Я убежден, что суд не оставит без внимания эти факторы. Человечество наблюдает за нами через камеры, — он указал на объективы, — иначе бы оно встало и потребовало, чтобы все это было принято во внимание.

— Давление, которое вы только что оказали, конечно, не принадлежит к тончайшим средствам тактики защиты? — осторожно спросил Рено.

— Нет, — ответил Т’Гластонбери, — нов такой дискуссии мне не до тонких средств. Я только пытаюсь соблюсти свой стиль.

По залу прокатился удивленный гул, но быстро стих. Золотой свод под кристаллическим куполом на полсекунды померк, но потом снова зажегся и стал равномерным. Каждый наблюдатель с нетерпением ждал продолжения речи защитника.

— Тут нам описывают пилотов как безупречных — нет никаких оснований не верить психологическому отделу, — так что в этом случае защита должна предположить, что речь идет либо об особом случае с этим убитым пилотом, либо о несомненном психическом срыве. Империя позволяет, чтобы сумасшедшие нападали на мирное население планет-колоний и учиняли там террор. А когда поселенцы начинают защищаться, над ними устраивают процесс об убийстве. Находите ли вы это правильным и справедливым, ваша честь?

Рено пронзил защитника взглядом и сказал:

— Если вы это имеете ввиду, речь, по моему мнению, не идет о праве на бесчинство. Здесь говорится всего лишь об объективном человеческом праве Империи. Об абсолютном правосудии, какое только могут совершить люди. То, во что верите вы или я, второстепенно. Признается только истина, и за мной остается право сказать, как выглядит эта истина.

Т’Гластонбери польщенно улыбнулся.

— Мы все весьма настроены выслушать вас.

— У вас для этого есть все основания, — сухо ответил рыцарь Рено, уже не улыбаясь. В его старых глазах вспыхивали колючие огоньки, а серебристая сетка на его коже, казалось, горела холодным пламенем. — Продолжайте!

— Следовательно, я настаиваю на том, — сказал защитник, повышая тон, — что посадку совершил или космонавт-преступник, или космонавт-сумасшедший. Вынужденную посадку. Его спасли, ухаживали за ним, а он делал все, чтобы вызвать гнев присутствующих. Затем, дав ему возможность защититься, его убивают при самозащите. Таков этот случай.

Вместо того, чтобы наградить обвиняемого за то, что он спас общество от этого чудовища, его обвиняют в убийстве — повторяю: в убийстве; не в убийстве при самозащите. Этическая часть забыта ради того, чтобы свершить так называемое правосудие. Защита требует: за жестокое обращение со свидетельницей Империя должна выплатить ей компенсацию в сумме одного миллиона межзвездных долларов; душевные муки не могут быть компенсированы ни в какой форме. Обвиняемого оправдать.

Оба участника процесса не могут быть лишены звания гражданина и утратить свои прежние права и должность. Согласно параграфу четыре звездного кодекса правительства Империи их нужно вернуть на родную планету в пассажирском корабле. Я надеюсь, что суд удовлетворит мои требования.

Защитник сел и откинулся на спинку сидения. По залу прокатилась волна легкого шума; многие из присутствующих ожидали этого требования, несмотря на спор между Найвардом и Рено, который внезапно произнес:

— Мы выслушали доводы защиты. Исключая ненужные колкости, мы склонны обратить внимание на некоторые пункты. Отклоняясь от существа процесса, позвольте мне кое-что сказать.

Он подался вперед.

— На протяжении всех этих споров снова и снова возникает одна мысль; уже сказано, что на протяжении нескольких десятилетий никто никогда не видел ни одного пилота ни в космопорте, ни в общественных местах. Это верно лишь отчасти. Но существует определенная группа пилотов, остающихся в своих кораблях. Есть понятия для них всех: киборги; вещь, состоящая из человеческого мозга и сложной механической компоненты, связанных друг с другом. Это пилоты-киборги в различных вариантах, этой схемы; они остаются в своем корабле, потому что внешний мир для них отнюдь не безвреден и, как показывает этот процесс, при определенных обстоятельствах может быть губителен. Пилоты, управляющие кораблями, сами не знают об этом. Так что они отличаются от обычных пилотов. Они…

По залу прокатился все усиливающийся гул. Когда роботы навели тишину, стала видна поднятая рука обвинителя.

— Прошу вас, ваша честь, — громко воскликнул Тьерри фон Найвард, — яснее описать нам эту разницу. До сих пор мы придерживались того мнения, что после предоставления доказательств и выступления обоих участников заседания будет вынесен приговор, но не будет объяснения, которое ставит под сомнение отдельные сообщения, сделанные ранее.

Рено молча посмотрел на него, потом взглянул на зал.

— Суд удаляется на совещание, а через несколько минут перед глазами и ушами общественности будет оглашен приговор. Я боюсь, что обоснование приговора повергнет всех людей в шок, поэтому, отказываюсь от объяснений. Я считаю это правильным и, чтобы соблюсти форму, спрошу: у обвинения есть еще какие-то замечания?

Тьерри фон Найвард буквально опустил голову и ответил:

— Нет. У обвинения нет никаких сомнений.

— У защиты есть возражения?

Гилберт Т’Гластонбери встал и ответил:

— Нет. Защита ожидает справедливого приговора.

Когда рыцарь Рено покидал зал, его снова пришлось поддерживать. Возникла пятнадцатиминутная пауза. Действительно ли больше не было никаких сомнений? Были только неясности…

Утро обещало долгий, прекрасный день. Они были в дорожной одежде. Роботы подняли четыре чемодана и вышли наружу. Послышался скрип двери, потом донеслось множество глухих ударов и звук вращающегося ротора. Было пять часов утра.

— До города больше пяти тысяч километров, — сказала Анжанет и повела Абрамса к двери.

Роботы, находившиеся вокруг дома и внутри него, продолжали работать до их возвращения. Они были великолепно запрограммированы.

Было прохладно; свет солнца отвесно падал сквозь кроны. Абрамс осторожно поднялся по лестнице, и Анжанет последовала за ним. Абрамс сел возле Рэнделла, а женщина — на запасном сиденье позади пилота. Роботы поставили чемоданы в багажное отделение возле бокового бака. Мотор набрал обороты; вертолет, поднявшись, развернулся на месте и устремился вперед, к городу Техедор-Сити. Пять тысяч километров- десять часов полета. Рэнделл следил за приборами, так как хорошо знал путь, которым летел. Они оставили позади себя заросшую крутую котловину, прошли через полосу жары, поднимающейся над пустыней, а потом некоторое время летели вдоль цепи возвышенностей. В течение трех часов этот геологический след вел к городу, потом они пролетели над заливом одного из самых соленых морей планеты.

Стройные башни передатчиков города поселенцев выросли из марева послеполуденной жары; хромированные трубы, построенные, казалось, навечно, поднимались на высоту от шестисот до тысячи метров, с красными огнями наверху и поддерживаемые тонкими стальными тросами. В городе жило семьдесят тысяч человек.

— Сколько еще лететь? — крикнул Абрамс, перекрывая гул двигателя.

— Около тридцати минут, отец, — ответил Рэнделл.

Появились первые здания. Можно было видеть, что город почти круглый. Он вырос, потом образовалось новое кольцо вдали от центра. Связующие улицы, словно спицы колеса, вели от Площади Капитана и заканчивались у леса. Тут и там из моря белых строений выступали небоскребы. Город был прекрасен и полон жизни. Вертолет, снижаясь, полетел к гигантской радиомачте, облетел плоское здание, построенное вокруг внутреннего двора. В наушниках радиосвязи заквакал голос:

— Пожалуйста, ваш идентификационный номер. Мы вызываем подлетающий вертолет.

— Пилот Гринборо, номер 1/30; 194 К.М.