– Врёшь как дышишь.

– Вот и моя разбитная техасочка, – я наклоняюсь над ней. – Можем надеть капюшон, чтобы завершить этот образ?

– Возможно.

Я отбрасываю прядь волос от её шеи.

– Я так по тебе скучал, так сильно, Натали, и я просто хочу быть здесь с тобой – только мы вдвоём – там, где я обретаю своё истинное успокоение, даже если мы будем ссориться каждый день, а твоё лицо будет похоже на ободранную коленку.

Она ухмыляется, и это выглядит откровенно пугающе. Я скидываю одежду и забираюсь в кровать к ней, беру подушку, кладу её к своим ногам, устраиваюсь поудобнее, затем беру её ноги себе на колени и начинаю массировать их.

– Помнишь это? – спрашиваю я.

– Шале, – говорит она, устраиваясь так, чтобы сделать то же самое, взяв в руки мои ступни.

– Пора создавать новые воспоминания, – шепчу я. – Чтобы тебе не пришлось постоянно пытаться напоминать мне о старых.

Её глаза наполняются слезами.

– Я просто хотела помнить хорошее.

– Я тоже. Но пришло время разобраться и с плохим. Давно пора. Я здесь, детка. Расскажи мне.

– Что?

– То, что я пропустил. Всё. Я сделаю то же самое. Не упустим ничего. Договорились?

Она начинает массировать мои ступни.

– Договорились.

♬ ♬ ♬

Мы проводим день в постели, как в те времена, когда скрывали наши отношения от родителей и всего мира. В основном разговариваем, лежа на подушках. Некоторые её признания о том, через что ей пришлось пройти, разрывают мне грудь. Некоторые мои – приводят её в ярость. Мы немного спорим о вещах, которые оба знали, что не стоило скрывать друг от друга. Мы дремлем, а я будлю её, чтобы начать всё заново. Как бы эгоистично это ни было – сидеть взаперти в номере, зная, что родители немного волнуются и здесь ради нас, – но нам это нужнее. Потому что они уже прошли свой путь, а мы только подходим к новым вехам. Пока она говорит, я глажу её волосы и кожу, пытаясь представить, как ссорюсь и борюсь за кого–то ещё, и это невозможно. На мне лежала куча обязательств, когда я женился на своей жене – дважды, но и на ней тоже. И по мере того, как мы успешно сокращаем дистанцию, которую создали, вся моя растянутая жизнь начинает сужаться до точки фокуса, которую я упустил из виду и на которой я одержим желанием снова сосредоточиться. Я чувствую, как часть бремени, вины уходит, пока мы просто... разговариваем. Она замолкает и слегка отстраняется, вглядываясь в мои глаза.

– О чём ты думаешь?

– Я слушаю тебя, детка.

Она ухмыляется.

– Я знаю. Хватит ходить по струнке, Истон. Мы уже прошли это.

– Ничего плохого.

– Ладно, скажи, – бормочет она, проводя пальцем по моей линии челюсти.

Я поворачиваюсь к ней на подушке лицом.

– Я знаю, мы давно договорились перестать давать обещания.

Она кивает.

– Да, в прошлый раз, когда мы были здесь.

– Что ж, я нарушаю это, – хрипло шепчу я, пока обрывки нашей совместной жизни проносятся в моём сознании. – Потому что для меня это скорее уверенность.

Её глаза блестят от любви, что она чувствует, и я чувствую её тоже, прижимая её ладонь к своей груди.

– Мы можем планировать каждый год и каждое большое решение, и я могу говорить тебе всё, что ты захочешь услышать в то время, но ни один из нас, блять, не представляет, как жизнь изменит эти планы или изменит нас как людей. Это пугает нас обоих, но таков риск, что приносит с собой это кольцо. В чём я уверен, так это в том, что я никогда не хочу быть тем глупцом, который осознаёт совершенство своей жизни на день поздно. Это обещание самому себе и тебе, которое я с самого начала сдержал и буду сдерживать всегда. Так что ответ на вопрос, который ты никогда прямо не задавала: «Когда я уйду?», если тебе покажется, что ты зашла слишком далеко, или эта дистанция снова встанет между нами... Ответ всегда будет один... Никогда.

Её слёзы ещё больше краснят её лицо, и я бережно промокаю их прохладной тряпочкой, которую она использует уже несколько часов.

– Я люблю тебя, – шепчет она. – Навсегда.

– Красавица, я должен, мне нужно, блять, прикоснуться к тебе...

– Я хочу этого.

– Так, э–э, что под запретом, только лицо?

– Боже, нет, Истон, только не секс из жалости, – она поворачивается на бок, спиной ко мне. – Давай просто подождём, пока я не приду в более–менее нормальное состояние. Я совсем не чувствую себя сексуальной.

– А я могу поцеловать тебя?

– Э–э... скорее нет.

– Ты же понимаешь, что этот твой план эпически провалился? Причём в отношении тебя самой.

– Я в курсе. Заткнись.

Усмехаясь, я целую её спину и чувствую, как она выгибается навстречу мне, пока мои ладони скользят по её идеальной груди, а затем одна из них опускается ниже, внутрь её трусиков.

– Истон, – тихо бормочет она, и я закрываю глаза, не в силах сдержать новую усмешку.

– Довольно радикальное эмоциональное решение, детка. Что, чёрт возьми, заставило тебя подумать, что тебе нужно нечто подобное?

– Мне было любопытно, – она выгибается, когда я слегка покусываю её плечо.

– Хорошо, что любопытство не прикончило эту киску, – бормочу я, проводя пальцем по её влажному входу.

Она стонет и раздвигается для меня, и, не в силах терпеть ни секунды дольше, я стаскиваю её шорты и трусики как раз настолько, чтобы войти. Мы оба стонем от ощущений, я обнимаю её и начинаю нежно двигать бёдрами.

– Красавица... – Ощущение её вокруг меня начинает стирать все уродливые моменты последних двадцати четырёх часов. Мой пульс ускоряется, я отпускаю всё и теряюсь в ней.

Лишь когда она зовёт моё имя, двигаясь на моём члене посреди кровати, такая же обнажённая и обвившаяся вокруг меня, я начинаю возвращаться на землю. Теряя себя в ней, я чувствую, что обрёл себя.

Перевернув её на спину, я закидываю её ногу себе на талию.

– Пожалуйста, детка, скажи, что ты всё ещё хочешь этого.

– Очень, Истон, очень.

Я выдыхаю ей в губы, глаза наполняются слезами, сердце обнажено. Только она может извлечь это из меня. Так будет всегда. Всегда.

Я нежно вхожу в неё и выхожу, пока мы обмениваемся шёпотом клятв, пока она снова не начинает пульсировать вокруг меня. Как раз когда она разлетается на части, я следую за ней и начинаю для нас обоих новое будущее – внутри неё.

Глава

5.

Натали

Going to California – Led Zeppelin

Мои родители хохочут – они пьянее, чем имеют право быть, – и подшучивают надо мной, пока мы устраиваем очень поздний ужин за нашим большим столом.

– Смейтесь, смейтесь, придурки, – я надуваюсь, потягивая свой напиток, моё лицо всё ещё красное, как свекла, и опухшее после процедуры. Истон обнимает меня за плечи, притягивая к себе, а на его собственном лице сияет улыбка, которую он не в силах сдержать.

– Детка, я люблю тебя, но иногда я задаюсь вопросом, как я могла воспитать такого гения с таким малым количеством здравого смысла, – размышляет мама.

У папы чуть не случился инфаркт, когда он увидел меня, и моё быстрое объяснение, почему мы ужинаем сегодня в нашем номере, вот уже пятнадцать минут заставляет наших родителей хохотать до слёз.

– О, да пошли вы все куда подальнее.

– Не злись на нас за то, что мы выбираем стареть изящно, младшой, – вставляет Стелла. – Хотя, если на тебе это сработает... – она пожимает плечами, – я, возможно, тоже откротаюсь.

– Чёрта с два, – Рид мгновенно протрезвел. – Нет.

– О, какой ты милый, – Стелла игриво хлопает его по щеке. – Ты думаешь, тебя это касается.

– Если бы я захотел набить себе мошонку на лбу, у тебя бы тоже были возражения, Граната.

– Это омолаживающая процедура! – протестую я, что вызывает лишь новый взрыв смеха.

– О, идите вы.

Грудь Истона вздымается, он притягивает меня ещё ближе и наклоняется с шёпотом: