– Что встала? – капитан прошел мимо меня, небрежно задев плечом. – Метлу в зубы и убирай. На моем корабле тунеядцев нет.

Он достал из тяжелого черного комода еще одну бутылку, зубами вытащил пробку и, выплюнув ее на пол, сделал несколько жадных глотков. Вид у него был устрашающий. Меньше всего мне хотелось навлечь на себя гнев этого человека, поэтому я молча подчинилась.

Первым делом собрала осколки на обрывок газеты, потом подняла с пола бумаги, поставила стулья. Тот, который лишился ноги – выставила за дверь. Затем достала из угла облезшую метелку и тщательно промела пол. Грязи было немеряно. Она сбивалась в рыхлые комки и тянулась за прутьями. По углам чернела плесень и дрожали обрывки древней паутины.

Ни разу в жизни я не была на борту корабля, но, даже на мой неискушенный взгляд, было понятно, что торговля у судна шла неважно. Кругом царило запустение.

Все то время, что я работала, капитан сидел, вытянув перед собой ноги, и, неспешно прикладываясь к бутылке, наблюдал за мной. Я чувствовала себя мышью под пристальным взглядом коршуна. Когда подошла, чтобы убрать возле койки, он даже и не подумал подвинуться, чтобы мне было удобнее. Пришлось обметать вокруг тяжелых сапог и старательно делать вид, будто не чувствую, как он меня рассматривает.

Было очень страшно. Я даже подумала, что остаться на острове и стать жертвой кровавого ритуала не такой уж плохой вариант по сравнению с тем, что со мной могли сделать на борту этого корабля.

После того, как все было убрано, капитан швырнул на пол скомканное покрывало:

– Постели себе, – махнул бутылкой, – где-нибудь.

Я послушно забрала тряпку и ушла в самый дальний угол, но и там была на самом виду. Каждое мое движение сопровождалось тяжелым неприятным взглядом.

Бесполезно было просить передумать и не отправлять меня обратно в Брейви-Бэй, но я не удержалась:

– Пожалуйста, отвезите меня на Большую землю.

– Нет.

– Я найду работу и все деньги буду отдавать вам в уплату долга.

– Нет.

Я не могла смириться с тем, что мой побег закончится так быстро и бесславно:

– Вы знаете, что со мной сделают, когда я вернусь?

– Да.

– И вам все равно… – я горько усмехнулась.

– В дела островных я никогда не вмешивался и впредь не стану.

Я привалилась к стене, подтянула к себе колени и обняла их руками. Знобило.

Интересно, если прыгнуть в Седое море, будет так же холодно? И насколько хватит мне сил? Я легко переплывала реку, но полоска суши на горизонте – совсем другое дело. Так безнадежно далеко…

– За борт не советую, – капитан словно читал мои мысли, – акул здесь много и все они голодные. И вообще из каюты носа не показывай. Команда у меня послушная, но… – выразительно цыкнул, – случиться может всякое. А я хочу вернуть тебя в целости и сохранности.

– Так больше заплатят?

– Гораздо больше. – С этими словами он поднялся с койки. Тяжело поставил на стол бутылку и вышел из каюты. Я осталась одна. Правда, ненадолго, потому что вскоре капитан вернулся с кованой кружкой и помятой жестяной тарелкой. – Ешь. – Несмотря на то, что несколько дней я провела впроголодь, аппетита совершенно не было. Не хотелось ничего. – Если не съешь сама, я позову ребят. Одни будут тебя держать, а другие насильно кормить. Хочешь?

– Нет.

Я с трудом поднялась и подошла к столу. В кружке плескалось бурое пойло, сильно отдающее специями, на тарелке лежал плохо проваренный шмат мяса в окружении небрежно нарезанных овощей. Было невкусно. Но я молча съела все до последней крошки и выпила до последнего глотка. Капитан все это время стоял надо мной, как скала, и смотрел. Взгляд его был тяжелым и постоянно обращался к мои губам или спускался ниже.

Я старалась делать вид, что не замечаю, как дергался острый кадык, когда он нервно сглатывал, как билась вена на посеребренном сединой виске.

Отставив грязную посуду, я глухо поблагодарила и поднялась из-за стола. Он ни слова не сказал, когда я шла обратно в свой угол, но между лопаток пекло от чужого взгляда. Я невольно ссутулилась. Хотелось казаться меньше, неприметнее и вообще слиться со стеной, чтобы на меня никто не обращал внимания. И когда капитан ушел, я поняла, что отчаянно боюсь наступления ночи.

В кармане по-прежнему болтался перочинный ножик, который никто не потрудился у меня забрать. Но какой от него толк? Что я могу сделать против рослого свирепого мужчины, имея в своем распоряжении такую игрушку? Ничего.

В таких мыслях я провела весь день. Вздрагивала, когда раздавались раскаты грома и неприятный смех – фривольные шутки так и сыпались со всех сторон. Иногда кто-то из команды прилипал лицом к стеклянному окошку в двери, чтобы посмотреть на меня, тогда я отворачивалась, чувствуя себя зверюшкой, посаженной в клетку на потеху остальным.

Поэтому, когда море снова разволновалось, я единственная на корабле испытала облегчение. Мужчины тут же потеряли ко мне интерес, капитану некогда было любоваться тем, как я ем – он снова встал у штурвала и сыпал жесткими приказами, бросая вызов стихии. И у него вроде даже получалось. До тех пор, пока не раздался истошный вопль одного из матросов:

– Змей справа по борту!

Снаружи все затихло.

Я медленно поднялась на ноги и, придерживаясь за шероховатую стену, подошла к дверям. Сквозь небольшое окошко была видна палуба и притихшие матросы. Они не двигались, стояли, словно увязнув в сиропе, и только водили глазами, будто ждали чего-то.

Потом корабль содрогнулся. С надрывным скрежетом вздыбилась и обвалилась внутрь верхняя палуба, и в один миг вокруг корпуса тугими кольцами обвилось сизое чешуйчатое тело. А затем среди всполохов сухой грозы над бортом поднялся длинный гибкий силуэт, и это было последнее, что я увидела перед тем, как начался ад.

Кажется, я кричала, но мой крик потонул среди десятка других и стона гибнущего корабля. Доски трещали, мачты ломались, как пересохшие спички, со звоном рвались тугие канаты.

Надо было куда-то бежать, что-то делать, и я в панике выскочила на палубу, но не успела сделать и двух шагов, как на меня налетел один из матросов:

– С дороги! – прогремел он и отшвырнул меня в сторону.

Не удержав равновесие, я не смогла ни за что зацепиться и с диким воплем вывалилась за борт.

Я барахталась в темных волнах, не понимая, где верх, где низ. Кашляла, захлебывалась, раз за разом выныривала на поверхность, нелепо размахивая руками.

– Помогите! – давилась криком, но никому не было до меня дела.

Море действительно оказалось холодным. А еще страшным. Его зловещая глубина с жадностью поглощала обреченное судно и жизни тех, кто на нем был.

Не знаю как, но в этом хаосе мне повезло сначала ухватиться, а потом полностью забраться на какой-то обломок. Я распласталась на нем едва живая, задыхаясь от страха. Закрыла глаза, чтобы не видеть, как белые росчерки молний подсвечивают зловеще клубящиеся тучи. Зажала уши, чтобы не слышать полные боли крики и торжествующего рева змея.

Сдалась.

Эйс

За три недели, которые я безвылазно проторчал на Рейнер-Бэй, с неба не пролилось ни капли. Иногда казалось, что вот-вот темное нутро туч разродится затяжным ливнем, но снова наступало затишье, и остров окутывала духота, которую не мог разогнать даже свежий морской воздух. Это злило, заставляло сжимать кулаки от бессилия и рычать в ответ на холостые раскаты грома.

Седое море тоже негодовало. Захлебываясь белой пеной, оно бросало свои волны на прибрежные скалы и шипело в тщетных попытках дотянуться до старого замка, стоящего высоко на утесе.

Большую часть времени я проводил или на побережье, швыряя камни в темную неспокойную воду, или на каменной террасе позади замка, с которой открывался угрюмый вид до самого горизонта

Самым сложным было просто ждать. Понимать, что не в твоих силах повлиять на ход событий, и покорно встречать каждый новый день, с трудом удерживая остатки измученной надежды.