Помощник посмотрел на него осуждающе. Перехватив его взгляд, депутат, как бы оправдываясь, пояснил:

– Это исключительно для поправления здоровья, лекарство, можно сказать. – Поднял рюмку. Ну, будем, дай Бог, чтоб не последняя. – Он выпил, скривив физиономию до неузнаваемости, пытаясь рассмотреть голубую этикетку на бутылке. – И откуда мы такую голубенькую голубушку привезли, что-то не припомню. По-моему, рыбаки нам презентовали. – Читает: – Так, так, пищевой спирт. Что?! – как безумный закричал он, тут же вскочил. – Тьфу ты, черт! Еще ожог получу. Где вода? Быстро!

Помощник протянул ему бутылку с водой.

– Ох, – он сделал глоток. – Слава Богу, как будто бы прижилась, организм не отверг. – Он встает, опять подходит к двери, прислоняется, тихо приоткрывая ее, заглядывает в гостиную. – Нет, нет, зря ты с ней так, как будто бы ничего. – Поворачивается к помощнику, советуется с ним: – А что, Марк, может быть, сегодня пусть еще побудет здесь, проверим, а вдруг действительно на что-нибудь сгодится, да и мне по моей работе, давно уже вторая секретарша полагается. А не понравится, какие дела – продадим кому-нибудь из наших же, депутатских, с руками оторвут. Как думаешь?

– Да вы ее вчера, Алексей Иванович, и так весь вечер проверяли (с иронией в голосе).

– И что? – тревожно спросил депутат.

– Ничего, просто так, напомнил вам.

– Да, как же, я все прекрасно помню… она меня еще все папочкой называла, – блаженно заулыбался Алексей Иванович.

– Это вначале, – заметил Марк Семенович.

– Как вас понимать, Марк Семенович? – опять в его голосе появились тревожные нотки.

– А так – торжествующе ответил Марк Семенович: – Это вначале она вас так называла, а потом уже толстожопым дураком… если не хуже.

Алексей Иванович нахмурился, лицо его стало краснеть. Он долго ходил по комнате, что-то бормоча себе под нос, потом буркнул:

– Да? А что, бывает еще хуже? – опять стал расхаживать нервно по комнате. Затем, остановившись, злобно произнес: – Не может быть! Ну и нахалка. Вот так вот, помогай после этого людям. В Москву вытащил, можно сказать, личным секретарем хотел сделать. – Он весь напрягся, лицо его из красного постепенно стало приобретать бордовый оттенок. И уже совершенно не сдерживаясь, он прокричал: – Да как она могла депутату так? Гони ее к чертовой матери, чтоб и духа ее здесь не было, ишь, чего себе еще вздумала.

Зарделось лицо и у Марка Семеновича, видно, что он собирался ему сказать что-то нелицеприятное, но какое-то время не решался этого сделать.

– А, – совершенно не сдерживая себя, махнув рукой, Марк Семенович вдруг выдал: – Да вы ведь сами ее провоцировали.

– Это еще как?

– Ну, как же, при всех вчера начали ее лапить – лицо его при этом пошло пятнами.

– Это где? – искренне удивился депутат. – Что-то такого я не припомню.

– Ну, как же где?! Начали в самолете, а потом уже в депутатской комнате. Вы там такое устроили, что даже пересказывать стыдно.

Лицо депутата стало пунцово-багровым, и его прорвало:

– Ах, какой ты у нас стыдливый, вы посмотрите-ка только на него, прямо девица из пансиона. Сам, может быть, когда-то депутатом станешь, тогда поймешь, как это не просто – быть им, – чуть подумал, – депутатом такого громадного региона. – Он опять выпил, но на сей раз спирт предварительно разбавил водой. Его лицо искривилось хуже прежнего: – Фу, даже разведенная сильна. – Встал, подошел к двери, предварительно посмотрев на себя в зеркало, заглянул в гостиную: – Так ты говоришь, дураком меня называла?

– Толстожопым, – уточнил Марк Семенович.

Алексей Иванович вздохнул.

– Надо же, а так – вполне ничего, жаль, очень жаль… – Он отошел от двери, опять посмотрел на себя в зеркало, начал щупать живот, массировать ягодицы. – А что, может, она и права, действительно, я не худенький. Это все вредности, связанные с работой. Вот ты смотри, при коммунистах всю жизнь просидел в начальниках; при демократах – опять сижу в начальниках. – Он наклонился к Марку Семеновичу, пьяно зашептал: – Да мне абсолютно все равно, кто правит – депутаты, демократы, социал-демократы, фашисты, в конце концов. Мне главное, чтобы кресло было подо мною. Ты понял меня? Из-за него, сам понимаешь, душу дьяволу отдам.

Он резко оттолкнул его от себя, понимая, что сказал больше, чем следовало.

– Ну, ты это не очень, не вздумай кому-нибудь там протрясти. Это не я. Меня там не было, – как обычно, заключил он.

– Да как вам не стыдно, вообще меня ни за кого не считаете. Что я вам, стукач, что ли, какой? – обиделся помощник.

– Ладно, ладно, ты это, не обижайся, – миролюбиво заговорил депутат, обняв его за плечи. – Это я так, все больше по-стариковски, ворчу; можно сказать, от сумеречного душевного настроя. Знаешь что, дай-ка мне вон тот апельсин.

Помощник протянул ему апельсин. Депутат выглянул в дверь, прицелившись, бросил апельсин в находящуюся в гостиной женщину. Опять выглянул. Долго всматривался, затем повернулся к Марк Семеновичу.

– Эх, черт, кажется, промазал, – огорченно произнес он.

– Да вы что? – встревожился помощник, – пожалуйста, прекратите.

– Подожди, подожди, хочу, чтобы она повернулась ко мне. Хочу, понимаешь ли ты, детально ее рассмотреть. – Опять подходит к зеркалу, смотрит на себя, трогает мышцы плеча, предплечья. – Д-а-а-а, слабовато, надо бы со всеми этими глупостями заканчивать. Всё. Завтра возьми абонементы в бассейн – начинаем новую жизнь. И каждое утро – бегать. А то совсем себя запустили. Завтра в это же время чтобы мы с тобою были уже в бассейне, а вечером в баню, надо заканчивать с вредными влечениями, – он скосил глаза на недопитую бутылку спирта.

– Это вы хорошо насчет бани придумали, Алексей Иванович. А как же завтра встреча со спонсорами?

– С какими спонсорами? – искренне удивился Алексей Иванович.

– Ну, как же, с представителями крупной нефтяной компании и банком. Вы вчера им целый вечер звонили, все коммунизмом угрожали. Мол, если денег не дадут, опять коммунисты придут, тогда уж денежками им не придется самостоятельно распоряжаться.

– Надо же, совсем забыл. А где назначено?

– Вы же сами договаривались – в «Метрополе», в красном зале для дипломатических приемов.

Депутат широко улыбнулся, видно, вспомнил, довольный, спросил:

– Ну, как я их приложил, Семеныч?

– По-моему, совсем не плохо, красный зал вас ждет.

– Вот видишь, и партии что-то перепадет. С них нужно взять, по крайней мере, миллиончиков этак шесть-семь в зеленых. Люди не бедные, на нефти сидят. Это же не с учителей, докторов да этих придурков химиков брать, здесь публика посерьезнее. Послушай, я все время думаю, а зачем они все раньше нужны были? По-моему, так совсем не нужная публика, особенно эти, химики.

Марк Семенович возмутился:

– Ну… это как сказать, здесь вы абсолютно не правы. Это теперь все обрушилось, и, если ничего не изменится, похоже, без них мы скоро станем вровень с этими представителями племени ням-ням, или как их там еще, не знаю. Вы поймите, это только так кажется, что они не нужны. На одной нефтяной трубе и демократии далеко не уедешь.

– Ты это брось, – злобно взглянув на помощника, с пафосом начал депутат, – демократия, это, ты знаешь… – Помощник прервал его.

– Да что вы, Алексей Иванович, в самом деле, как ребенок; носитесь со своей демократией, как с писаной торбой? А-а-а, – он, как обычно, когда не может в чем-то убедить своего начальника, просто машет рукой. – Вы ведь все равно ничего не поймете, бесполезно вам что-либо говорить.

– Ты что же, меня за идиота держишь? – возмутился Алексей Иванович.

– Нет, конечно же, – ответил помощник тихо. И уже громче добавил: – За депутата.

– Вот ты смотри, – между тем продолжал рассуждать Алексей Иванович, – встречаю я недавно училку свою школьную. Спрашиваю, как живет? Она мне рассказывает, что вот, мол, учителя плохо живут, на рынке все торгуют, чтобы с голоду не умереть. А те, что помоложе – на панели подрабатывают, а кто уже и ни на то, и ни на это не годится – по помойкам роются. Зарплата маленькая, а то и вообще по полгода не платят. Ну, ты посмотри на нее, старая дура! Неужели не понятно, сейчас время инициативных людей. Возьми и ты, прояви инициативу – сдай, к примеру, в аренду там что-нибудь, с родителей бери и прочее, короче, проявляй инициативу, а не хнычь.