Граф кивнул.

– Мне готовит ее торговец табачными изделиями в Лондоне, – сказал он, пряча трубку в карман. – В ней аромат лакрицы, виски, рома и крепкой сирийской латакии. Большинство женщин считают такую смесь запахов невыносимой, но мне она нравится.

Дженна повернулась, чтобы уйти. Она поверить не могла, что среди ночи, полуодетая, беспечно обсуждает запах табака с мужчиной, который, вероятно, собирается убить на дуэли ее жениха.

– Мне не следовало быть здесь. Извините, – пробормотала она.

– Почему вы пришли сюда в этот час? – Его глубокий голос заставил ее обернуться.

– Цветы производят на меня тот же самый эффект, как трубка на вас, милорд, – ответила она с бьющимся сердцем. – Я не могла уснуть. Я хотела подумать, а у меня это всегда лучше получается на природе.

Граф подошел ближе, чуть хромая. Дженна подумала было рассказать ему о леди Эвелин. Она почти отбросила эту мысль, но он приближался, и она больше не могла управлять своими эмоциями, пульсировавшими в средоточии ее женственности, ускоряя биение сердца и отзываясь сигналом тревоги в мозгу.

– Леди Эвелин навестила меня сегодня. Она боится за вас.

Его улыбка исчезла, он остановился. Луна сияла над ними, и было что-то в его глазах, чего она не могла разобрать, но по спине у нее пробежал холодок. Кевернвуд был совсем рядом, разглядывая в свете луны ее лицо.

– Ей не следовало этого делать, – сказал он.

– Она хотела, чтобы я повлияла на Руперта… и убедила его отозвать вызов.

Лицо графа было непроницаемым.

– Она была ужасно расстроена, – продолжала Дженна. – Боюсь, я не слишком обнадежила ее в этом отношении. Руперт весьма упрям.

Они долго смотрели друг на друга в призрачном лунном свете, прежде чем он шагнул ближе. От вечерней сырости локоны вились вокруг ее лица, и он отвел выбившуюся прядь.

– Я говорил вам, что вы не любите его, – пробормотал он, притянув ее к себе сильными руками.

Не успела Дженна перевести дух, как его губы накрыли ее рот. У них был вкус табака и сладкого вина. Он углубил поцелуй и заглушил ее стон, его язык умело разомкнул ее зубы и медленно скользнул внутрь.

Это неправильно, но она не сопротивлялась. Она ставит под угрозу свою репутацию, одна, глубокой ночью, полуодетая, в объятиях другого, в то время как ничего не подозревающий жених спит в особняке всего в нескольких ярдах отсюда. Если их кто-то увидит, ее репутация погибла. Но граф пробудил в ней чувства, и она была околдована, опьянена им. Крепкая рука, проникнув под пелерину, обняла ее талию и медленно поползла вверх. Его язык, дразня, отступал, затем погружался глубже, и хриплый стон вырвался из его горла, когда ее дрожащий язык ответил.

Сердце запрыгало у нее в груди испуганной птичкой. Пульс бешено стучал в глубинах лона, разливая восхитительные, болезненные волны по самым потаенным уголкам тела, когда он прижал ее еще теснее к себе, к своему возбужденному мужскому естеству.

Вдруг Дженна вспомнила, где она и что с ней происходит. Он решил, что если она не просила пощадить Руперта на дуэли, то это ее не волнует? Или он думает воспользоваться ее благосклонностью в оплату за безопасность Руперта? Эти мысли резкими вспышками вторгались в бушевавший чувственный поток, разрушая волшебные ощущения от близости с ним.

Он шире распахнул ее накидку, пробормотал ее имя, почти касаясь губ, а его пальцы скользили ниже. Но когда его огрубевшая ладонь легла на ее грудь, Дженна пришла в себя. Произошедшее в ней от его прикосновения было настолько ужасно, что она высвободилась и изо всех сил хлестнула его по лицу.

Он от неожиданности отпрянул.

– Как вы смеете! – возмутилась Дженна, ее грудь от страсти и негодования вздымалась под плотно запахнутой накидкой. – Я только что рассказала, как боготворящая вас женщина пришла умолять меня уговорить моего жениха отменить поединок. И вы готовы предать это сердце?

Тяжело дыша, граф смотрел на нее. Его красивое лицо не выражало никаких эмоций.

– Руперт предупреждал меня, что вы наглец, – сказала Дженна в ответ на его молчание. – Теперь я сожалею, что не поверила ему. Вы не джентльмен, милорд.

– Значит, я ошибся, – мрачно сказал граф. – Вы его действительно любите? – Он откинул волосы назад. Его нахмуренный влажный лоб поблескивал в лунном свете. – Хорошо, можете не волноваться, миледи, – сказал он. – Ваш драгоценный Руперт на дуэли не пострадает, и его не арестуют за подстрекательство к поединку. Напрасно вы пытались купить его безопасность своими прелестями.

– Ч-что?

– Не нужно было унижаться. Я уже проинструктировал секундантов, что мы будем драться на шпагах, а не на пистолетах.

– На шпагах? – Такая возможность не приходила Дженне в голову. – На каких шпагах?

– На дуэльных, с защищенным острием. Поединки в Англии вне закона, миледи. Сейчас, убив противника шпагой, нельзя оправдаться тем, что действовал в целях самозащиты. Поэтому используются специальные дуэльные шпаги, что исключает смертельный исход… если, конечно, один из дуэлянтов не пройдоха. Дуэль идет до первой крови. Если один из нас будет разоружен, поединок также закончится.

– Но… я не понимаю… Почему вы предпочли шпагу пистолету?

– Потому что ваш нареченный совершенно не в ладах с огнестрельным оружием, миледи; – Из его горла вырвался хриплый смех. – Я, конечно же, убил бы его.

– Он почти то же самое говорит о вас, милорд, – надменно ответила Дженна.

– Давайте не будем сейчас разбираться, кому вам следует верить, хорошо? – Его глаза потемнели, и он улыбнулся, но в его улыбке не было ни тепла, ни веселья. – Меня забавляет, что вы напрасно поставили под угрозу свою честь. Но ваша добродетель не пострадала, а я вопреки вашим уверениям джентльмен, так что ваша тайна в полной безопасности. Доброй ночи, миледи. – Граф легко поклонился и быстро вышел.

Запах его экзотического табака дразнил ее ноздри, перекрывая аромат сирени. Где она встречала этот запах прежде? В библиотеке, когда он пришел извиниться? Ее мозг слишком устал, чтобы вспомнить. Губы онемели от его поцелуя, кожа помнила прикосновение его рук. Грудь все еще покалывало от ласки его огрубевших пальцев. Как он мог подумать, что она пожертвует своим целомудрием? Но он подумал, и, хуже того, она почти уступила ему. Дженна поежилась. Вместе с графом из сада ушло тепло. Поднявшийся холодный ветер ерошил кусты сирени, и пробирал до костей. Покрывшись гусиной кожей, Дженна плотнее запахнула пелерину и незамеченной проскользнула в свою комнату.

Кевернвуд, потирая левую щеку, на которой виднелся отпечаток руки Дженны, вошел в гардеробную, где его терпеливо ждал камердинер Фелпс. Правая бровь камердинера поднялась. Этого было достаточно, чтобы заработать уничтожающий взгляд.

– Не начинай, – предупредил граф.

Бровь камердинера, прежде чем опуститься, поднялась еще выше.

– Я ни слова не сказал, милорд, – заметил он.

– Но собирался, – сказал Саймон. Выдернув рубашку из брюк, он плюхнулся в кресло около погасшего камина и поднял ноги. – Сначала помоги мне, если не возражаешь. Из-за этой сырости я насквозь промок.

Камердинер ухватился за сапоги графа и, щелкая языком, сдернул их один за другим. Лужайки недавно косили, и сапоги были покрыты обрезками травы.

– Придется мне использовать новую ваксу на основе шампанского, – заметил Фелпс. – Вы обувь в такое состояние привели, что старая вакса не справится.

Заворчав, граф расправился с остальной одеждой и встал, когда камердинер помог ему облачиться в бордовый парчовый халат. Безжалостно затянув пояс, он снова уселся в кресло.

– Как я понимаю, виконт не отказался от своего намерения? – Отложив одежду, Фелпс налил графу бренди.

– Гм, – проворчал граф, взяв бокал.

Он сейчас меньше всего думал о поединке. Его губы все еще покалывало от поцелуя Дженны, жаркие волны пульсировали в паху. Как он мог так ошибиться в этой девушке?

Как превратно понял ее брошенные украдкой взгляды? Он неловко шевельнулся в кресле. Он все еще ощущал ее прижавшееся к нему стройное тело, их разделяла лишь пелерина да тонкая ночная рубашка. Он готов был биться об заклад, что она не любит Руперта Марнера, этого фата и самодовольного хлыща, которого нельзя даже назвать прожигателем жизни и богатым любителем спорта. Что произошло? Холлингсуорты оказались в лапах кредиторов и вынуждены заключить этот союз? Он об этом не слышал. А это его дело: знать, у кого из аристократов карманы распухли от денег, а кто по уши в долгах. Значит, Дженна любит Марнера. Как можно в этом сомневаться? Разве она только что не доказала это? Разве она едва не пожертвовала своей честью, чтобы гарантировать безопасность жениха? Кевернвуд задумался. Да, его гордость уязвлена, но есть нечто большее. В тот миг, когда он увидел ее на лестнице, он получил прямой удар в сердце. Такого удивительного создания он в жизни не видел. Камердинер, кашлянув, вернул его к реальности.