самозабвения влюблен в Машу.

Когда на другой день после похорон и поминок Маша проснулась вместе с Волком в квартире на Патриарших, ей показалось, что они уже давно муж и жена и давно живут вот так — своей семьей, в своем доме.

С самого утра телефон раскалился от звонков. Звонили самые разные люди и по самым разным поводам. Одни — чтобы принести Маше свои соболезнования в связи со смертью матери, другие — чтобы поговорить с полковником. Последние были сплошь официальные лица разного ранга — военные, политики, депутаты, представители чеченской диаспоры, а также посредники в переговорах с вооруженной оппозицией. Они уточняли с полковником как распорядок встреч, консультаций, так и прочие вопросы, касающиеся конфликта на Кавказе.

Прежде Маша, честно говоря, и не подозревала, что ее любовник такая важная персона.

Господин Зорин сумел прозвониться к Маше между заместителем министра обороны и помощником секретаря Совета Безопасности.

— Прости, что не был на похоронах, Маша, — виновато проговорил он. — Всю жизнь до смерти боюсь кладбищ и покойников… Но если тебе что понадобится, — заверил он, — то я весь в твоем распоряжении — хоть днем, хоть ночью. И насчет программы не беспокойся. Время есть. Командировки тоже не к спеху.

За завтраком, как супруги со стажем, Маша и Волк делились друг с другом своими «производственными» проблемами. Тема дискуссии была, естественно, одна: война на Кавказе.

— Оппозиция уже не требует полного вывода российских войск? — спросила Маша, подкладывая Волку второй бифштекс.

— Пока что они даже односторонние прекращения огня используют для передислокаций. К тому же ясно, что сами полевые командиры еще не пришли к единому мнению по вопросу переговоров. Да и вряд ли придут.

— Значит, реальное перемирие невозможно?

— Мы готовы вести диалог при любых обстоятельствах. Но легких решений не предвидится, — сказал Волк, подливая Маше молока.

— Кажется, их позиция уже не отличается яростной непримиримостью.

Волк кивнул.

— АО чем ты говорила с господином Зориным? — осторожно поинтересовался он.

— Просто он хотел, чтобы я не беспокоилась о программе и насчет командировок. Время терпит.

Волк отодвинул тарелку, поблагодарил и, взяв Машу за руку, обеспокоено сказал:

— Любимая, я хочу, чтобы ты была теперь очень осторожна.

— Ты о чем?

Она сделала вид, что не понимает. Тогда он нежно коснулся ее щеки.

— Ты будешь рожать во второй раз. Я уверен, что все будет отлично. Но я хочу, чтобы ты как следует поберегла себя, пока не родишь.

— Я буду себя беречь…

— И воздержишься от командировок?

Как ни странно, подобная постановка вопроса застала Машу врасплох. Даже Рита никогда не пыталась навязывать ей своего мнения в отношении работы. Маша изначально привыкла решать все сама. Ей нелегко это далось, и отступать от этого она не собиралась. Тем более, что у нее самой еще не было определенного мнения. Однако она понимала, какого ответа ждет от нее Волк.

Маша молчала.

— Я люблю тебя и не хочу, чтобы что-то случилось, — мягко прибавил он и как ни в чем не бывало возобновил прежнюю тему.

— Мы продолжаем настаивать на полном и безоговорочном разоружении бандформирований, — сказал он.

Она не выдержала и улыбнулась: такой бесхитростной и очевидной была его тактика. Она, Маша, была как-никак беременна, и ее зависимость от него росла не по дням, а по часам.