Корнелио очнулся в полдень, одна рука онемела, а на щеке, которой он упал в кровь монстра, образовался сильный ожог. Пошатываясь, Корнелио с трудом подошел к дереву. Там валялись его вещи и сиротливо лежала на траве оборванная веревка. Ужас, который наводил ноктиум, действовал не только на людей и лошадь смогла разорвать путы. В отличие от Корнелио, ей повезло.

Охотник осмотрел свои раны. Ожоги выглядели отвратительно, на ладони левой руки кожи почти не осталось, стоило пошевелить хотя бы одним пальцем, как руку охотника сводило от сильной боли. Корнелио пришлось плохо слушающейся правой рукой растереть лежавшие в его сумке сушеные листья поризника и столетника, смешать их со слюной и наложить на бурые ожоги. Боль резко усилилась, охотник застонал, сильно ударив правой рукой по дереву.

Наконец, он пересилил себя и кое-как обвязал руку лоскутом от разорванной запасной рубашки. Нужно было где-то найти помощь. Все надежды Корнелио были в поселении, что находилось недалеко от Медвежьего леса.

Но сейчас ум охотника волновал другой вопрос. Почему ноктиум пощадил его? Этому не было объяснения. По свидетельствам немногих уцелевших, спасти от него могли только быстрые ноги и гибнувшие соратники, прикрывавшие твое бегство.

Корнелио, пошатываясь, нашел руку ноктиума. Она представляла собой сшитые вместе мышцы вокруг почерневших костей. Медальон прожег руку насквозь. Стараясь не касаться отрубленной конечности, Корнелио вытащил медальон.

Он не просто атрибут охотников. Серебряный круг с черным знаком молнии был освящен и впитал в себя силу семи молитв. Он отпугивал слабую нечисть и был своеобразным оберегом от злых чар. Медальон, по сути, являлся усиленной версией нательного знака молнии из серебра, который носил каждый житель Союза и который был одним из самых важных предметов в жизни верующего. Снимать нательную молнию запрещалось одним из первых указов Экхалорианской церкви.

Охотник набрал воды во фляжку и вышел на тракт. Идти было тяжело, тело горело, пот крупными каплями катился по лицу, задевая ожог на щеке. К тому же сегодня и намека не осталось на вчерашние тучи, палило солнце. Как охотник не старался беречь воду, начинающаяся лихорадка заставила его выпить все уже через два часа. Когда это случилось, Корнелио устало сел в придорожную траву, вскинул голову к яркому голубому небу, скрестил руки на груди и принялся шептать молитвы Анжелосу – одному из небесных созданий Экхалора, покровителю ордена охотников, защитнику путников и путешественников. Позже Корнелио принялся шептать и лечебные молитвы. Сначала в монастыре Корнелио заставляли молиться в свободное время из-под палки, потом это вошло в привычку, а теперь, за время своих странствий он понял их немалую практическую пользу.

Он, конечно, подозревал, что в этом было что-то от обыкновенной магии, а не от высших сил, но старался об этом не думать. Лечат и ладно. Они снова не подвели его, как и сотни поколений людей, живших до него, и будущих жить после. Раны стали болеть меньше, на горизонте показалась пыль, а через несколько минут стал слышен и стук колес деревянной повозки. Корнелио воспрянул духом. Скорее всего, кто-то из жителей поселения возвращался из далекого города. Такую удачу мог послать только сам Экхалор.

Корнелио поднялся, отряхнул плащ и принялся ждать. Вскоре показался повозка, запряженная одной лошадью. На козлах сидел худой, настороженный старик с пепельными волосами.

– Доброго здоровья! Куда путь держишь?

– И тебе не хворать, почтенный. Домой еду, в деревню, – осторожно ответил старик. Корнелио подумал, как выглядит его лицо, на котором теперь помимо шрама красовалось багровое пятно ожога.

– Не подвезешь?

– Это, конечно, можно, – медленно и осторожно проговорил старик, – да только ты не обижайся, но рожа больно у тебя разбойничья. Уж не беду ли к нам в деревню несешь? Нам и так непросто…

– Молнию на тебя, старик! Я по приказу церкви, – с этими словами Корнелио показал ему медальон.

– Ну, – сощурился мужик, – знаки на тебе вроде божеские, нечисти не пристало таких носить. Да только медальона я такого не знаю. Да и мало ли, с кого ты его снял. Вона, цепочка то оторвана.

– Тьфу ты, – сплюнул Корнелио на траву и пробормотал: – Малоизвестны мы вот в таких удаленных деревеньках, куда охотники и инквизиторы заходят раз в десять лет.

– Инквизиторы? – с испугом переспросил старик. – Т-ты инквизитор? Коли так, то милости просим, господин, с радостью подвезу.

– Почти инквизитор, – сказал Корнелио, но видя его малопонимающий взгляд, со вздохом сказал: – для тебя никакой разницы.

– Ладно, залезайте господин, – старик указал рукой на повозку.

Там стояло два ящика, куча мешков непонятно с чем, да бочонок, в котором, судя по намалеванному краской названию, было что-то из спиртных напитков. Охотникам пить запрещалось. Мало того, что хмельные напитки считались колдовскими зельями, так вдобавок к этому пьяного человека легче подвергнуть магии или ментальному контролю. Что в работе охотников на еретиков явно не к добру.

– А ты чего бледный такой, мужик? Хворь что ли, у тя какая? – обеспокоенно спросил мужик.

– Нет. Ранение небольшое, сил нет, – Корнелио показал любопытному старику перевязанную руку.

– А… Ну лады тогда, – и отвернувшись он дернул поводья.

Старая лошадь медленно тянула повозку. Пейзаж был однообразным и привычным. Солнце разморило и охотника начало клонить ко сну. Но из сонной дремоты его вывел дребезжащий голос старика.

– А ты зачем к нам-то. Жечь что ли кого собрался?

«Вот ведь надоедливый мужик» – мелькнуло в уме Корнелио.

– Нет, я еду расследовать дело ваше, говорят у вас в деревне мракобесие творится.

– Да, энтого у нас достаточно. Наконец-то хоть кто-то будет заниматься этим, а то двое других приезжало, ничего не сказали, взяли припасы и уехали.

– Так, так, так, – заинтересовался Корнелио, – что за люди? – вкрадчиво спросил он. «Неужели еще охотники, мелькнуло у него в голове. Вряд ли, ведь орден послал только меня. Хотя… колдунья ведь непростая. Если это конечно женщина… Но все равно, странно почему они не предупредили меня. Инквизиторы бы сами не поехали. Не их это дело – ручки марать».

– Да бес их знает. Странные люди, в странной одежде. У одного червленые доспехи, а второй весь в зеленом, с капюшоном.

– Ты, старик, нечистых не упоминай. Но люди действительно странные, – пробормотал Корнелио на его вопрошающий взгляд и отвернулся. «Паладин и епископальный следопыт. Скорее всего. С первым все ясно. Инквизиция решила подстраховаться. А второму что здесь нужно? Они вообще Инквизиции не подотчетны, насколько это возможно в нашей стране, где даже матриарха Священного союза проверяют на наличие потусторонних сил. Явно этим делом обеспокоился и местный «феодал» – епископ Чермоланский. Странно».

Тут о себе решили напомнить раны. Сильная ноющая боль пронзила всю руку. Корнелио тихо застонал сквозь сжатые зубы.

– Э, мужик, ты чего? Помираешь что-ли?

– Не дождешься, старик, – прошипел Корнелио и, облизав пересохшие губы, спросил: – А церковь у вас есть?

– А то. Без церкви то никак.

– А священник ваш, помогают его молитвы?

– Отец Марино то? Конечно, его лечебные молитвы всегда помогают. Да только отварами и травами оно как-то привычней, чем у него.

Корнелио пытался заснуть, но его беспокойный сон постоянно прерывали дорожные кочки, от тряски рука стала болеть еще сильнее. Старик все пытался что-то выведать у него, но Корнелио старался отвечать односложными фразами, либо не отвечать вообще.

Показалось поселение. Бедное. Впрочем Корнелио видел мало богатых деревень. Покосившиеся лачуги, с соломенными крышами, маленькая часовня из потемневших досок. Ни частокола, ни сторожевой башни. Корнелио кинул медную монетку старику и отправился прямиком к старосте. Старостой оказался невысокий мужичок, с окладистой черной бородой и сединой на висках. Он стоял на пороге высокого деревянного дома.