Прежде, чем продолжить путь, я аккуратно вернула на место половицы – это ненадолго задержит преследователей, когда они меня хватятся – и поползла направо. Вскоре обнаружила нить, о которой говорила подруга, и двинулась вдоль нее, только успевая зажимать нос, чтобы не чихнуть.

А потом раздались крики. Я узнала истошный голос Эль:

– Он отравился! Помогите! Кто-нибудь!

Грохот, топот, много шума и суеты прямо над моей головой. Не знаю, что они с Марком придумали, но внимание к себе точно привлекли.

Я поползла быстрее и вскоре добралась до неплотно приставленного деревянного щита. Немного отодвинув его в сторону, протиснулась в образовавшуюся дыру и оказалась аккурат возле мусорной ямы. На жаре вонь стояла дикая, поэтому кто-то из работников попытался прикрыть ее ветошью, но лучше не стало. Зато все окна с этой стороны были наглухо закрыты.

Ожидая, что сейчас раздастся крик «держи ее!», я бросилась к малиннику. Влетела в него разъяренной осой и, не замечая, как ветки хлещут по лицу, а крапива жалит ноги, понеслась дальше.

Однако никто ничего не кричал мне вслед, никто не бросился в погоню. Мне удалось без происшествий добраться до нашего тайного места в лесу – поваленного дерева, в вывороченных корнях которого темнел лаз. Юркнув туда, я в потемках нащупала небольшой мешок и, закинув его на плечо, понеслась дальше.

Передо мной стояла сложная задача: миновав город, добраться до пристани и при этом никому не попасться на глаза. Пришлось делать большой крюк. Бежать по подлеску, потом барахтаться в наполовину высохшей запруде. Воды там не осталось, зато вязкой жижи было по щиколотку, и я выбралась из нее, унося на каждой ноги по пуду грязи. Затем был выматывающий забег вдоль неровного берега обмелевшей реки. Я скользила, цеплялась платьем за коряги, падала, обдирая ладони до крови, но зато к пристани выбралась совсем с другой стороны, обогнув город по широкой дуге.

И здесь Эльза оказалась права – один-единственный корабль возле причала готовился к отплытию. Притаившись за побелевшими от морской соли столбиками, я наблюдала за моряками, пытаясь подгадать удобный момент. И когда на палубе не осталось ни одной живой души, со всех ног бросилась вперед. Мне повезло. Когда я взлетела по деревянному траппу, вся команда собралась в главной каюте, и никто не заметил тень, провалившуюся в грузовой люк.

Я оказалась на нижней палубе, где пахло табаком и немытыми мужскими телами, а потом скатилась еще ниже – в трюм, заставленный тюками, бочками и деревянными ящиками. Воняло здесь еще хуже – соленой рыбой, прогорклыми специями и лежалой шерстью, а еще – закисшим вином. Мне пришлось пробираться в самый дальний конец, прежде чем удалось найти удобное место – два ящика стояли под углом друг к другу, а сверху навалены тюки с соломой. Я протиснулась в узкий лаз и оказалась на крохотном свободном пятачке. Ноги здесь не выпрямить, во весь рост не встать – только сидеть, привалившись спиной к стене, или лежать, свернувшись комочком.

Пользуясь тем, что в трюме никого не было, я попыталась устроиться поудобнее. Надергала из прорехи в тюке прелой соломы и услала им пол в своем убежище, чтобы не лежать на грубых досках, потом распотрошила содержимое мешка.

Эль приготовила мне смену белья, перочинный ножик, теплый платок и огниво. Из еды – хлеб и сверток с сушеными овощами, две фляги с водой и маленький кулек красницы, прекрасно утоляющей голод и приглушающей жажду. Еще я нашла холщовый мешочек, в котором болталось десять монет – целое сокровище для обитателей приюта.

– Ох, Эль, – простонала я, смахивая с ресниц непрошенные слезы, – спасибо тебе.

Я не знала, как дальше сложится жизнь и что ждет меня впереди, но поклялась себе, что вернусь за подругой и заберу ее из проклятого Брейви-Бэй.

Обед в приюте оказался весьма кстати – я была сыта, поэтому позволила себе лишь немного помочить губы и сделать только один глоток из фляги. Вода была теплой и неприятной на вкус, но главное, что была. Нож я сунула в карман, остальные вещи сложила в просвет между ящиками, прикрыла сверху соломой и затаилась, страшась того, что должно произойти дальше.

Ждать пришлось недолго. Наверху раздались голоса и топот тяжелых сапог. Кто-то спускался на нижнюю палубу, ругаясь настолько заковыристо и пошло, что у меня закалило щеки от стыда.

Потом корабль задрожал. Качнулся из стороны в сторону и пришел в движение, покидая пристань Брейви-Бэй.

Я уплывала с острова, на котором провела всю жизнь, и даже представить не могла, как дальше сложится моя судьба.

Путешествие оказалось не из легких. Практически все время я проводила в закутке между ящиками. Запах рыбы намертво въелся в мою кожу и волосы, мышцы задеревенели и отказывались слушаться, а солома насквозь исколола бока. Та же тюрьма, что и в приюте, только еще меньше. И страшнее.

Я слышала, как мужчины переговаривались над моей головой, как ругались, а вечерами распевали неприличные песни. Слышала разговоры, которые молодым девушкам слышать не стоило, и внутренне содрогалась от одной мысли, что меня могут обнаружить.

В камере лазарета мне казалось, что главное – вырваться с Брейви-Бэй, а дальше все наладится само собой. Но теперь я болталась посреди Седого моря на старом корабле в окружении команды, состоящей далеко не из аристократов, и моя уверенность стремительно угасала. Я выглядывала из своей норки, как мышка, и молилась, чтобы меня никто не нашел.

Судя по обрывкам разговоров, которые до меня доносились, при попутном ветре путь от острова до Большой земли должен занять неделю. Чтобы продержаться это время, я разделила свои скудные запасы на семь небольших кучек и не позволяла себе брать ни кусочка больше, хотя постоянно хотела есть. То же самое с питьем – приходилось экономить и считать глотки, в противном случае я могла остаться без питья еще до того, как корабль пришвартуется в порту, и тогда придется покидать укрытие в поисках воды.

Впрочем, один раз в день, когда вся команда понималась наверх и на палубе гремели приказы капитана, я выбиралась из своей норы, чтобы сделать несколько шагов, размяться и освежиться.

Ориентируясь на свет, пробивавшийся через люк, я считала дни и ножичком делала зарубки на ящике. Первый день, второй, третий… Время тянулось удручающе медленно. Я будто вязла в грязной вате, иногда проваливаясь в полусон, иногда зажимая себе рот рукой, чтобы не завыть в голос. Стены давили на меня, жара душила, а постоянное покачивание кружило голову.

Я мечтала лишь о одном: сбежать из вонючего трюма и почувствовать под ногами твердую землю. А еще хотелось воздуха. Так, чтобы вдохнуть полной грудью, наслаждаясь свежим запахом скошенной травы.

Увы, это казалось несбыточной мечтой, потому что на четвертый день случилась беда. Поднялся сильный ветер, и море разволновалось. Смоленый корпус скрипел от натуги, едва справляясь с буйством стихии, когда корабль кидало на волнах, словно утлую щепку.

В один из кренов ящики пришли в движение. Я едва успела выбраться наружу, как они с треском наехали друг на друга. А вот вещам моим не повезло – мешок исчез где-то в глубине завала, но что самое страшное – с надрывным шипением треснула фляга.

Я осталась без воды и без привычного уже укрытия.

Внутренности трюма смялись и перемешались. Ящики, тюки, бочки катались от борта до борта и сталкивались между собой. Иногда они не выдерживали, и тогда их содержимое разлеталось во все стороны. Так треснула одна из бочек с соленой рыбой, щедро вплеснувшейся на пол.

Я ухватилась за распорку, обняла ее, прижимаясь всем телом, и молилась о том, чтобы меня не раздавило и не размазало по стенам.

Море ярилось. Бросалось на одинокое судно с неудержимой яростью, пытаясь сломить сопротивление и утащить в темную пучину, но корабль держался. Сквозь грохот и рев волн прорезался жесткий, как сталь, голос капитана, стоявшего у штурвала и хладнокровно отдававшего приказы.