В четверг привезли из Лондона бальный туалет Эвелин. Это было чудесное платье из белого шелкового газа на атласном чехле слышными рукавами и низким декольте, обрамленным розетками из нежно-розового шелка. Но были проблемы с подгонкой. С последней примерки в Лондоне Эвелин почти перестала есть. Тут же была вызвана Олив Рейнольдс, которую вдова буквально взяла в заложницы, заявив, что модистке придется остаться здесь, пока платье ей не понравится.

Когда приехал Роберт Нэст, Эвелин заперлась с модисткой, а Саймон отправился в деревню договариваться с музыкантами. Дженна осталась наедине с викарием впервые с ее признания. Она решила, что прогулка в саду наиболее подойдет для разговора. Если беседа станет ее раздражать, можно извиниться и вернуться в дом. Разговор в доме даст Роберту преимущество, которое она не собиралась ему дарить. Кроме того, там слишком много ушей, которые могли бы подслушать их.

Белые и пурпурные наперстянки, дельфиниум и синяя вероника качали головками под соленым ветерком, который скоро обернется бурей, швыряющей пенистые валы на скалы Кевернвуда. Небо затянулось. Вскоре вокруг дома засновали слуги, закрывая ставни. Но шторм, назревающий между ней и Робертом Нэстом, был важнее. Викарий первым нарушил зловещую тишину, грозовой тучей висевшую между ними, пока они шли по дорожке.

– Нам не следует далеко заходить, – указал он в сторону моря. – Скоро разразится буря.

– Да, мы туда не пойдем, – ответила Дженна. Если он ждет приглашения вернуться в дом, то напрасно.

– Дженна, – сказал викарий, остановившись у фигурной клумбы. – Мы можем заключить перемирие? Так не может продолжаться.

– Перемирие, перемирие! Я только это и слышу, сначала от Саймона, потом от вас. Мы тут явно в состоянии войны.

– Дженна…

– Не называйте меня так, Роберт Нэст. Какой вы жестокий. Как вы смели притворяться моим другом, участвуя в безумной затее Саймона? Какой реакции вы от меня ждали? Вы лгали мне!

– Я не лгал вам, Дженна. Я хранил тайну друга.

– Вы помогали… вору и покрывали его! – бросила Дженна.

– Саймон – мой друг, Дженна. Я надеялся, что вы также были мне другом. Я все время твердил вам, что вы должны поговорить с ним. Это единственный совет, который я мог дать, не предавая его. Вы ведь без угрызений совести выдали меня?

– Напрасно вы думаете, что я выдала вас из мести.

Горько усмехнувшись, викарий пошел по дорожке.

– Нет, я этого не делала, – защищалась Дженна. – Мы с Саймоном спорили, и он спросил, почему я настояла на том, чтобы устроить первый бал Эвелин здесь, в Кевернвуд-Холле, а не в Лондоне, и я ответила, что из-за вас. Я была рассержена, и слова сами собой у меня вырвались. Я заранее не обдумывала это, Роберт. Я не такая, как моя мать.

– Боже упаси, – вполголоса пробормотал викарий. – Ничего страшного. По крайней мере, знает только Саймон, а он меня не выдаст.

– Н-нет… – запнулась Дженна.

Покрывшись гусиной кожей, она оступилась, едва заметив, как твердая рука викария поддержала ее. Кровь прилила к щекам, никакой ветер не мог остудить пылающее лицо. На мгновение Дженне захотелось признаться, что ее предательство далеко зашло. Но то, что Эвелин известно о его чувствах, может отпугнуть Роберта. Только это удержало Дженну от откровенности. Однако ее благородному намерению не суждено было осуществиться, молчание выдало ее.

– Дженна… – Викарий остановился и повернул ее к себе. – Вы ведь не…

– Роберт, когда бал Эвелин закончится, мы с Саймоном собираемся… расстаться, – запинаясь, сказала она. – Я ничего не делала злонамеренно, поверьте мне. О, я знаю, вы думаете, что я из мести выдала вашу тайну. Но я правда хотела… чтобы из этого вышло что-нибудь хорошее. Верьте чему хотите, но это было моим единственным намерением.

– Боже милостивый! – простонал викарий, уронив руки, и, кажется, покачнулся на ветру.

– Вы все еще хотите перемирия? – угрюмо сказала Дженна.

– Мои желания больше не имеют значения, – пробормотал он, – но к вам и Саймону это не относится. Не оставляйте его, Дженна. Если вы это сделаете, это его погубит.

– Он никогда не простит, что я пришла за советом к вам, а не к нему, что не доверила ему свою тайну. Брак может выдержать почти все, кроме отсутствия доверия. К тому же его уязвленная гордость всегда будет стоять между нами. Для нас уже все слишком поздно, но не для вас с Эвелин, Роберт. В субботу дом будет полон потенциальных поклонников этой девочки. Вы не можете отдать ее… какому-нибудь развязному светскому баловню!

– А если она посмеется надо мной?

– Удивите, ошеломите ее! Не дайте ей шанса.

– Какова была ее реакция, когда вы говорили с ней, Дженна? Скажите мне правду.

– Удивление.

– Она не смеялась?

– Она плакала, – сказала Дженна.

Викарий схватил трепещущий на ветру галстук и резко откинул волосы.

– Лучше бы вы этого не делали, Дженна, – сказал он.

– Не знаю, – ответила она. – Похоже, это единственный мой плодотворный поступок с тех пор, как началась эта фарсовая одиссея.

Руперт выбрал в «Гербе Хизервуда» столик у двери и стал ждать сыщика уголовного суда. С самодовольным видом он потягивал сомнительный местный эль. Руперт сидел здесь недолго, но уже нервно барабанил пальцами по выщербленному столу и вертел в руке лорнет, прикрыв глаза от густого табачного дыма.

Он узнал нужного человека сразу же, как тот вошел. На нем был типичный костюм сыщика: простой черный сюртук, широкие бриджи с темными чулками, башмаки с пряжками. Мужчина его тоже узнал, хотя они никогда не встречались и лишь обменивались корреспонденцией. У них был условный сигнал. У сыщика, некоего Мэтью Биггинза, должна, быть красная бутоньерка в петлице. Когда он войдет, Руперт должен заказать две пинты пива и перейти в один из кабинетов, который оплатил заранее. Выждав время, сыщик присоединится к нему, и они поговорят конфиденциально, насколько это здесь возможно.

– Ваше письмо не слишком понятно, сэр, – сказал Биггинз, обхватив толстыми пальцами кружку. – Оно столь же темное, как здешнее пиво, давайте все выясним.

– Тише, – предостерег Руперт. – Тут стены тонкие, как бумага, а мы не можем допустить, чтобы нас подслушали.

– Да, сэр, – прошептал Биггинз. – Вы утверждаете, что знаете, кто Ястреб. Ну и кто же он? Многие сыщики хотели бы добиться успеха.

– Скоро увидите, – ответил Руперт. – У меня есть план, который положит конец его авантюрам.

– Это вы так говорите, но мне нужно сначала кое-что выяснить, прежде чем я этому поверю, сэр. Так что вам придется сказать, кого вы подозреваете и почему.

– Я бы предпочел пока этого не делать, – перестраховался Руперт.

– Тогда, боюсь, я не смогу вам помочь, сэр. – Задевая животом за стол, сыщик поднялся.

– Подождите! – сдавленно крикнул Руперт. – Если вы так настаиваете… Ястреб – это Саймон Радерфорд, граф Кевернвуд. Я его не подозреваю, а точно знаю, что это он. Он задержал мою карету и напал на меня меньше недели назад.

– Что? – воскликнул сыщик и громко расхохотался, несмотря на призывы Руперта к тишине. – Да вы в своем уме? Кевернвуд – герой войны. Свет боготворит этого человека. Оставив службу, он построил две больницы для ветеранов. Не дай Бог, кто-нибудь из них услышит, что вы выступаете против его сиятельства, они вас на клочки разорвут и не посмотрят на то, что вы виконт. Неудивительно, что дорожная охрана посмеялась над вами.

– Охранники дураки, Бигтинз, они его защищают. Неужели вы не понимаете? Кевернвуд построил больницы на деньги, которые под дулом пистолета отнял у аристократов!

– Между вами вражда, – качая головой, заметил сыщик. – В Лондоне говорят, что он украл у вас невесту и победил на дуэли, где вы повели себя не по-джентльменски. Знай я об этом, я бы арестовал его, и вас вместе с ним. Дуэли запрещены. Но обвинить его в разбое на дорогах… Вы никогда не заставите меня в это поверить. У вас есть хоть какие-то доказательства? Если у вас их нет, вы станете всеобщим посмешищем.