Воздух становился все более разреженным. Я знаю, нам осталось мало времени. Сейчас Макнаб смотрит вперед, почти застывший, как будто бы он старается помочь кораблю забраться все дальше, дальше в его любимый космос до того, как корабль дрогнет и начнет падать прямо вниз.

Макнаб принадлежал космосу, и было справедливо, что умереть ему придется в космосе.

А я? Теперь и я принадлежу ему. И не важно, где я умру.

Как и все остальные, я часто гадал, что мог бы сделать, если бы знал, что должен немедленно умереть. Смог бы я встретить этот момент мужественно?

Я обнаружил, что это не требует мужества. Я познал чувство облегчения, почти освобождения. Мне больше не надо было оставаться парией — честный человек в мире, не знающем чести. Смерть сводила всех нас к одному уровню.

Я почувствовал, что смеюсь над теми людскими представлениями, которые заботятся о превосходстве даже у края могилы. Как мы все лицемерны… как человечны.

Вместо этого я узнал чувство благодарности, ужасающей безмятежности. Я нашел, что испытываю меньше страха, чем каждое утро, когда просыпался, зная, что должен прожить в этом мире еще день. Я в меньшей степени погибну от чистых, ярких звезд, чем от людских поступков.

Потом, это ведь и правда награда — не признание, не гром аплодисментов, но возможность встретиться с безмятежностью.

Вот награда за доблесть.

(Перевод с англ. Ю.Беловой)

Он механически прошел через надоевший вход в свой отсек. Проверил индикатор на двери, дабы увериться, что давление в коридоре и отсеке равно разумному. Когда дверь закрылась за ним, он услышал, как Дженни шумит на кухне и небрежно отвинчивает кислородный вентиль для двойной порции. В то же время он посмотрел на показатель температуры и влажности и отметил, что все в порядке.

Весь процесс входа в его частную секцию в Улее занял около десяти секунд. Делайте что-то тысячи раз — принимайте одни и те же меры предосторожности несколько раз в день в течение целого года — и вы будете делать это бессознательно. Это то же самое, что не забыть надеть брюки перед выходом на улицу. Привычка.

Приветствие вашей жены тоже может стать привычкой. Небрежное «привет» и вялый поцелуй там, где когда-то были мягкий шепот и крепкие объятия. Привычка.

Но у Дрю и Дженни Бэннер все было не так. Вступив в брак на Земле, проведя медовый месяц на Марсе, там же все остальное время после медового месяца, они уже установили для себя семейные обычаи. Дрю прошел через большую комнату тремя большими шагами. Дженни встретила его на пороге кухоньки. Они обнялись.

Ее темные волосы щекотали его нос, и Дрю спросил:

— Что есть пожевать? Цыпленок? Я чую жареного цыпленка в масле, с рубленой петрушкой и…

— М-мм, — промурлыкала она. — Или цыпленка по-испански с зеленым перцем, грибами с сельдереем.

Дрю наклонил ее голову к своей груди, чтобы ничто не мешало ему осмотреть стол. Стол был накрыт, самоподогревающиеся банки стояли среди тарелок, готовые к использованию. Он сжал Дженни еще сильнее, когда увидел, как она старалась смягчить строгую утилитарность стола фальшивым лишайником, песком, камнями и разбитым зеркалом, изобразившим пруд.

— Чудесно, — вздохнул он. — Давай посмотрим, что сегодня выдали.

— Есть, босс.

Дженни подготовила изотермические поршни на банках. Дрю подошел к окну.

Окном была стена. Она была размером с кухоньку. Прозрачное, толстое и неразбираемое окно было их маленьким ковчегом под огромным куполом колонии. Это было единственное, что разделяло сравнительный комфорт и безопасность отсеков в Улее от негостеприимной планеты.

Дрю изучал вечер и вынес свой вердикт.

— Похоже, завтра будет хороший день.

— Без дождя? — спросила Дженни.

— Без, — подтвердил он.

— Ты собрал бесспорные данные, чтобы можно было держать пари, верно, Дрю? Это ведь лучшее, что может сделать хороший метеоролог?

— Занимайся своими кастрюлями и мисками, женщина. Дай хозяину поразмышлять.

Пока его взгляд блуждал по почти черному небу и находил знакомые созвездия, он позволял своему мозгу расслабиться. Рабочий день был закончен. Он был дома, с Дженни, которая чем-то весело гремела позади. На следующий день он должен отдохнуть, а день, согласно полученным данным, действительно будет чудесным. Он останется в отсеке с Дженни, говорил он себе. За все те одинокие часы, что она провела без него.

Он сузил глаза, чтобы разглядеть ее отражение на вогнутой поверхности стены из пластика. И тотчас же мягкая улыбка, искривляющая его губы. Застыла. Отражение Дженни, слегка увеличенное, являло демона с безумными глазами, подбирающегося к нему с парой ножниц, нацеленных ему между лопаток. Это произошло тогда, когда он обнаружил, что она перестала греметь посудой.

Фергюсон воспринял все спокойно. Он дал Дрю рассказать свою историю, не прерывая, и, когда Дрю закончил, долго молчал, прежде чем заговорить.

— Вы исключительный человек, Бэннер, — сказал он. — Поэтому я сделаю нечто необычное, нетрадиционное. Я познакомлю вас с одним из серьезнейших секретов колонии: все это уже было.

— Было! С кем?

— Никаких имен. Иногда, как и в вашем случае, жена нападает на своего мужа. Иногда бывает наоборот. А бывает и нападение наобум. Люди пытаются убить друг друга неожиданно, ненамеренно.

Выражение лица Фергюсона было зеркалом его воспоминаний.

— Вы были исключением, потому что пришли и рассказали мне об этом. Другие этого не делали. Конечно, в некоторых случаях было слишком поздно. Один из людей был трупом, а другой психическим инвалидом. После открытия явления стало ясно, что достаточно часто предполагаемые жертвы могли предотвратить собственное убийство, как и вы. Но вместо того, чтобы прийти ко мне за помощью, они старались справиться с проблемой собственными силами, и в конечном счете конец один. Смерть. Никто не в состоянии проявлять бдительность постоянно.

Дрю слушал вежливо, но нетерпеливо.

— Как насчет Дженни? Как с ней быть?

— В других случаях, — продолжал Фергюсон, — трупы тайно хоронят, а убийцы отправляются на корабле домой для психиатрического лечения. Все скрывается под названием «перевод».

Бумаги на столе Фергюсона лежали аккуратно, как связка карточек, но он задумчиво подровнял их ладонью.

— Дженни отправят подлечиться, — сказал он. — Она будет под надзором, и медики помогут ей вернуть здоровье. Не волнуйтесь, только шеф медицинского отдела будет знать, что она сделала. И между тем… между тем, мы хотим решить проблему, почему подымается процент колонистов, подверженных безумию.

Дрю с трудом разбирался во всем. Его главной тревогой была Дженни. Он хотел знать, вылечится ли она, как долго ему ждать, когда он сможет забрать ее домой и что он может сделать.

— Вы можете помочь, и даже очень, — довольно ответил Фергюсон. — Я бы не сказал вам так много, если бы думал иначе. Проблема для вас новая, Бэннер, но мне она знакома многие месяцы. Благодаря информации, что психиатры вытягивают из людей, которых мы отправляем домой, мы — я имею ввиду себя и руководителей секции — мы думаем, что знаем, в чем проблема и как ее решить.

— А я тут при чем?

— Вы будете нашим крючком. Мы получили средство для нашей микстуры. Завтра директор метеорологической секции не будет работать из-за слабых болей в желудке; Вы возьметесь за его работу, объявляя прогноз погоды. Один из них будет содержать предупреждение о песчаной буре…

— Но завтра не будет никакой бури!

Фергюсон взглянул на Дрю и заставил его опустить глаза. Он бросил верхнюю бумагу из стопки на своем столе в направлении Дрю.

— Это прогноз погоды на завтра. Огласите его в точности, как он есть, за исключением шестого пункта. Измените его на песчаную бурю и поправьте атмосферное давление и температуру к этому случаю.