– Что произошло? – стараясь говорить ласково, спрашиваю я. – Маленькая, не плачь, расскажи, что случилось, – прошу малышку, которая от звука моего голоса сначала вздрагивает. Так себе признак.

– Але-е-ена закри-ича-ала! – едва выговаривает младшая девочка, даря мне понимание того, что случилось. – Мн-не стра-а-ашно!

Еще бы ей не было страшно. Старшая девушка у нас временная «мама». Хотя учитывая все, что мы знаем, она уже постоянная у них. А когда маме плохо – это катастрофа, так что малышку я вполне понимаю. Приблизившись, осматриваю девушку, у которой того и гляди разладится сердце.

– Не будем бояться, – глажу я потянувшуюся за рукой малышку, отчего мне совсем не по себе становится.

На ощупь вынимаю из сумки шприц-пистолет. Я подготовился, просто не ожидал, что так быстро все произойдет. В нем снотворное – именно то, что сейчас нужно, ибо старшей явно приснился кошмар. А может, смерть родных почувствовала, так бывает, сам видел. Их родителей в живых уже нет, я это знаю, Сашка показал, так что вполне почувствовать могла. Значит, сначала поспит, а я пока малышку успокою.

Уколов старшую, краем глаза замечаю – старший лейтенант каюту покинула. Это и хорошо, и не очень, но сейчас скорее хорошо, потому что я просто мягко беру младшую на руки. Она не сопротивляется, будто в ступор впав, но я детский врач, я и не такое видел. Качаю ее на руках, напевая очень древнюю колыбельную о спящих медведях и слонах, она и засыпает.

Плохо все, на самом деле. Судя по полученному мной списку, дети на борту в возрасте три-шесть лет и одна семнадцатилетняя. Ей через месяц восемнадцать, вот и будет повод отпраздновать, чтобы всем стало теплее. Но суть проблемы в том, что детям нужны мама и папа, а еще более-менее привычная обстановка. Учитывая, что незнакомца они сначала пугаются, это кое-что значит. Или не самое простое детство, или почувствовали. Значит, у меня есть месяц на отогревание, может, два.

Укладываю малышку в кровать, прикрываю одеялом и встаю, прихватив баул. По идее, моя каюта самая дальняя, напротив нее столовая с кухней, а рубка – еще дальше. Главное, не думать о том, что хожу фактически перпендикулярно земной поверхности – внутри собственные гравитаторы работают, но если не знать, этого не почувствуешь. Теперь мы тут надолго. Не хочется думать, что навсегда, но совершенно точно надолго, а это значит, что детей надо регулярно загонять в комнату отдыха, одетыми минимально – там ультрафиолетовые излучатели, потому что нам только рахита на борту не хватает.

Комната отдыха небольшая, но очень достоверно, по-моему, изображает лесную полянку. Есть ручей, с неба солнце светит с ультрафиолетом, детям полезным, запах соответствующий. Есть ощущение, что вышел на улицу, есть. А вот бассейна у нас нет, а жаль, но тут ничего не поделаешь – вода нужна для другого. С противоположной стороны у нас лазарет.

Выйдя из комнаты отдыха, направляюсь в свою каюту. Дверь легко отходит в сторону, показывая мне полутороспальную кровать, стол, стул. Почему кровать полутороспальная, задумываться не хочу, убедив себя в том, что это для моего удобства. Логика мне в целом ясна, но воротит от таких мыслей. Бросаю баул, затем останавливаюсь на мгновение, чтобы порыться в нем – аптечка нужна. И экстренная, и успокоительные под рукой.

Недолго думая, отправляюсь в рубку. Насколько я помню инструкцию, нужно проверить функционирование всех модулей, включив систему наблюдения за окружающей средой, и посмотреть на это все сверху, если от спутниковой группировки что-нибудь осталось, в чем я сильно сомневаюсь. Тут два шага…

Рубка чуть вытянута вперед, что логично, сейчас носовая часть закрыта металлом, а в Космосе остекление откроется, но сначала надо планету покинуть. В сечении рубка скорее треугольник. Слева и справа экраны… Стоп, а это что? Повернув голову направо, наблюдаю большой экран, на котором дети спящие видны. Очень хорошая придумка, буду всех отсюда видеть. Кстати, вот мальчики просыпаются. Это вторая «А» каюта – так сторона обозначена. Тоже вариант, хоть и запутаться все равно возможно. Понаблюдать или идти знакомиться?

Нет, пожалуй, пока понаблюдаю просто. Кто знает, как они постороннего человека воспримут? Лучше подожду, пока проснется старшая – ее Аленой зовут, – а потом уже и все вместе соберемся. Теперь у меня вопрос: их же планировалось замораживать, а где? Если есть вопрос, то задать его надо вычислителю. С полвека уже отошли от англицизмов в речи, и то не полностью, но стараемся речь врага не использовать, а они враги, тут и думать нечего.

Обзор орбиты… А летает что-то и дает мне с орбиты посмотреть, благо знаю, куда надо. Состояние систем корабля, внешние коммуникации, внутренние… О! Криованны! А интересно придумано – установки длительного сна в кроватях находятся. Спальная поверхность убирается, и ребенок укладывается внутрь, не пугаясь при этом. Очень хорошо придумано, и хотя бы за это можно быть спокойным.

В кухне у нас, по идее, есть автоповар – вариант мультиварки, только полностью автоматический. Книга рецептов тоже есть, так что проблемы не будет, если девочка готовить не умеет – научится, а пока я поработаю. Не умеющий готовить врач – это нонсенс. И вот сегодня сделаю-ка я детям кашу шоколадную. Она сытная, сладкая, что им поможет принять действительность. Хотя, когда начнется осознание… Особенно у тех, кто постарше… Но ничего не поделаешь, справимся.

Просыпаюсь я тяжело, будто выплываю из этой реки. На удивление мне ничего не снилось, значит этот… куратор что-то сделал? Приподнявшись в кровати, понимаю – в комнате никого нет, кроме спящей Лики. Она сладко спит в своей кровати, чуть улыбаясь во сне, а перед моими глазами встает увиденное. Надо, наверное, подняться, приготовить что-нибудь на… обед? Ужин? Вроде бы я где-то часы видела…

Поднявшись, обнаруживаю, что форма, в которую меня одели в посольстве, исчезла, а вместо нее темно-синий комбинезон лежит. Делать нечего, надеваю его, при этом оказывается он впору. Мягкие туфли, которые как часть комбинезона, я вижу впервые. Кажется мне, не все так просто с этим бункером, но я еще успею и подумать, и поплакать, пока же надо еду сделать, потому что есть у меня ощущение, что незнакомая тетка отдала нас куратору и смылась.

Что этот самый куратор может сделать, я себе вполне представляю, поэтому опасаюсь его, конечно, но при этом думается о возможном мне как-то отстраненно. Кажется, что я вместе с родителями умерла и теперь просто нет смысла жить. Почему нас заперли именно в бункере, мне понятно. Я не дура – раз напали на посольство, значит, война, а она может быть только ядерной. Вот почему никого другого нет, это вопрос, но задавать его я не буду.

Погладив спящую Лику, направляюсь на выход. Дверь уезжает вбок, открывая мне довольно скудно освещенный коридор серого цвета. По пять дверей друг напротив друга – это наши комнаты, а дальше, я помню, столовая. Надо младшим что-то питательное приготовить и порадовать чем-то. Я быстро прохожу по коридору и поворачиваю в столовую, где никого нет, а вот на кухне…

– Ой, здрасьте, – я совсем не ожидаю его тут увидеть, поэтому пугаюсь.

– Не бойся меня, Аленка, – улыбается мне совсем седой куратор. – Звать меня можешь дядей Виталием, меня так пациенты зовут.

– Пациенты? – удивляюсь я, наблюдая за тем, как он помешивает что-то в большой кастрюле.

– Я детский доктор, девочка, – вздыхает он. – И вы все для меня лапочки и солнышки. Так что ничего я делать с тобой не буду, можешь не волноваться.

– Вы мысли читаете? – я поражаюсь тому, как точно он угадал мои размышления.

– Нет, конечно, – качает он головой. – Я бы на твоем месте о том же подумал. Сейчас доготовлю кашу, и поговорим, согласна?

– А что это? – не отвечая на его вопрос, спрашиваю я.

– Шоколадная каша, – спокойно объясняет мне этот странный куратор. – Ты почувствовала гибель родителей, младшие, возможно, тоже, а она сладкая и хоть немного порадует.