– А третий месяц тогда в честь метеоритов назовем? Или астероидов? – интересуется моим мнением дядя Виталий. – Получится или астений, или метеон. Тебе что больше нравится?

– Наверное, метеон, – отвечаю я ему, подумав. – Астений на болезнь похоже.

– Да, это точно, – хмыкает он. – Тогда пусть будет метеон, а четвертый…

– Орбитий! – восклицаю я. – Третье орбития…

– Обритий… Путаться начнут, дети же, – поправляет он меня. – Раз в честь орбиты, то орбитал, его сложнее перепутать.

– Ой, точно… – я удивляюсь тому, как он находит названия. – Надо будет, наверное, сделать календарь на стенку, только я не знаю как.

– Это мы придумаем, может быть, даже сейчас, – кивает дядя Виталий, потянувшись меня погладить. – Ты большая молодчина, Аленка.

– Спасибо, – меня очень радует, но и одновременно смущает его похвала.

Дядя Виталий хвалит за все и всех. Вот младшие сами поднялись – он их хвалит, за почищенные зубы, за улыбку, за какой-то успех, и я вижу: они уже доверяют ему. Не так, как мне, все-таки взрослый еще долго страшным для них будет, но доверяют. Как у него так получается? Не знаю совершенно… А он предлагает новые названия, мы немного даже спорим, но он не сердится и не стремится на своем настоять, а будто даже радуется тому, что я с ним спорю.

– Тогда у нас первый твой день, – задумчиво произносит дядя Виталий. – Надо будет подготовиться.

– А можно, чтобы он был в космосе уже? – спрашиваю я его. – Ну если ждать сигнала недолго осталось.

– Можно, – кивает он. – Так даже правильнее будет, потому что детей сразу усыплять мы не станем.

– Что значит «усыплять»? – не понимаю я.

И вот тут я узнаю, что лететь нам очень долго. Мы можем успеть состариться, умереть, едва только отлетев сравнительно недалеко от Земли, поэтому у каждого из нас есть специальные ванны. Туда нужно будет улечься и уснуть. Специальное устройство заморозит для нас время, и даже если много-много лет пройдет, мы проснемся такими же – детьми. Это очень здорово, по-моему. Люди в больших кораблях уже спят, но па… дядя Виталий говорит, что мы еще поживем вот так вместе, а потом все спать пойдут, ну или почти все. Но я решаю, что останусь с ним, если он не сразу пойдет спать, чтобы ему не скучно было.

Все-таки он считает меня равной, даже несмотря на то, что вдвое с хвостиком старше. И это очень, по-моему, здорово, просто до визга здорово, вот. Потому что даже родители ко мне так, кажется, не относились. А еще он даже с малышами себя так ведет, отчего им совсем капризничать не хочется. Ну если просто достаточно сказать, то зачем капризничать, правильно?

– Вот мы и решили с месяцами, – кивает дядя Виталий. – Пойдем-ка в рубку, расскажем о нашей задумке и попросим сделать для нас такие календари.

Я уже не спрашиваю, можно ли мне с ним, раз он говорит «пойдем», значит, зовет меня с собой. Я поднимаюсь со своего места, ощущая какое-то необыкновенное тепло внутри. Мне очень комфортно с ним общаться, а еще я того и гляди дядю Виталия папой назову. Интересно, как он отреагирует? Немного жутковато, конечно, но таких ассоциаций, как вот у Леночек, всех трех, у меня нет. Для них слово «папа» очень страшное, поэтому они и боятся еще.

Рубка совсем рядом находится, она, кажется, венчает собой корабль, который «бункер». Он называется «бэ-шестнадцать», но, наверное, надо па… дядю Виталия попросить назвать его как-нибудь красиво, потому что корабли же имеют свои имена, я читала. Правда, я о морских читала, но не должна же разница быть такой большой? Надо будет обязательно спросить.

Я уже привыкла к тому, что он обязательно ответит. Не будет говорить, мол, это знать не нужно, «вырастешь – узнаешь»… Даже младшим он так не говорит, а просто отвечает на вопрос, ну а если ответ сложен, то упростить старается. И вот такого ни я, ни дочки с сыночками совершенно точно не знали никогда. Никто к нам так не относился и так себя с нами не вел, я это совершенно точно знаю.

– Бэ-шестнадцатый башне, трехголовому, – совершенно непонятно произносит дядя Виталий.

– Ходячий огнемет на связи, – слышу я из динамика усталый незнакомый голос. – Что у тебя?

– Саш, у многих детей плохие воспоминания с календарем связаны, – сообщает ему дядя Виталий. – С этим, кстати, надо бы покопаться, на излучение похоже, я тебе выводы сейчас скину. Но в связи с этим мы подумали перейти на свой, искусственный календарь. В космосе смены времен года не будет, как ты понимаешь…

– Зная тебя, у тебя уже все расписано, – хмыкает названный Сашей дядя. – Скидывай, потому что вариант очень хороший, мне нравится. Думаю, всем остальным тоже понравится.

– Передаю, – коротко произносит дядя Виталий, что-то делая с пультом. – Разбивка по десятке, а дни недели, я думаю, комфортнее оставить такими.

– Логично… – мне кажется, что этот незнакомый мне Саша кивает. – Слушай сюда… Объявлена предварительная фаза, поэтому советую высыпаться, потому что как там будет, не знает никто.

– Понял, – вот дядя Виталий точно кивает. – Тебя ждать?

– Перед тем как… – вот тут я совсем перестаю что-то понимать, но, видимо, мне и не надо.

Связь прекращается, а тот, кого мне хочется папой назвать, поворачивается ко мне. Он встает со своего места, подходит ближе и гладит напряженно сидящую меня по спине, отчего я расслабляюсь.

– Приняли наше предложение, – объясняет он мне. – Значит, будем переходить на новый календарь.

И я улыбаюсь. Мы начинаем новую жизнь, просто по-настоящему новую, с чистого листа, с новым календарем, с новым всем. Пусть нас немного и мама малышек сама из детского возраста недавно вышла, но я совершенно сейчас уверена, что все будет хорошо. Просто потому что иначе быть не может.

Новый календарь дети принимают с радостью. Это для них скорее игра, чем что-то серьезное, но факт того, что у нас идет месяц новозар первого года, им очень даже нравится. Учитывая Сашкин отклик, у всех остальных эта мысль тоже вызвала воодушевление, поэтому напечатанные на пластиковых листах календари нам присылают на второй день, а я меняю привязку даты на всех устройствах, ну и на бортовом вычислителе, синхронизируя его с «башней». Судя по последним новостям, уже начались обмены ударами, так что ситуация накалена до предела, а сигнала все нет.

– Командир необходим в рубке, – сообщает мне трансляция прямо за обедом, заставляя отложить ложку.

– Не пугаемся, – прошу я младших. – Я скоро приду.

– Хорошо, – кивает за всех Аленка, даже и не думая нервничать.

Я же спешу в рубку, ибо такой вызов у меня впервые. Раньше трансляция звездолета о себе не напоминала, значит, действительно, что-то срочное. Вбежав в рубку, вижу мерцающий красным огонек требования связи и, конечно же, нажимаю соответствующую кнопку.

– На связи, – сообщаю я кому-то нетерпеливому.

– Виталька, спустись ко входу, – коротко просит меня Сашка и сразу же отключается, оставив меня в недоумении.

Ну просто так тихариться он точно не будет, поэтому, пожав плечами, я двигаюсь в сторону выхода. «Спустись» в нашем случае означает просто пройтись и по лесенке подняться, чтобы выровнять вектор гравитации, но для него, конечно, это выглядит иначе. Вот я и топаю к шлюзу, совершенно не понимая, что именно могло произойти.

У шлюза стоит бронемашина, причем колесная, что не сюрприз, а около нее – сильно напряженный Сашка. Будет просить взять его с собой, что ли? В лазарете могу, по идее, положить, это не проблема, но что случилось? Увидев меня, он делает шаг ко мне, но затем останавливается, сразу же зачем-то оглядевшись.

– Виталий, ты Машу помнишь? – интересуется он у меня.

Вообще-то вопрос глупый – я ее крестный. Хотя с богами у меня отношения сложные, но крестницу помню очень даже хорошо. Только родители ее за что-то меня невзлюбили и просто исчезли – найти так и не смог. Ну, насчет невзлюбили это мои домыслы. Раз Сашка так ставит вопрос, то с ребенком, которому сейчас лет одиннадцать-двенадцать быть должно, что-то случилось.