– Да что вы говорите? – опять удивилась Эльвира, на сей раз искренне.

Он снял кочергу с подставки и поправил огонь в камине.

– А почему вы удивляетесь, ведь мы должны знать тех людей, на которых ставили и ставим… немалые деньги. Да вот сейчас только что до вашего прихода, Алексей Иванович официально обратился ко мне помочь вашей партии и просит не более не менее как семь миллионов, да все, понимаете, в зеленом цвете. Даже для меня, директора одного из крупнейших банков России, это деньги немалые. – Последние фразы он говорил нарочито громко, чтобы слышал их и Алексей Иванович. – Я бы просто так не дал даже сотой доли того, что он просит. – Эту фразу он сказал прямо Алексею Ивановичу.

Последний заерзал на стуле, вначале проговорил что-то невразумительное, а потом уже хорошо поставленным голосом и явно заученным текстом начал:

– А кто же говорит, чтобы просто так, глубокоуважаемый Вахтанг Георгиевич? Вы поймите…

И он начал пугать возможностью прихода коммунистов к власти и свертыванием всех демократических завоеваний. Надо сказать, что все это уже неоднократно пришлось ранее выслушивать Эльвире. По всему было видно, что и банкиру приходилось слышать подобные высказывания не раз, что порядком ему надоело.

Он слушал Алексея Ивановича с кислой миной на лице, которое при всяком упоминании о коммунистах передергивала болезненная гримаса, как при зубной боли.

В целом создавалось впечатление, что он только делает вид, что слушает его, а сам думает о чем-то своем. Минут через пять страдающий Вахтанг Георгиевич сделал вид, что он что-то вспомнил, и сразу прервал Алексея Ивановича.

– Знаете, Алексей Иванович, а вы мне об этом уже говорили, и не раз. По-моему, может быть, непросвещенному мнению, демократия у нас просто-таки пустила корни, и ее уже не выкорчуют никакие там ни Ленины, ни Сталины и даже ни Оловянины и…

– Простите, что перебиваю вас, – неожиданно вмешалась в разговор Эльвира, – вы говорите, что демократические основы укрепились в нашей стране, а я вам скажу, что вы заблуждаетесь на сей счет.

Вахтанг Георгиевич с удивлением посмотрел на нее, а сидящие за столом прекратили беседу.

Ничуть не смутившись реакцией окружающих, Эльвира спокойно продолжала свои пояснения в том же духе.

– Это, может быть, в вашем банке они укрепились и стали вариантом нормы. В других местах нашей необъятной страны, вы сами знаете, что делается, а если не знаете, то спросите своих помощников, которым приходится бывать на местах, они вам расскажут. И первое, что они вам скажут, – народ нищенствует. При нищем народе нельзя утвердить какой-то стабильный строй, тем более демократический. Можно утвердить только строй террора и насилия. Ну а это, вы сами знаете, мы уже проходили. Мы, слава Богу, – по учебникам. О стабильности можно говорить лишь только тогда, когда вас поддерживает средний слой или класс. Как раз нами он сейчас усиленно пестуется, конечно же, в идеологическом отношении. Не сможет его государство сейчас создать. Все рухнет. И, прежде всего, рухнете вы, Вахтанг Георгиевич, и иже с вами и вашими банками. Народ начнет вначале громить банки, и когда разберется с вами, только потом уже доберется до нас. Так что, если соблюдать очередность, то вначале вы, а потом уже мы – политики, бизнесмены средней руки и прочая мало любимая народом публика.

Эльвира сделала паузу, улыбнулась.

– Так что хочется ли вам этого или нет, но придется раскошеливаться и далее поддерживать демократические ростки, которые так мужественно отстаивает именно наша партия. А так – иначе вам конец, – закончила Эльвира свой монолог.

Надо сказать, что во время всей речи Эльвиры банкир крепко сжимал в руке пачку сигарет, и в конце концов ее он сжал до такой степени, что сигареты пришли в негодность.

Он не спеша попытался расправить испорченную пачку, затем отбросил ее в сторону, улыбнулся.

– Ну что же, про наш конец вы, по-моему, сказали дважды. Скажу откровенно, вы меня напугали.

Он опять улыбнулся.

– А так с вами трудно не согласиться, в логике вам не откажешь.

Он поднял руку, пошевелил пальцами, служащий протянул ему сигареты, поднес огня. Он закурил сигарету, задумался. И наверное, молчал бы долго, если бы тишину зала не прервал наш дорогой Алексей Иванович.

– Эльвира Николаевна дело говорит, – пробасил он, – по-моему, лучше здесь не скажешь.

Банкир, оторвавшись от своих мыслей, неожиданно громко и даже с некоторой веселостью в голосе произнес:

– А у вас действительно сильный помощник, умеет убеждать. Знаете что, – он на секундочку задумался, а затем встал, подошел к Эльвире, – я бы хотел пригласить вас в общий зал, там сейчас уже идет концерт. Как раз к концу ожидается Хазанов или кто-то из модных сейчас критиканов. Пойдемте, послушаем, иногда это бывает забавно. А вы, Алексей Иванович, разомнитесь с моими орлами-помощничками, да под водочку с икорочкой, эх, как хорошо. И главное, отдохните от ваших разговоров о политике и деньгах, есть более интересное в этой жизни.

Он многозначительно посмотрел на Эльвиру, добавил:

– При условии, конечно, что есть деньги. Так как, Эльвира Николаевна, покажем себя народу?

По всему было видно, что ей, конечно же, хочется быть вместе с этим красивым и умным человеком, но… как и подобает скромной девушке, а вернее, скромному помощнику депутата, она скромно и ответила.

– Я бы с удовольствием, но как на это посмотрит мой шеф?

Было отчетливо видно, что ее шеф, Алексей Иванович, радости не испытывал по этому поводу, но тем не менее он на весь зал прогромыхал:

– Конечно же, Эльвира Николаевна, отдохните немного, вы много работали за последние два дня.

Этого было вполне достаточно. Банкир взял Эльвиру под руку, повел ее к выходу, дверь перед ними открылась, и они исчезли за портьерой. Один из прежних крепких парней повел их через отдаленный вход, минуя общий зал, где разминался Марк Семенович. Второй такой же крепкий парень завершал процессию.

Они вышли в коридор, по бокам которого было несколько дверей. Их провожающий открыл одну из них, молча, наклонив голову, показал рукой, чтоб входили. Они вошли, дверь за ними бесшумно закрылась.

Эльвира осмотрелась. Это были апартаменты-люкс. Комната, где они находились, очевидно, была гостиной, с мягкой мебелью, свечами по стенам и на столе. Одна дверь выходила в ванную комнату, другая, очевидно, в спальню.

– Как вас понимать? – строго, как бы строго спросила Эльвира.

– Простите, что не предупредил: мне не положено быть с народом, только если при усиленной охране. А это, сами понимаете, хлопотно, да и утомляет меня. А здесь телевизор, как видите. Вот сейчас мы нажмем кнопочку местного канала и сможем посмотреть все, что происходит в зале. Причем следующая камера управляется нами отсюда, так что, если бы сейчас там был ваш супруг с женщиной, мы могли бы все о нем узнать. Канал, показывающий ресторан и сцену, аудиовилизирован. Я – человек старой формации, вот видите, по-моему, не совсем правильно произнес этот термин.

Эльвира неспешно обошла всю комнату, поправила цветы, стоящие на столе и на горке.

Банкир сел в кресло возле небольшого столика, достал пачку сигарет, закурил.

– Мне, конечно, больше нравится общение вживую, чем по телевизору. Но что поделаешь? Моя жизнь уже не принадлежит мне, возьмите ее, – натянуто рассмеялся.

Нажал на кнопку пульта, и на широком экране плоского телевизора появился, как это ни странно, Задорнов. Эльвира и банкир, не сговариваясь, засмеялись.

– Ну, вот, видите, что я говорил? Сатирик. Правда, не Хазанов.

Задорнов рассказывал одну из своих баек.

– Мне говорят, что появление банкиров в России, прежде всего, свидетельствует об устоявшейся экономике страны. Может быть и так, не знаю. Но знаю одно, когда я вижу на экране банкира, я сразу же хватаюсь за карманы, боюсь, что последнее унесет.

– Ну вот, что я вам говорил, опять критикует нас, банкиров. Веселый парень, и он мне нравится. У нас дачи рядом, часто бывает в гостях.