Последний шанс удержаться, когда его пальцы ложатся на бедра. Я смогу, да… Да, смогу! Потому что, несмотря на то, что Бергман не делает ничего ужасного, это вообще-то противозаконно, и я все равно против! Против…

Ааааа… Что он творит?!

Выгибаюсь дугой, когда он резко наклоняется и берет меня в рот, посасывая, урча, вылизывает…

— Обожаю… Обожаю тебе лизать. Кто бы сказал, а… Сучка ты… Слишком сладкая и слишком выебистая сучка… Но под моим языком ты глаже шелка, и я не устану тебе лизать и доказывать, какая ты на самом деле! — жарко выдыхает, вновь накрыв ртом пульсирующую плоть.

Вообще-то я против. Против…

Ааааа… Боже, против этого… я точно не против…

Слишком хорошо он меня берет, полизывает и сосет самый кончик, но не дает разогнаться волне, прекращает, пальцами поглаживая по кругу сочащейся вагины. Меня трясет от предвкушения, внутри поджимает пульсирующей пустотой, которую сразу же занимают его пальцы, и я благодарно, жадно сжимаюсь вокруг его пальцев. Даже подмахиваю бедрами осознанно…

Какая, нафиг, гордость, я хочу кончить… С ним хочу кончить, а потом подумаю, что делать с этим кобелем.

— Не могу… Черт… Как же хочу тебя… Услышать хочу! — вырывается из груди Натана гортанный рык, который вибрирует у меня между ног, запуская еще больший ток по телу.

Повязка на глазах остается, но липкая лента со рта оказывается сдернута. Из меня водопадом обрушиваются разные звуки: стоны, покрикивания, лепет и бессвязный повтор его имени: «Нат.. Нат… На-а-ат!»

Он размашисто двигает пальцами и продолжает меня ласкать, до самого финала, впитывая и всасывая каждую каплю удовольствия.

Я взлетаю… Мммм… Наконец-то взлетаю, жалкие потуги сделать самой себе хорошо не идут ни в какое сравнение с тем, что происходит сейчас.

И, когда в меня закономерно потом погружается горячий, толстый член мужа, я, в общем-то уже не протестую и сама тянусь за поцелуем.

Мой второй финал горячий и долгий, дольше предыдущего в несколько раз. Подбрасывает и долго-долго качает на волнах удовольствия, пока Бергман размашистыми толчками приходит к финалу…

Это ужасно.

И это, одновременно, самый классный секс, что у нас был. Просто на высоте…

Я даже не знаю, что сказать.

Впрочем, это знает мой дурной язык.

— Ты за это заплатишь, Бергман. Немедленно меня развяжи, мерзавец!

И температура между нами сразу падает градусов на двести…

Сара

— Ты все-таки вынуждаешь меня поступить плохо, Сара. Почему? Почему ты выводишь меня из себя даже сейчас?! Почему?! — злится Натан и снова рычит.

Точно животное, дикое, умное, грациозное..

Так, стоп… Кажется, я его хвалю! Да, он в постели хорош, и на этом все!

Больше никаких положительных качеств.

Красивый и порочный хищник, с отсутствующей душой и крайне холодным, даже каменным сердцем.

Угораздило же меня в такого влюбиться.

Надо спасаться, пока не поздно.

— Ты получил, что хотел, Бергман. Спустил. Теперь развяжи меня немедленно! — требую я.

— Ах, я получил то, что хотел?! Ты меня вообще слушала, принцесса?! Спустил… Ты, блять.. Серьезно?! После того, что только что было сейчас, ты считаешь, что мне нужно только спустить?! Спустить с тобой, как со шлюхой?! Вот ты какого мнения обо мне.

— Заячий хвостик мне о многом сказал.

— Тебе не дает покоя тот хвостик. Ясно… Что ж. И ты считаешь, что я хочу только спустить. Показать тебе? Показать, как обращаются со шлюхой? Чтобы ты на контрасте почуяла разницу! — в его голосе просыпаются какие-то совсем низкие нотки, пугающие и совсем лишенные границ.

По телу пробегает ледяной озноб. Нужно притормозить! Остановиться с оскорблениями, но уже слишком поздно!

Натан снова берется за свое пошлое дело. Он схватил меня за лодыжки, зафиксировав их так, чтобы я могла двигать и даже немного дергать ногами, но не полностью, нет…

Под попу отправляется подушка. Довольно высокая подушка, должна признать. И теперь моя вагина и задница лежат выше головы, как на постаменте.

Что еще он придумал, озабоченный?!

Я сжимаюсь от каждого звука и щелчка…

Потом его пальцы касаются мокрых складочек и.. скользят ниже, к попке.

— Не смей!

— Ты уже была не против, когда я шалил тут немного, и мы потихоньку продвигались в сторону…

— Так любимых тобой пробок с хвостиком, да?! Ни за что!

Его пальцы снова меня касаются, на этот раз с прохладным гелем, разминая и нанося его на тугое колечко!

— Нет-нет! Прекрати! Немедленно…

Это еще не все, через миг кожу живота начинает щекотать какой-то пушок, и меня аж подбрасывает высоко вверх.

Я ничего не вижу, поэтому восприятие, как никогда острое. И я каждой мурашкой понимаю, что он щекочет меня пушистым хвостиком.

— Не смей! Это… Это тот самый хвостик?! Животное! Нет! Я… Не прощу! Этого точно тебе не прощу..

— Нет, что ты. Это новый хвостик и не заячий, нет. Зайца можно тупо завалить, как добычу. Но ты же не зайчик, Сара… Ты та еще лисица. Ты тоже хищница. Роскошная, хитрая и красивая лисица…

Он опускает этот хвост мне на грудь, и я понимаю, что это действительно длинный, роскошный хвост, который Натан, похоже собирается вставить мне в попу и трахнуть!

— Убери это! Я не шучу… Я..

— Я тоже! — огрызается он. — Тоже не хочу. Обвиняешь меня в том, что я способен только на то, чтобы спустить? Ок, сейчас я тебе это продемонстрирую… На контрасте, и я думаю, ты будешь просто охеренной…

Кончик пробки касается отверстия, щекоча его. Натан легко нажимает, смазанный кончик начинает входить, и я… выкрикиваю.

— Прекрати, я беременна!

Сара

Натан пораженно застывает.

Я продолжаю вопить полными легкими:

— Думай, что творишь! Хочешь изнасиловать в задницу беременную жену? Отлично! Выкидыш я тебе никогда не прощу!

Кажется, Натана даже отбрасывает назад, потому что кое-что падает на пол с мягким шелестом и одновременно стуком.

Это..

Плачу, не в силах двигаться.

— Даже ноги затекли, а руки… вообще не передать словами. Я их не чувствую. Я сейчас умру… Умру!

— Это правда?!

Хотела бы я видеть перекошенную рожу Бергмана в этот момент, но поверх глаз лежит повязка.

— Сара.. Сарочка… Это правда?! — спрашивает он. — Мы же предохранялись.

— Не всегда.

— Вот черт… — хлопает себя по лбу. — Ебать, Натан. Ты осел. Сорок с лишним лет, и до тебя только что дошло, что ппа — это не гарантия от беременности! — говорит он с досадой.

— Ааааа… То есть ты еще и не хочешь от меня детей! Ну, конечно… Их тебе родит твоя любимая зайка… Кучу зайчат тебе нарожает.

— Блять, ну что за бред, Сара. Прекрати. Ни слова. Я сейчас… Сейчас, любимая. Кретин. Боже… А ты… — голос его осекается. — Ты тоже дура! Дура упрямая… Почему ты сразу мне не сказала?! Нахрена было морозиться от меня неделями?!

— И что это меняет?! Что меняет, Бергман?

— Все, — решительно заявляет. — Это меняет все.

Или ничего, добавляю мысленно.

Но становится уже слишком поздно. Бергман суетится вокруг меня, целует, поглаживает, бормочет что-то.

— Нож. Я забыл взять нож. Я сейчас… Сара… Одну минуту, на кухне должен быть нож! — говорит он ошарашенно.

Потом зачем-то прикрывает меня тонкой простыней, целует в щечку.

Убегает, прибегает… Развязывает.

Мне даже не приходится изображать слезы, я реву по-настоящему, когда в затекшие конечности возвращается чувствительность. Это оказывается неприятно и больно, колко. Бергман массирует мои руки и ноги, целует их… Каждый пальчик, опустившись на колени, целует, потом обнимает меня за ноги и замирает.

— Если бы ты сразу сказала…

— Хватит… — я не узнаю свой голос. — Я хочу одеться и домой.

— Мы поедем домой. Обязательно поедем.