На следующий день, день выписки, на выходе из отделения меня встречает только Тамара. Пара фотографий и все, ни счастливого отца, ни бабушек… Все просто и спокойно, но сердце предательски сжимается. Гордо вздернув подбородок, выхожу в холл. Закутанный в голубое одеялко малыш спит у меня на руках. Тамара Ивановна купила новый комплект на выписку и передала его мне, со словами: «Негоже пацану в розовых рюшах выписываться».

– Надо же, как ты хорошо прятался – шутя обращается она к спящему малышу – всех провел.

– Да уж, сюрприз получился – улыбнулась я.

– Ну что, домой? – интересуется Тамара, закончив раздачу букетов и подарков персоналу.

– Ага – кивнула ей. – Домой.

До моего жилого комплекса добираемся быстро. Едем по центральным улицам, и я немного напрягаюсь, когда за окнами мелькает знакомая вывеска: «Ризотто».

«Прекрати, Карин. У тебя есть тот, кто важнее всех воспоминаний и обид».

На удивление, отпускает быстро, а когда захожу в квартиру, и вовсе забываю о каком-то там Серковском. Вот он, мой мир, куксится и пытается выбраться из теплого кокона.

– Ну-ну, жарко, знаю. Сейчас мама тебя быстро разденет и уложит в кроватку.

– Я там купила нам немного перекусить – шепчет Тамара – пойду подогрею, пока ты мальчишку уложишь.

Киваю, боясь произнести что-то вслух и спугнуть чуткий сон малыша. Раздеваю, укладываю в кроватку и еще минут пять любуюсь на то, как сын крепко засыпает.

– Спит? – Шепчет Тамара, когда я выхожу из-за перегородки в комнату.

– Да, не успел проснуться – радуюсь я и тяну носом. – Пахнет шикарно. Спасибо, я не думала, что такая голодная.

– А то! – гордо отвечает моя спасительница. – Главное, что ничего запрещенного при грудном вскармливании нет.

Она смешно поднимает вверх указательный палец, а после машет рукой, показывая, что пора садиться за стол.

Застолье, если его можно так назвать, получается скромным, тихим и коротеньким. Тамара, сославшись на дела, начинает собираться и уже у двери, в сотый раз точно, спрашивает, как я назову малыша.

– Вот сейчас сяду и, пока не проснется, буду думать – обещаю клятвенно.

– Думай, как определишься – звони. Поедем регистрировать.

– Слушаюсь! – Дурачусь в ответ и закрываю за подругой дверь.

Когда остаюсь одна, подхожу к кроватке, где мирно посапывает сынишка, и сажусь на стул. Тамара права, надо определяться. Для начала решаю найти список мужских имен. Встаю, иду в коридор за мобильным и, вернувшись к кроватке, забиваю в поисковике запрос. Первый же сайт выдает огромный список имен в алфавитном порядке, и я теряюсь.

– С чего начать?

С именем для девочки у меня таких проблем не было. Как-то само пришло, и все, а с мальчиком?

«Может, к фамилии подбирать? А отчество какое будет? – Запускаю мозговой штурм – Если как у меня? О, нет, нет. Только не моего отца. Много чести».

– Ольшанский… – шепчу я, пытаясь найти красивое сочетание – Вадимович!

Получается как-то само собой, срывается с языка, и я злюсь. Злюсь, потому что подходит.

– Да, малыш, если бы твоя мамка не сглупила, был бы ты сейчас Вадимович.

Всего-то надо было наплевать на гордость, на обидные слова Серковского…

«И на Ингу? – Издевается внутренний голос».

– Стоп! – осаживаю себя, рискуя разбудить сына – Почему был бы? Будешь! Фамилия – Ольшанский, отчество – Вадимович. Пусть хоть что-то от настоящего отца будет.

Радуюсь маленькой победе и воодушевленно начинаю подставлять имена из телефона к фамилии и отчеству. Перебираю разные комбинации, и только когда прохожу половину списка, натыкаюсь на то, что мне нравится.

– Роман! Неожиданно… Ольшанский Роман Вадимович. Звучит? – Спрашиваю сама у себя и смотрю на спящего малыша – Звучит, и тебе подходит.

Довольная собой, я быстро набираю сообщение Тамаре, получаю в ответ три поднятых вверх пальца и выдыхаю.

А дальше начинается новая жизнь. Заботы о сыне захватывают меня полностью. Что-то получается сразу, а что-то нет. Устаю, не высыпаюсь, пробую успеть все и не успеваю ничего. В такие моменты меня накрывает паника: «Что я с пацаном делать буду? Как воспитывать? Одна!»

Вышагиваю взад и вперед возле кроватки, и подпитываемое гормонами воображение рисует страшные картинки, где мой сын вырастает вторым Серковским.

– Боже, они так похожи… Темные волосы и, кажется, уже немного вьются! Подбородок, глаза… Ничего от меня не взял. А еще говорят, что у рыжих гены сильные!

«Может, потом, когда подрастет, будет похож на меня? – Робко пробивается сквозь волны паники внутренний голос».

– Ага. Порыжеет – отвечаю ему вслух, хватаюсь за голову и истерично хихикаю.

Карина Ольшанская

5 лет спустя

– Да, да, Алевтина, выписали нас. Сейчас приедем. К одиннадцати? Да, будем! – Почти кричу в динамик, плечом прижимая телефон к уху. – Ромаш, прекрати кривляться, надевай шапку, мы опоздаем.

– Жду вас – строго звучит голос Алевтины, и я завершаю звонок.

– Ма, я не хотю эту шапку, она душная – хмурится Ромка и поджимает губки.

– Ты хочешь сказать, жаркая – поправляю сына и, взъерошив непослушную копну темно-русых волос, натягиваю эту самую нелюбимую шапку ему на голову.– Если ты не поторопишься, то душными станут, и твои сапоги, и куртка.

Волосы сына все-таки немного посветлели. Совсем чуть-чуть, но я рада, что моим генам все-таки удалось «смягчить» папашины позиции.

– Ну, ма!

– Роман Вадимович! – теперь хмурюсь я – Мне сейчас звонила Алевтина и была очень расстроена, что я еще не на работе.

– Это которая Лобелтовна? – уточняет Ромка.

– Робертовна – произношу правильно я – Она самая.

– Идем, – вздыхает он – Не хотю чтобы тебя уволили.

– Умница – поправляю сыну ту самую душную шапку, беру его за руку и веду к машине.

К моей неописуемой радости, нас с Ромашкой сегодня выписали. Очередным испытанием стала ветрянка. Да, да, обычная ветрянка, с которой мы три недели отсидели дома. Алевтина рвет и мечет. Отчетность, выпускные, все свалилось на нее, да еще когда, в конце учебного года!

Почему-то вспоминается, как в роддоме все на перебой твердили, какой у меня богатырь родился, и хочется рассмеяться. Потому что вот ни капли мой Ромашка не богатырь. За свои пять лет он умудрился переболеть всем, чем может переболеть среднестатистический ребенок. Про колики и зубки я даже говорить не хочу. Думала, что все, не выживу. Позвонила Тамаре и прорыдала в трубку: «Я не могу так! Я что, больше никогда в жизни не высплюсь?!»

– Я сам! – вырывает меня из воспоминаний Ромкин голосок.

– Сам так сам. – Отпускаю ремень детского кресла и занимаю позицию наблюдателя.

Ромка пыхтит, оттягивает ремень и раза с четвертого все-таки защелкивает замок.

– Молодец – закрываю заднюю дверь машины и сажусь за руль.

После того звонка Тамара примчалась ко мне домой, сунула в руку телефон и заставила сделать то, на что я никак не могла решиться – позвонить няне. Помню, как причитала, что это дорого, что я еще не могу выйти на работу и надо экономить, но Тамара Ивановна была непреклонна.

– Мам, мам! – Шипит сын с заднего сиденья – Мы сколо плиедем?

– В туалет – озвучиваю догадку и ловлю в зеркале заднего вида Ромкин кивок. – Пять минут, и мы на месте.

Доезжаем быстрее.

Я паркую машину у ограды детского сада, выхожу на улицу и замираю. В памяти всплывают события пятилетней давности. Апрель, больница, первая прогулка… Кажется, только вчера все было. Открываю дверь машины и отстегиваю Ромку. Он пытается выпрыгнуть из кресла сразу на землю, и у него это почти получается.

– Ну, ма! – возмущает он, когда я молча подхватываю его в прыжке и мягко опускаю на дорожку.

Где-то на подкорке делаю заметку, записать сына в какую-нибудь спортивную секцию. После дня рождения погуглить, что есть в нашем районе подходящее, и записать. До дня рождения сына остается ровно неделя. Торт заказан, аниматоры тоже… подарок? Вариантов масса, но придется купить самолетик.