Ноугэра прогудел:

— … не было ни песка, ни моря, ни соленых вод, ни Земли внизу, ни неба вверху, ни травы — одна пустота.

Потом он протянул руку, сравнивая цифры второго ряда чисел, мигающие в глазах угловатого Лица перед ним, и нажал на рычаг. Один из глаз дружески подмигнул, еще раз загорелся красным и погас.

— Хорошо, — сказал теплый голос.

Прозвенел маленький колокольчик. На лбу Лица появились цветные линии, означающие, что Ногуэра должен нажать еще один рычаг, чтобы что-нибудь произошло.

— …с юга Солнце, Луны товарищ, касающееся правой рукой края неба.

Строки из «Эдды» были остатками уроков литературы, которые когда-то посещал этот человек. Время между играми он заполнял тем, что восстанавливал воспоминания в своем мозгу; ему нравилось слушать звук своего низкого голоса в шарообразном помещении. Лицо перед ним, на самом деле являющееся сложным полуприбором-полуроботом, играло с ним в игру, которую он любил.

Внезапно он заметил отсутствие Лица, очарование которого сохранил в своих воспоминаниях, — белый предмет, округлый, мягкий и хорошо пахнущий. Он знал также его название: робот. Игра продолжалась… продолжалась уже пятнадцать дней.

Ногуэра откинулся назад, рассматривая бесчисленные точки вокруг себя и думая о линиях. Эти тонкие линии связывали точки друг с другом в прочную сеть, ведя другие линии от одной точки до другой, освобождались и меняли положение; это было забавно и красиво.

— Семнадцать, — произнес низкий и полный теплоты голос, донесшийся из овального отверстия Лица под мостиком из светящихся линий. Семнадцать — это было число Большой Игры.

— Да, — ответил Ногуэра и повернул один рычажок. На носу Лица появилась черная точка, ползущая вверх по линии. Двадцатипятилетний парень в удобном кресле хихикнул.

— Солнце не знает чертогов их звезд… — сказал он.

— Ты голоден?

— Нет, няня, — ответил парень, — они выбрали имена для Ночи и Новой Луны.

— Точно. Восемнадцать, — голос мягко усмехнулся Ногуэре. На этот раз все было серьезно; человек несколько раз подержал себя за мочку уха и сконструировал спираль. Круглое окошко осветилось, и появилось игровое поле, в центре которого возник пестрый шар, покрытый золотыми, зелеными и синими клочками вуали. По мере того как гибкие, смуглые пальцы Ногуэры с помощью двух верньеров создавали линии, спираль расширялась, окружив шар и захватив его словно следами быстрых огоньков.

— Хорошо, — сказало Лицо. — Девятнадцать.

Левая рука передвинула рычаг вперед. Звуковая гамма стала громче, колеблясь от высоких нот к низким, и наоборот. Когда прозвучал последний звук, все окошки вокруг Ногуэры засветились.

— Яркие, чистые, — сказал он, — … утро и полдень.

Ассоциации ползли по нервным путям, вызывая слабое чувство: жажду.

— Я хочу пить! — произнес человек.

Голос ответил медленно и очень настойчиво.

— Пока еще рано. Мы должны закончить игру. Это займет около часа.

— Час — слишком долго, — Ногуэра заплакал, и слезы побежали из его огромных глаз.

— Не плачь, — стала утешать его машина. — Продолжим игру. Двадцать.

В глаза мужчины ударил яркий свет.

— Ха, стало еще светлее, — хихикнув, сказал он и правой рукой перевел еще один рычаг, на верхнем конце которого был белый шарик, в длинной щели до одной из отметок. Там, слегка щелкнув, рычаг остановился. На четырехугольном светящемся поле образовалось ухо Лица, побежали цифры: 8…6…5…3…1,3.

Когда появилась последняя цифра, Ногуэра нажатием кнопки остановил хоровод цифр. Он не мог поступить иначе, потому что, во-первых, все другие манипуляции были блокированы, а во-вторых, это просто была Большая Игра. До сих пор он всегда выигрывал. Как часто? Он покопался в своей памяти; тридцать четыре — один раз Лицо выиграло у него. Но сразу же после этого он снова начал выигрывать. Так же часто.

— Сумерки и вечер время отмеряют.

Ногуэра уже давно сидел в шарообразном помещении, диаметром в три раза превосходившем его рост. Он спал в кресле, откидывающемся назад и превращавшемся в постель после того, как красный цвет стен сменялся стерильной белизной. Душ и туалет находились возле шкафа с пестрой одеждой, и Лицо давало ему все, что нужно: беседу, пищу и музыку. Игра длилась двадцать шесть ходов. Каждый ход назначался Лицом. Потом было произведено несколько переключений, каждое из которых вызвало определенную реакцию. До сих пор зеленая лампочка выигрыша всегда вспыхивала на стороне человека, а не Лица. Между отдельными ходами иногда проходило много времен.

— Ногуэра, — донеслось изо рта Лица, — теперь ты должен обратить внимание на точки. Это относится к правилам.

Огромное окно, прозрачное полушарие над головой мужчины, изменило свой цвет. Стало темно. В темноте блестели многочисленные точки разных цветов. Их было не сосчитать. У Ногуэры болела голова, когда он их видел, и он отвел взгляд.

— Посмотри еще раз, Ногуэра! — мгновенно раздался голос Лица.

— Не хочу.

— Это входит в игру!

— Слишком много!

— Ты должен это сделать!

Он снова посмотрел на точки, которые собрались в определенные группки, но линии их не связывали. За ними были видны нечеткие предметы, напоминающие свернутые тряпки. Прямо перед его глазами, на светящемся белым перекрестье нитей, находился переливающийся шарик. Головная боль усилилась. Что-то потянуло за одну из нитей, натянутых в псевдовакууме его мозга. Струна заколебалась. Голова человека еще находилась под светящимися глазами, которые уставились на него. Он захныкал.

— Нет! — в отчаянии воскликнул он. — Больно!

Клик! Механизм затемнил окно, и привычная полутьма с множеством мерцающих цветных точек снова заполнила шарообразную кабину, в которой находился Ногуэра. Но шар все еще был перед ним, и он начал неясно сознавать, что шар этот останется здесь до конца Большой Игры. В прямоугольном окошке появилась успокаивающая картина, и боль словно выдуло. Ногуэра провел нервными пальцами по коротко остриженным волосам, потом стал следить за светящимися сигналами, вспыхивающими перед ним на большом экране.

— Двадцать три, — произнес наконец голос.

Лицо перед ним состояло из глаз, под которыми находился овальный рот, венок разноцветных огоньков окружен плоскостью, из которой выступали два больших уха. И все это жило, непрерывно двигалось, было веселым и возбуждающим, поэтому Ногуэра не знал ничего более прекрасного, чем Большая Игра. Но были ли тут слова?

— Двадцать три… Двадцать три! — в голове четко прослушивалось настойчивое напоминание.

Пестрая игра красок — прямоугольный узор извилистых форм — выстраивалась на игровом поле. У него появилось чувство, что шар вертится вокруг оси, но, возможно, это было не так. Шар перед ним распухал.

— Двадцать четыре.

Шар рос и рос; скоро он заполнил все окошки, перетек через его боковые стороны — изгиб поверхности остался и стал заметно четким. Было жаль, что узор поблек и сократился. Внезапно засветилось второе окошко, в котором появилась поперечная черта, а под ней цветная линия, косо пересекающая черту. Появились цифры. Соответствие! Когда линии совпали, на стороне Ногуэры вспыхнула зеленая лампочка. Выигрыш! Затем над линиями появился круг, возле которого по светло-серому полю окошка медленно ползла точка, которую нужно было ввести в круг.

— Двадцать пять.

Он взялся еще раз за рычаг, который мог свободно двигаться во всех направлениях. Когда он двигал этот рычаг, точка тоже двигалась. Ногуэра безошибочно направил точку к кругу. Она приблизилась… подошла еще ближе, а потом, перед самой линией, круто пошла вверх. Рука двинулась, перенеся импульс на рычаг, который передал его механизму; прибор перед Ногуэрой зло загудел. Точка упала отвесно вниз, коснулась круга и пошла дальше. Мужчина отчаянно пытался переместить точку в круг.

— Двадцать пять… Ты невнимателен.