На стене напротив вспыхнул экран. На нем – лица. Одно за другим. Соперники. Я пробежался по ним взглядом, оценивая, как угрозы в Глубинах. Хрупкая девчонка с большими глазами. Двое с пустым, тупым взглядом наемников. И она. Та самая, из Сектора семь. Клара. На снимке она была еще грязной, испуганной, но в ее взгляде читалось не только животное отчаяние. Была искра. Осознанность. Опасная.

– Любуйтесь, – голос Кассиана вернулся, томный и язвительный. – Ваша семья. Ваши враги. Ваше мясо. Скоро вы встретитесь. Лично.

Экран погас. Я остался один с грудой мусора на полу и тихой яростью, кипящей в груди. Они не просто хотели, чтобы мы убивали друг друга. Они хотели, чтобы мы это делали с удовольствием. Чтобы мы ненавидели друг друга еще до того, как обменяемся первым взглядом.

Я подошел к месту, где была дверь. Нащупал пальцами почти невидимую линию стыка. Уперся плечом в холодную, гладкую поверхность. Напряг все мускулы. Металл слегка подался, издав тихий, недовольный гудящий звук. Бесполезно. Я отступил, переводя дух. Сила здесь была бесполезна. Это была не та игра. Повернувшись к стене, за которой, как я знал, сидел он, я сказал четко и ясно, вкладывая в каждое слово всю свою ненависть.

– Я не буду танцевать под твою дудку, палач. Я сломаю тебя. Слышишь? Я сломаю тебя самого.

В ответ тишина стала еще глубже, еще напряженнее. Но я почувствовал его улыбку. Он ждал именно этого.

Тишина в операционном зале «Олимпа» была иной, чем в моих личных покоях. Она была насыщена тихим гулом серверов, мерцанием сотен голографических экранов и почти осязаемым напряжением двух десятков техников, боящихся пропустить малейшую мою команду. Воздух пах озоном и страхом. Мой любимый аромат. Я откинулся в кресле, позволяя пальцам скользить по сенсорным панелям подлокотников. На центральном экране, увеличенном до максимума, была она. Клара. Моя новая любимая игрушка.

Она металась по своей клетке, как дикая кошка, впервые попавшая в зоопарк. Каждый ее шаг, каждое движение дышали грацией, отточенной в борьбе за выживание. Это было… восхитительно. Совершенные дамы Элиума, с их выхолощенной пластикой и искусственными ухмылками, вызывали у меня лишь зевоту. А здесь – чистая, необузданная животная энергия.

Я прикоснулся к экрану, проведя пальцем по контуру ее фигуры, застывшей у разбитой тарелки. Худющая, но с упругими мышцами пресса, проступающими под тонкой тканью халата. Грудь, небольшая, но высокая, двигалась от учащенного дыхания. Я представил, как эта грудь будет вздыматься под моей рукой. От страха? От гнева? От неожиданно пробудившегося желания? Неважно. Любая эмоция будет драгоценна.

– Увеличьте фокус на лице, – бросил я технику, и тот вздрогнул, застучав по клавишам.

Ее лицо заполнило экран. Широко распахнутые глаза, в которых бушевала смесь ужаса, ярости и того самого проклятого интеллекта, что делало ее особенной. Взгляд дикарки, который видел слишком много. Я хотел заглянуть в эти глаза, когда буду входить в нее. Увидеть, как в них гаснет последняя искра сопротивления и загорается огонь вынужденного, позорного наслаждения. Легкое возбуждение пробежало по моему телу. Я громко выдохнул. Да, она идеальна.

– Сердцебиение сто двадцать ударов в минуту, кортизол зашкаливает. Прекрасные показатели, – прокомментировал кто -то из биотехников. – Высокая стрессоустойчивость, несмотря на панику.

– Она не паникует, – поправил я его, не отрывая глаз от экрана. – Она оценивает обстановку. Ищет слабые места. Как настоящий хищник.

Мой взгляд скользнул вниз, к датчикам, отслеживающим ее микродвижения. Легкая дрожь в пальцах. Напряженные икры. Сжатые кулаки. Вся она была сжатой пружиной. Как бы я хотел стать тем, кто ее разожмет. Медленно, мучительно, наслаждаясь каждым щелчком, каждой судорогой ее тела.

Я переключил камеру на другую клетку. Тот самый солдафон, Дон. Он вел себя предсказуемо – крушил все, до чего мог дотянуться. Примитивная сила. Грубая мужская энергия, которая, я не сомневался, сводила с ума скучающих аристократок на трибунах. Его ненависть была простой, как молоток. Инструмент. Полезный, но скучный. Но он… он мог пригодиться. В моей игре.

В сознании уже выстраивалась многоходовая комбинация. Столкнуть их. Заставить эту дикую, прекрасную кошку сцепиться с этим грубым псом. Наблюдать, как они будут разрывать друг друга. А потом… потом явиться. Как бог. Как хозяин. И забрать то, что останется. Возможно, даже при нем. Чтобы унизить обоих. Мысль об этом заставила кровь прилить к паху. Представление было до странности эротичным. Ее изможденное, запачканное потом и кровью тело, прижатое к холодному полу. Его могучая спина, покрытая шрамами, напряженная в финальном усилии. И я, стоящий над ними, безупречный в своем белом костюме, наблюдающий, как затухает последняя искра борьбы в ее глазах, прежде чем приказать ему отступить и занять это место мне. Я сглотнул, чувствуя, как учащается мой собственный пульс. Нужно было успокоиться. Слишком сильные эмоции мешали контролю.

– Приготовьте для участницы Клары подарок, – сказал я, не отводя взгляда от ее губ, полных и слегка приоткрытых от тяжелого дыхания. – Вечернее платье. Что-нибудь облегающее. Шелковое. И чтобы цвет был алый. Под стать названию наших Игр.

Техник заморгал, удивленный.

– Но протокол первого дня не предполагает… – начал он.

– Протокол, – перебил я его ледяным тоном, – Это то, что я говорю, когда мне не хочется фантазировать. Исполнить.

Он сглотнул и закивал, застучав по клавишам с удвоенной силой. Да, пусть придет упакованная, как моя личная кукла. Пусть почувствует шелк на своей коже, которую до этого знала лишь грубая ткань и грязь. Пусть увидит себя в зеркале не дикаркой, а потенциальной принцессой. Это сломает ее куда вернее, чем голод и холод. Это посеет в ней сомнение. А из сомнения прорастает самый плодовитый сорняк – надежда. Надежда на мою благосклонность. Надежда, которую я с наслаждением вырву с корнем. Наверное…

Я снова переключился на камеру в ее комнате. Она замерла у стены, прижавшись к ней ладонью, словно пытаясь почувствовать пульс этого искусственного мира. Ее халат слегка распахнулся, открыв длинную линию шеи, ключицы, тень между начинающимися грудями. Мое дыхание на мгновение перехватило. Какая досада, что между нами лежат километры стали, бетона и этики, которую мне же и пришлось придумать для отвода глаз. Как я хотел бы быть там. Прикоснуться к той самой коже, которую они так старательно отмыли для меня. Провести пальцем по ее ключице. Зажать ее подбородок и заставить посмотреть на меня. Не через камеру. Глаза в глаза.

– Скоро, моя дикарка, – прошептал я, и мои пальцы непроизвольно сжались, будто ощущая ее упругие бедра. – Мы сыграем в самую увлекательную игру. И я научу тебя правилам. Лично.

Один из экранов мигнул красным – сигнал от медицинского блока. Один из участников, слабак из Пятого Сектора, не выдержал стресса и впал в кому. Идиот. Испортил статистику. Раздражение, острое и жгучее, сменило приятное возбуждение.

– Уберите это с глаз моих, – бросил я через плечо. – И найдите ему замену. Чтобы к утру все было готово. И чтобы следующий был жизнеспособнее.

Мне было плевать на этого никчемного паренька. Он испортил мне настроение. Перебил мои фантазии своим жалким существованием. Я снова сосредоточился на Кларе. Она села на пол, в позу эмбриона, спрятав лицо в коленях. Защитная реакция. Беспомощность. Это тоже было прекрасно. Я наблюдал, как дрожит ее плечо. Одиночная, предательская слеза скатилась по датчику и упала на пол. Капля настоящей, неподдельной боли в этом море фальши. Я сохранил этот момент. Для личного архива. Завтра начнутся настоящие игры. А сегодня… сегодня была прелюдия. И я наслаждался ею сполна.

– Принесите мне вина, – распорядился я, наконец отрывая взгляд от экрана. – Самого старого. Сегодня есть что отпраздновать.

Игра только начиналась. А я уже чувствовал себя абсолютным победителем.