Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

И тут они услышали в душах своих голос. Голос рек:

— Мы пришли ненадолго.

— Вы можете остаться здесь, столько захотите, — сказал отец Перигрин.

— Ненадолго, — спокойно продолжал голос. — Мы должны сказать вам нечто. Это не займет много времени. Но мы надеемся, что вы и без нас сможете продолжить свое дело.

Отец Перигрин хотел что-то сказать, но голос перебил его.

— Мы древние. — Голос проникал в мозг, расцветая там голубым газовым пламенем. — Мы — старые марсиане, покинувшие мраморные города, ушедшие в горы и отрешившиеся от всего, чем жили. Давным-давно мы стали такими, какими вы нас видите теперь. Когда-то мы были людьми, и у нас были тела, руки, ноги — почти как у вас. Предание гласит, что один из нас, добрый и умный, нашел способ освобождать душу и разум от, телесных и духовных немощей, от стареющего и смертного тела — и мы превратились в голубое пламя и стали жить среди небес, ветров и гор с тех пор и навеки, не ведая ни гордости, ни высокомерия, ни богатства, ни бедности, ни жары, ни холода. Мы живем вдали от всего мира, от всех людей, от всего, что оставили. Мы забыли все это, и о нас забыли. Мы не болеем, не умираем, мы отрешились от бренных тел и живем под сенью Божьей милости. У нас ничего нет, и мы ничего не хотим. Мы не крадем, не убиваем, нам чужды вожделение и ненависть. Мы не размножаемся, не едим, не пьем, не воюем. Вся чувственность, все телесные грехи остались позади, словно детские болезни, вместе с нашими телами. Мы отрешились от греха, отец Перигрин, и он сгорел, словно осенние листья, исчез, словно грязный снег плохой зимы, он утрачен, как подснежники после весенних заморозков, потерян, как душные ночи жаркого лета. Наши погоды умеренны, а владения богаты размышлениями.

Отец Перигрин встал, ибо голос звучал в нем с такой силой, что ощущался почти физически. Он был в экстазе, словно голубой огонь очищал его.

— Мы решили рассказать вам все это, ибо ценим ваши старания ради нас, хотя и не нуждаемся в них: ведь каждый из нас — сам себе храм, и ему не нужно место, где бы он очищался душой. Простите, что не пришли сразу, но ведь уже десять тысяч лет мы ни с кем не разговаривали, ни во что не вмешивались. Мы не хотим мешать жизни на этой планете, какой бы она ни была. Поймите, мы словно те лилии, что не прядут. Нам хорошо. И мы советуем перенести ваш храм в новый город и там очищать души, ибо, уверяем вас, мы живем мирно и счастливо.

Священники стояли на коленях, залитые голубым светом, и отец Перигрин тоже опустился на колени, и они плакали. Время шло, и они все плакали, не обращая ни на что внимания, ни о чем не думая.

Голубые шары зашевелились и стали один за другим подниматься в холодную небесную высь.

— Можно мне!.. — робко позвал отец Перигрин. — Можно мне когда-нибудь вернуться? Я хочу слышать вас.

Голубые огни вспыхнули ярче. Воздух затрепетал.

Да. Когда-нибудь он снова встретится с ними… Когда-нибудь.

А теперь огненные шары улетели, исчезли, а он, коленопреклоненный, снова чувствовал себя тем мальчиком, что со слезами на глазах кричал Огненным Шарам: «Возвращайтесь! Возвращайтесь!» Словно дедушка мог взять его на руки и отнести в спальню давно покинутого дома в Огайо.

На закате они спустились с гор. Отец Перигрин оглянулся и увидел голубые огни. «Мы не сможем построить храм, достойный вас, подумал он. — Вы сами — Красота Воплощения. Какой храм сравнится с фейерверком чистых душ?»

Следом за ним молча шел отец Стоун.

— Я вижу, — сказал он наконец, — что Истина есть на всех планетах. Все это — части одной Великой Истины. Придет некий день, когда все они соберутся вместе, словно куски мозаики, и день этот будет велик и поразителен. Марсианская истина ничуть не менее правдива, нежели земная, просто они лежали рядом. Мы пойдем к другим мирам, по кусочкам собирая Истину, пока в некий день она, всеобщая и целая, не засияет перед нами, словно свет нового дня.

— Такая уж нам выпала судьба, отец Стоун.

— Мне даже жалко возвращаться в город, к своим. Эти голубые шары. Помните, как они собрались вокруг нас? И этот голос… — отец Стоун вздрогнул.

Отец Перигрин взял его за руку, и дальше они шли вместе.

— Вы знаете… — сказал, помолчав, отец Стоун, глядя на брата Матиаса, что шел впереди и осторожно нес стеклянный шар, пылающий вечным голубым огнем, — знаете отец Перигрин, эти шары…

— Да?

— Это был Он. Наконец-то это Он.

Отец Перигрин улыбнулся. Они вышли из гор и пошли к новому городу.

(Перевод с англ. С.Ирбисова)

ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ

Был день Поминовения, и все, включая бабушку Лоблилли, шли по летней дороге, пока не очутились на дне земном и в небе высоком деревеньки Миссури, и пахло так, как бывает, когда один сезон сменяет другой, — зацветающими луговыми травами.

— Вот мы и пришли, — сказала бабушка Лоблилли, опираясь на палку, оглядела всех горячим взглядом своих карих с желтизной глаз и сплюнула в пыль.

Кладбище располагалось на пологом склоне холма. Здесь было царство просевших могил и деревянных крестов, пчелы жужжали среди тишины, а бабочки то складывали крылья-лепестки, то вновь расцветали в прозрачном голубом воздухе.

Высокий загорелый мужчина и женщина с зонтиком долго стояли молча, глядя на холмики, под которыми лежали их родственники.

— Ну, давайте работать! — сказала бабушка и заковыляла по влажной траве, быстро втыкая то здесь, то там свою палку. Остальные несли лопаты и специальные корзины, украшенные маргаритками и ветками сирени.

В августе правительство закрывало дорогу сюда, и, поскольку этим кладбищем не пользовались уже пятнадцать лет, родственники согласились на перезахоронение.

Бабушка Лоблилли опустилась на колени и взмахнула лопатой.

Другие тоже копошились на могилах своих родных.

— Бабушка, — сказал Джозеф Пайкс — его тень была такой же большой, как и он сам. — Бабушка, ты не там копаешь. Это могила Уильяма Симмонса!

При звуке его голоса все остановились и прислушались. Стало так тихо, что можно было услышать бабочек, порхающих в прохладном полуденном воздухе.

Бабушка подняла глаза на Пайкса.

— Ты думаешь, я не знаю, что это его могила? Я не видела Уильяма Симмонса шестьдесят лет и собираюсь повидаться с ним сегодня.

Она мерно, лопата за лопатой, кидала жирную землю и что-то говорила то ли в пустоту, то ли тому, кто мог ее слышать:

— Шестьдесят лет назад он был красивым, ему было всего двадцать три. А мне было двадцать. Золотые волосы, молочно-белые руки и шея, румянец цвета хурмы. Шестьдесят лет, и день свадьбы был уже назначен, а потом — его болезнь и смерть. И я помню, как земля сыпалась на него и раскисала от дождя..

Все уставились на бабушку.

— Но, бабушка… — начал было Джозеф Пайкс.

Могила была неглубокой. Вскоре старуха докопалась до длинного металлического ящика.

— Помогите-ка! — крикнула она.

Девять мужчин потащили тяжелый ящик из могилы, а бабушка — дирижировала имя своей палкой.

— Осторожно! — покрикивала она. — Теперь опускайте.

Они поставили гроб на землю.

— Джентльмены, не будете ли вы так любезны, не занесете ли ненадолго мистера Симмонса ко мне домой?

— Мы отнесем его на новое кладбище, — сказал Джозеф Пайкс.

Бабушка впилась в него пронзительным взглядом.

— Вы притащите этот ящик прямо ко мне домой! А я буду вам очень признательна.

Мужчины стояли и смотрели, как она уходила. Потом посмотрели на гроб, переглянулись и поплевали на ладони.

Пять минут спустя они протиснули железный гроб через парадную дверь маленького белого домика бабушки и поставили на пузатую кухонную печку.

Бабушка поднесла всем по стаканчику..

— Теперь давайте откроем крышку, — сказала она. — Не каждый день удается повидать старых друзей.

Мужчины не стронулись с места.

— Хорошо, если вы не хотите — я сама.

Она ткнула в крышку своей палкой, еще и еще, сбивая корку земли. Пауки разбежались по полу. Сильный запах, похожий на запах весенней пашни, волнами поплыл по комнате. Мужчины решились наконец взяться за крышку. Бабушка отошла в сторону.

52
{"b":"95786","o":1}