Увы, чуда не случилось. Спустя некоторое время голоса затихли, а потом послышалось проворное шарканье, и к нам в погреб спустилась вероломная бабка.

– Перрин, ты совсем идиот или притворяешься? – рубанула она, едва оказавшись рядом.

– Я держу ее, – обиженно просопел мужик, – чтобы не сбежала. Устал уже!

– Связать ее надо было! И кляп в рот, чтобы не мычала, – брюзгливо выплюнула она и сняла с крючка старую растрепанную веревку. – Родила дурака на свою голову, теперь всю жизнь мучиться.

Меня связали. Больно. Содрав кожу на запястьях и стянув петли так сильно, что руки начали неметь. Рот заткнули грубой тряпкой, насквозь провонявшей чужим грязным телом.

– Давай прямо здесь, – безумно сверкая осоловевшими глазами, мужик сдернул с полки тяжелый ржавый топор, – сейчас!

От страха я едва не провалилась в обморок, забилась в угол и истошно завизжала. Но рот был завязан, поэтому истошный визг превратился в надрывное мычание и хрип.

– Тихо ты! – прикрикнула бабка, толкнул меня носком грубых ботинок, а потом накинулась на своего непутевого сына: – Точно дурак! Не здесь это надо делать! Что толку, если мы ее в нашем погребе порешим? Кому лучше от этого станет? – Перрин тяжело дышал, и топор в его руках изрядно подрагивал: – Да отдай ты его, недоумок! – Старуха выдернула у него оружие. – Ночи дождемся, оттащим на гору и там все сделаем.

Кажется, эти двое всерьез задумали со мной разделаться. Страшно было до одури, и так не хотелось оказаться на горе с топором между ребер, что на глаза накатили слезы.

– Пореви мне еще тут, – грубо одернула жестокая хозяйка. – Расплодили приблудышей на свою голову. Кормим их, поим всем поселением, а толку никакого!

Какого толка они хотели от сирот, я не понимала. Но если надо, я и в поле могу не разгибаясь весь день, и в кухне посуду мыть и полы драить. Что угодно! Я не ленивая, грязи не боюсь, отработаю!

Взглядом умоляла выслушать, но похитители оказались глухи к моим мольбам. Они по очереди сторожили погреб вплоть до позднего вечера, и когда на улицы Брейви-Бэя опустилась непроглядная тьма, приступили к выполнению своего плана.

Меня замотали в холщовую колючую тряпку, такую же пыльную и вонючую, как и все остальное. Перед тем, как накинуть мне на голову мешок, бабка проскрипела:

– Только пикни – пожалеешь, что на свет родилась.

Я уже не сопротивлялась. Поняла, что бесполезно, и берегла силы для последнего рывка, когда окажусь за пределами этого страшного дома.

Перрин закинул меня себя на плечо и грубо выругался:

– Тяжело!

На что бабка едко ответила:

– Девка мелкая и худая, как сопля, а ты стонешь! Мужик ты, в конце концов, или нет? Или ничего, кроме бутылки, тебе поднять не по силам?!

Он оскорбился. Бесцеремонно подкинул меня, поудобнее укладывая на плече, и трясущейся лапищей ухватил за зад, чтобы не съехала.

Меня чуть не стошнило. Болтаясь вниз головой в такт неровной походке Перрина, я умоляла судьбу, чтобы хоть кто-то выглянул в окно, понял, что происходит что-то жуткое, и пришел на помощь.

К сожалению, улицы были пусты. Я не услышала ни единого голоса, пока меня, как мешок с капустой, тащили на плече. Даже собаки и те молчали.

Вскоре топот грубых ботинок по мощеным улицам сменился шорохом камней и шелестом травы. Дорога пошла в гору, и Перрин, не привыкший таскать тяжести, начал задыхаться.

– Тише ты, обормот! Тебя за милю слышно!

– Не нравится? Тащи сама!

– Я-то дотащу, – фыркнула старуха, – но тогда ты свалишь из моего дома и больше его порога не переступишь.

Испугавшись угрозы, Перрин заткнулся и продолжил путь. Я же была занята тем, что по-тихому зубами тянула веревки, ослабляя неумелый узел.

Подъем показался бесконечным. И когда меня скинули на сухую колючую траву, я не смогла сдержать глухого стона. Больно! Зато от падения мешок съехал с головы, и я увидела перед собой бабку и ее полоумного отпрыска.

Крохотный фонарь, который они с собой прихватили, едва подсвечивал мрачные ритуальные камни, полукругом стоявшие вокруг древнего алтаря.

– Да что за напасть?! – надсадно прошептала старуха. – Эти бездельники весь жертвенник завалили! Надо расчистить.

Пока мои похитители переругивались и убирали подношения, мне удалось дотянуться до веревки, стягивающей щиколотки. И, как назло, узел оказался тугим. Я дергала его, дергала, сдирая кожу и ломая ногти, но он никак не хотел поддаваться. А когда у меня начало получаться, старуха обернулась, прищурилась, пытаясь в потемках рассмотреть, что я делаю, и завопила:

– Ах ты, зараза окаянная!

На ее крик обернулся Перрин, как раз набивший рот булками, принесенными кем-то из жителей в качестве дара богам. Он возмущенно зарычал, но тут же подавился и закашлялся, выплевывая фонтан крошек.

– Хватит жрать! Хватай ее, пока не сбежала! – противно взвизгнула старуха, указывая на меня скрюченным пальцем.

Перрин с головой не дружил и не понял, что надо делать, поэтому схватил с земли топор и ринулся на меня, рыча словно дикий зверь.

Вот и все…

Я не успевала избавиться от пут.

Но когда между нами оставалось с десяток шагов, прогремел зычный голос:

– Стоять!

И вокруг святилища зажглись огни.

Старуха испуганно вскрикнула и ухватилась за сердце, а тугой Перрин так и продолжал бежать на меня, размахивая топором.

Но не добежал. В рыхлое плечо вонзилась стрела и пробила его насквозь. Я видела, как острый наконечник выходит с другой стороны, разрывая ткань, тут же напитавшуюся кровью. Выпивоха завыл от боли и, выронив топор, повалился на землю.

Я сидела ни жива ни мертва, прикрывала голову руками и смотрела, как он катался по траве и стонал.

– Что ты позволяешь себе, Магда? – вперед выступил высокий, массивный мужчина, в котором я с удивлением узнала главу Брейви-Бэя.

Террин Холлс обычно был спокоен, молчалив и предпочитал не показывать на людях эмоций, но сегодня его бледные глаза метали молнии, а узкий рот кривился в гневной гримасе.

– Я хотела помочь, – заискивающе проскрипела старуха, – решить нашу общую проблему. Вы же сами видите! Дождей нет, урожай сохнет, рыба от берегов ушла…

– И как ты собиралась это решить, дурная? Убить ни в чем не повинную девочку в середине года?

– Девчонке уже восемнадцать, – слабо возразила Магда, – и она один…

– Довольно! Хватит слушать эту сумасшедшую старуху! – На поляну выскочила взволнованная Матушка Тэмми. – Совсем мозги пропили и она, и ее убогий сын! На сирот бросаются! Мистер Холлс, я надеюсь, вы накажете их за самоуправство…

Она одарила главу города выразительным взглядом и направилась ко мне. По дороге брезгливо оттолкнула носком туфель топор, выпавший из рук несостоявшегося убийцы.

– Весь город мучается, – взмолилась Магда, – почему мы страдать должны, когда у нас есть вот эта! – Она кивнула на меня так, будто я вещь, а не человек.

– Я же говорю. Совсем спилась. – Тэмми присела рядом со мной и принялась развязывать узел, с которым я так и не справилась. – Не слушай ее, милая. Старость не всегда равна мудрости. Дурак с возрастом становится просто старым дураком…

Меня трясло. И когда путы были развязаны, сил встать попросту не нашлось. Тогда Матушка заботливо подхватила меня под локоть и помогла подняться.

– …Все хорошо? Нигде не болит?

– У меня болит, – снова завыл пьянчуга, – очень болит.

Хранительница приюта даже не взглянула в его сторону. Вместо этого обняла меня за плечи и повела прочь от святилища:

– Идем, дорогая. Здесь и без нас разберутся.

Путь до приюта был неблизкий, а я была так измучена, что спотыкалась через шаг и все норовила растянуться посреди дороги.

– Горе луковое, – сокрушенно вздыхала Тэмми и, когда мы спустились в горы, сказала: – Жди здесь.

Когда она скрылась в сумраке, мне снова стало страшно. На какой-то миг даже почудилось, что сейчас из кустов снова выскочит безумная Магда и начнет тыкать в меня своими скрюченными от старости пальцами.