Сапожник почесал затылок шилом и не спеша ответил:

— Народ проходит разный… Но вот… вчера… ближе к ночи… были. Двое. Третий прихрамывал. Тяжёлый такой, дышал громко. В руке держали мешок… или узелок. Какой-то увесистый. И всё бы ничего, но один из них спросил про дорогу к “Сырной казарме”.

— Куда? — переспросил Порфирий, нахмурившись.

Сапожник усмехнулся и пожал плечами.

— Это тут так называют старый молочный склад. Вид у него, как казарма, а внутри давно никто не работает. Место глухое.

Герман кивнул. Там, в его времени, “казармой” называли склад на окраине — за заброшенным хлебным двором. Пустое, продуваемое ветром место, идеальное для тех, кто хочет затаиться.

— Спасибо, — коротко сказал он.

Сапожник сглотнул.

— Товарищ майор… я ничего… если что, я ничего не видел.

Герман приложил указательный палец к губам сапожника и многозначительно произнёс:

— Не болтай лишнего никому и всё будет хорошо. — Тот в ответ только испуганно закивал. Порфирий глядел на Германа почти с восхищением. А Герман внутренне хмыкнул:

“Интересно, настоящий майор так себя повёл бы?"

Они шли по узкой дорожке между рядами. Ветер тут резал, как бритва. Снег толкался в лицо, задувал под воротник. Где-то вдалеке простучал поезд — глухо, будто по пустой консервной банке. Всё вокруг казалось декорацией — серой, облезлой, но живой.

— “Сырная казарма”… — задумчиво протянул Герман. — Она недалеко?

— Минут пятнадцать ходьбы, если идти через двор кирпичного завода, — ответил Порфирий. — Я знаю место. Там пацаны по вечерам в войнушку бегают бывает играют. Сейчас, правда, пусто.

— Вот и проверим, — сказал Герман.

Он чувствовал нервное дрожание внутри — знакомое, как перед дерзким делом в молодости. Только теперь он был не в роли преследуемого, а преследующего. И это ощущение странно нравилось.

— Товарищ майор, — вдруг сказал Порфирий тише. — Можно вопрос?

Герман напрягся, но кивнул.

— Вы будто… всё видите заранее. Прямо как в кино. Как вы догадались, что они пойдут через те склады?

Герман остановился. Снег падал на его шинель, на барашковую шапку, на ресницы. Он посмотрел на Порфирия — молодого, честного, наивного.

И вдруг сказал почти правду:

— Я знаю воров. Слишком хорошо. И знаю, как они бегут, когда рядом тень.

Порфирий кивнул медленно, задумчиво.

— Ясно…

Они снова двинулись вперёд.

Когда подошли к кирпичным корпусам старого завода, небо совсем потемнело. Только желтоватый свет от дежурного прожектора резал воздух, как рваный нож.

“Сырная казарма” стояла вдалеке — тёмный, длинный барак с обвалившейся крышей. Уцелевшие стёкла окон заклеены крест-накрест полосками бумаги. Дверь перекошена. Герман подошёл ближе.

Снег у входа был сбит. И среди следов — глубокий провал ботинка, вязкий, будто оставленный тем, кто прыгал на одной ноге.

— Хромой, — сказал Герман.

Порфирий напрягся.

— Значит, они здесь.

— Нет, — Герман покачал головой, присев. — Слишком свежо. Но ушли недалеко.

Он дотронулся до следа рукой. Снег был чуть тёплый — едва заметно, но достаточно, чтобы понять: следу не больше часа.

— Они ищут, где переждать ночь, — сказал он. — И где согреться.

Порфирий вопросительно посмотрел на него.

Герман указал на еле заметную тропку, уходящую в сторону:

— Вон туда. К старым баракам железнодорожников. Там наверняка есть печки буржуйки какие ещё не разобрали. Если бы я был ранен — пошёл бы туда.

Порфирий посмотрел на него широко раскрытыми глазами.

— Товарищ майор… вы прямо как по следу идёте.

Герман вздохнул.

“Если бы ты знал… я иду по тому следу, который когда-то сам бы выбрал”.

Они медленно приближались к ряду старых бараков. В одном из окон мерцал тусклый огонёк. Едва различимый. Как дыхание.

Герман поднял руку, останавливая Порфирия.

Метель стихла. На секунду стало так тихо, что он услышал собственный стук сердца.

— Порфирий, — сказал он тихо. — Обходим слева. И приготовься. Там может быть раненый. Или двое. В любом случае — осторожно.

Порфирий кивнул, рука легла на кобуру.

Герман вдохнул холодный воздух, чувствуя, как в груди стало пусто, как перед провалом или перед взлётом.

И подумал: “Первое дело… Ну давай, Шрам. Теперь точно не облажайся. Тебе надо показать и доказать всем, что ты один стоишь пятерых “.

Он шагнул к бараку — туда, где среди метели мерцал крошечный огонёк.

Глава 6. Допрос

Метель вдруг стала гуще — настолько, что свет в окне барака потух, словно кто-то на секунду накрыл его ладонью. Герман уже готов был подать знак Порфирию, как вдруг справа, из белёсой завесы снежного шума, донёсся тихий свист. Настороженный, короткий. Не птица.

Порфирий напрягся, его рука с пистолетом была направлена в ту сторону.

Но из-за сугробов, будто выросшие из самого снега, появились трое людей — тёмные силуэты в шинелях, окутанные паром дыхания, каждый держал на поводке огромную овчарку. Псы шли уверенно, низко опустив морды к снегу, и даже метель, казалось, сама расступалась перед ними.

— Товарищ майор! — крикнул старший из прибывших, приглушая голос ладонью. — Это мы! Опера из управления. Слава богу мы нашли вас. Собаки сумели взять след и привели сюда. Думали, вас в такую пургу уже не сыщем.

Герман на секунду остолбенел.

“Нашли… нас? В такую то собачью погоду?” Одна из овчарок фыркнула, тряхнула мордой и, не поднимая взгляда, потащила своего проводника к двери барака, за которой мерцал огонёк.

Старший опер — мужчина лет сорока, сухоплечий, с суровым лицом и седой полоской у виска — подошёл к ним почти вплотную.

— Собаки след взяли, когда в одном месте кровь обнаружили. Одна вообще сидеть не хотела, пока не двинулись дальше. Тут кто-то из бандюков похоже серьёзно ранен, товарищ майор.

Герман сдвинул брови, сделав вид, что так и предполагал.

— Вовремя подошли, — коротко бросил он. — Будем брать. Плотно. Их там скорее всего трое, не больше.

— Понял, — старший опер кивнул. — Дадите команду — пойдём клином.

Собаки уже тихо ворчали, подвывали — будто подбадривали людей. Оперативники переглянулись, снимая с предохранителей пистолеты. Один из них, молодой парень, с нетерпением поправил плечом автомат ППШ.

Метель свистела всё сильнее, но сейчас у Германа был странный, почти хищный настрой. Когда рядом с ним возникли настоящие опера — уверенные, подготовленные, — он почувствовал, как на мгновение исчезло одиночество. И пусть всё это — ложь, чужая роль, чужие погоны… Но в этот миг он был их командиром.

— Делаем так, — сказал он пытаясь перекричать завывающий ветер. — Я с Порфирием — слева. Вы трое — по центру. Один остаётся с собаками, на подстраховке. Сигнал даю я. Заходим резко, сразу вглубь. Если кто рыпнется — сразу мордой в пол, без разговоров.

Оперативники кивнули. Никто не спорил.

Порфирий посмотрел на Германа, и в его взгляде мелькнуло то самое доверие, которого тот боялся, но которое сейчас грело.

“Попал ты, Шрам… назад дороги нет”.

Герман поднял руку. Пальцы дрожали, но он сделал вид, что это от холода.

— Пошли.

Они двинулись к бараку, сливаясь с метелью, как тени.

У двери Герман остановились, прижались плечом к стене. Ветер задувал под шинель, снег лип к воротнику, но он почти не чувствовал холода. Его сердце стучало ровно, как давно забытый метроном.

Выдохнул — и рывком распахнул дверь.

Барак встретил их туманным полумраком, запахом сырости и дыма. Внутри на минуту всё застыло: трое мужиков у буржуйки, один сидел на ящике, обмотав правую ногу тряпьём, окровавленным и уже примерзшим к штанине. Второй и третий — вскочили, но поздно.

— Лежать! Руки! — рявкнули опера.

Один из мужчин попытался ухватиться за нож на табурете — но Порфирий успел подсечь его плечом, как в учебнике борьбы, и тот рухнул на землю, выронив нож. Второго тоже тут же уложили рядом заведя руки за спин, а третий — раненый — только поднял глаза и хрипло сказал: