Он больше не нападал. Он отчаянно оборонялся, продолжая отступать.

Вот только это не могло длиться вечно. Мне нужно было завершить прорыв и в какой-то момент, когда стало понятно, что противник подавлен и не станет контратаковать, даже если я слегка снижу напор, я переключил почти все внимание на происходящее в ядре маны.

Чудовищная энергия Предания, втиснутая Маской в мой хрупкий сосуд, рвалась наружу через артефактные татуировки и артефакты, но они уже были на грани распада.

А ядро, переполненное чужой, неукротимой силой, не было способно нормально пройти этап конденсации из-за слишком огромного объема энергии. И даже то, что я, наконец, соизволил сосредоточиться на разрывающих его силах, не особо-то помогало.

Этот процесс должен был занимать месяцы, годы медитативной концентрации, подготовки тела и духа, накопления ресурсов. Тончайшая работа по преобразованию пара в жидкость под контролем воли.

Я же втискивал его в долю секунды, под аккомпанемент рева боя, стона собственной плоти и душераздирающего звона распадающихся артефактов. Дымчатая мана Сказания, переполнявшая ядро, сжималась под невыносимым давлением внешней энергии Предания.

Первые капли дождевой маны Хроники начали формироваться в эпицентре вихря — не капли, а скорее зерна. Тяжелые, невероятно плотные, мерцающие холодным белым светом.

— ГРАААА! — я выпалил очередной сгусток хаоса из «Грюнера».

Боль в моей левой руке достигла апогея, ощущение было такое, будто запястье стало стеклянным и его разбивают на мельчайший песок ударами сотен молотков. Она мешала сосредоточиться, сбивала концентрацию, замедляла процесс.

Но я не мог прекратить стрелять. Если я замедлюсь — Хроника опомнится, контратакует. Если я не прорвусь сейчас — Силар умрет под молотом гиганта, Ярана падет от зеленого клинка.

Я сжал волю в тисках, заставив вращение ядра ускориться до безумных оборотов, игнорируя треск ломающихся магических структур внутри. Давление внутри стало запредельным. Грудная клетка скрипела, ребра угрожающе расходились под кожей, как сломанные зонтики. Казалось, вот-вот лопнет грудная пластина.

Дождевая мана Хроники конденсировалась теперь не зернами, а тонкими, холодными струйками. Белоснежные ручейки кружились внутри оставшихся дымных вихрей, сдавливаемые со всех сторон алой, густой и плотной массой маны Предания.

Я продолжал подталкивать процесс все дальше и дальше, надеясь на чудо, надеясь, что сумею выдержать, что тело, дарованное Маской, выдержит…

Не выдержало.

Ядро не просто перегрузилось. Оно заклинило. Трещины на его стенках расширились, залились странным, нездоровым светом. Давление внутри достигло точки невозврата… и не нашло выхода через плавную трансформацию или контролируемый сброс.

Вместо того чтобы рассеяться, отдав избыток силы для завершения конденсации… ядро взорвалось.

Свет погас. Звук исчез. Боль отступила. На одно невыразимо долгое мгновение я исчез. Существовала лишь точка абсолютной пустоты, тишина после финального аккорда мироздания. Я был нигде. Я был ничем. А потом…

Боль вернулась. Но это была не боль. Каждая молекула моего тела взорвалась изнутри. Я не чувствовал тела. Я был болью. Я был хаосом неконтролируемой маны всех трех уровней — дымчатой серости Сказания, белой текучей холодности Хроники, багровой ярости Предания, — вырвавшейся на свободу из разрушенного сосуда и смешавшейся в безумном вихре разрушения.

Сознание угасало, растворяясь в этом магическом шторме, как сахар в кипятке. Но в этом угасающем разуме вспыхнула безумная, но и гениальная мысль.

Ядро… уничтожено. Сосуд… разбит вдребезги. Но Маска… она же кормила меня, возродила меня. И если она может отдавать ману… почему не может… ЗАБРАТЬ НАЗАД?

Это был не расчет. Это был вопль. Последний, отчаянный жест обреченного. Никаких нормальных выходов не существовало. Только авантюра ценою в то, что от меня осталось.

Я собрал клочья воли — не для управления хаосом, это было невозможно, а для… команды. Приказа Маске. Не мольбы. Императива. Я вцепился мысленными когтями в жгучую пустоту в груди, в эти пылающие золотом линии узора, и из последних сил, со всей яростью и безнадежностью, толкнул внутрь:

ВОЗЬМИ! ВСЮ ЭНЕРГИЮ! ВСЮ МАНУ! ЗАБЕРИ ОБРАТНО! СЕЙЧАС ЖЕ!

Эффект был мгновенным, чудовищным и… спасительным.

Пылающие золотые линии узора Маски Золотого Демона на моей груди вспыхнули непередаваемо огромной мощью и слепительным, холодным светом. Но это был не свет излучения — это был свет ненасытного поглощения.

До этого момента линии излучали энергию, отдавая мне часть того, что получили от ядра Предания. Теперь… они начали всасывать с яростной, неумолимой силой.

Ощущение было таким, словно все поры моего тела, каждая клетка, каждый разорванный магический канал внезапно стали устьями рек, устремившихся в бездонный золотой океан Маски.

Невероятное, почти экстатическое облегчение накрыло меня волной. Боль от распада, от разрыва плоти магическими вихрями, резко стихла, сменившись странным, ледяным онемением.

Хаотичные энергии перестали бушевать внутри, разрывая ткани на атомы. Они устремились наружу, к поверхности кожи, втягиваемые неодолимой силой Маски.

Я чувствовал, как мана вытягивается из глубины мышц, из трещин в костях, из самых потаенных уголков разрушенного энергией ландшафта моего организма, втягиваясь обратно в татуировку.

Но это было лишь преддверием. Следом началось нечто… неописуемое.

По мере того как буйство маны втягивалось обратно в золотые линии, сами линии… проснулись. Из них, из каждой тончайшей линии, изгиба, точки, завитка замысловатого узора Маски, начали выползать… нити. Тончайшие, тоньше паутины, но невероятно плотные лучи чистого, холодного света, начавшие проникать в мое тело.

Будто черви в кишках, — пронеслась кошмарная, отвратительная мысль. Мириады микроскопических червей из света.

Эти нити впивались в мою плоть. В мышцы. В связки. В кости. В органы. Каждое проникновение сопровождалось не болью, но леденящим, металлическим ощущением вторжения, глубокого и необратимого.

Я чувствовал, как эти золотые щупальца пробивают пучки мышечных волокон, оплетают кости словно искусные ювелирные сети, пронизывают плотную ткань печени, нежные структуры почек, губчатую ткань легких, мощную мышцу сердца.

Они не разрушали. Они… интегрировались. Занимали места, где секунду назад бушевал чужеродный магический хаос. И в этих нитях… текла энергия Хроники.

Дождевая мана — небольшие капельки, смешивающиеся в росчерки и ручейки — теперь не витала в хаосе. Я чувствовал ее. Чувствовал ее приятную тяжесть в каждой нити, пронзающей мое тело. Чувствовал ее белоснежный отблеск.

Маска, впитывая обратно бушующую ману, одновременно вплетала в мое тело нити собственной сущности, наполненные конденсированной, стабильной дождевой маной Хроники.

Она не восстанавливала мое разрушенное ядро. Она заменяла его собой, создавая новую систему распределения и хранения маны, с золотым узором на груди в качестве… центра управления? Коммутатора?

Облегчение от прекращения распада сменилось жутковатым чувством потери контроля над своим Я, пересобирающимся по чужой поле буквально на лету.

Нити с ледяной маной Хроники внутри ползли вверх по шее, к голове. Я чувствовал их холодное, неумолимое прикосновение к шейным позвонкам, их плавное, неостановимое проникновение в основание черепа. Они оплетали позвоночник, подбирались к мозгу, вплетаясь в его структуру.

И когда последняя из нитей заняла свое место, я отчетливо ощутил момент прорыва.

Пролог Хроники.

Победа? Но где триумф? Где ощущение власти? Было лишь… деревянное оцепенение. Как после долгих часов в неудобной позе, когда конечности онемели, а тело отказывается слушаться, скованное невидимыми тисками.

Я попытался сжать правую руку в кулак. Мышцы сократились, и куда быстрее, чем раньше, но произошло это словно через сопротивление чего-то внутри моего тела.