Карина Ольшанская

Врываюсь в кабинет Серковского, дергаю ближайший к столу стул и падаю на него. В груди горит, словно кипятка хлебнула, и слезы, идиотские слезы. Делаю глубокий вдох, расстегиваю пуговицы пиджака и приказываю себе держаться.

– Зачем пришла? – равнодушный голос Вадима не сулит ничего хорошего, но я не обращаю на это внимания.

– Он уволил меня! Просто выставил за дверь! – Ору, а Серковский даже глаз от монитора не отводит, словно он здесь ни при чем. – Слышишь меня?!

– Не ори! – Вадим наконец-то удостаивает меня своим вниманием. – Это во-первых. Во-вторых, а что ты хотела? Чтобы Гончаров тебя по головке погладил за твои выкрутасы?

– А ты, значит, у нас белый и пушистый – облокачиваюсь на стол и наклоняюсь вперед.

Запах дорогого парфюма щекочет нос, дразнит, и я невольно рассматриваю Серковского. Задерживаюсь взглядом на его губах, скольжу вниз, к шее и упираюсь в распахнутый ворот белоснежной рубашки.

– Ну, не я же пытался заполучить в свою постель Гончарова – нагло ржет Вадим и мне становится так обидно.

Он прав, я идиотка. Хлесткие слова отрезвляют, и я поспешно отвожу взгляд. Сама пришла к нему, и в отчаянии, в обмен на базу поставщиков «Моцарта» просила подыграть, и он подыграл… мастерски, чего уж там говорить. Ужины, цветы… я даже забывать стала, что все это ради Гончарова затевала.

– Да, но потом же… мы же… – неуверенно лепечу я.

– Что? – теперь уже Серковский наваливается на стол и сверлит меня взглядом.

– Ничего – совсем тихо произношу и отворачиваюсь.

– Тогда не задерживаю – все так же ровно и холодно произносит Вадим.

– Я, – пытаюсь возразить, но мои слова тонут в мелодии мобильного, что на весь кабинет возвещает о входящем звонке.

– Да! – почти гавкает в динамик Серковский, и я вздрагиваю. – Буду через пятнадцать минут!

Ненавижу себя сейчас. За то, что пришла, что напридумывала себе в розовых мечтах, что такие, как Гончаров или Серковский, могут заинтересоваться обычной девушкой.

«Гончаров и заинтересовался – шепчет внутренний голос, ковыряясь в еще ноющей ране – Только не тобой, Карина».

Вадим встает, сдергивает со спинки стула пиджак и, не обращая на меня внимания, идет к двери.

Я думала, ничего хуже, чем разговор с Гончаровым и последующее увольнение быть не может.

Оказалось, может.

Сейчас я хочу провалиться, испариться, исчезнуть! Все что угодно, лишь бы очутиться вне стен этого мрачного кабинета. Темная мебель, стулья в черной коже… Прямо под стать хозяину.

«Не реветь, не реветь – повторяю про себя».

– Останешься здесь? – недовольный голос Серковского добивает.

– Я, – хриплю, потому что горло стягивает спазмом, и я еле сдерживаюсь, чтобы не заплакать. – Мне работа нужна.

Говорю и сама прихожу в ужас от того, как звучит мой голос.

«Господи, Карина – вопит мой разум – ты же всегда была сильной, ты же никогда ни перед кем не прогибалась, не просила?!»

Горько ухмыляюсь, встаю со стула и разворачиваюсь лицом к Серковскому.

– Извини, но у меня полный штат. Управляющие, администраторы и даже официанты – чеканит Вадим и толкает рукой дверь, приглашая меня на выход.

– Может, у знакомых – не теряю надежды. – Ты же знаешь, в хорошее место без рекомендаций никак.

– Карин, – вздыхает Серковский и одаривает меня таким снисходительным взглядом, что я ощущаю себя попрошайкой у метро – Даже если бы и были вакансии, тебя бы никогда не взял к себе, и друзьям не порекомендовал. Всем нужны надежные люди, а не те, кто будет разводить бабские склоки из-за ревности.

– Бабские склоки? – почти шиплю я.

Прежняя Карина, которая никому не позволяла себя обижать, поднимает голову, и я делаю несколько шагов, чтобы поравняться с Вадимом. Заглядываю в глаза этому лицемеру и выплевываю зло: «А как называются твои попытки нагадить конкуренту, затащив в постель его сотрудника?»

Ответа не жду. Гордо, как мне кажется, проскальзываю мимо застывшего камнем в дверях Серковского и направляюсь к выходу.

– Стоять! – сквозь зубы сплевывает Вадим, и уже через секунду меня подхватывают под руку и чуть ли не волоком тащат к двери, а после выталкивают на улицу.

– Пусти! Мне больно! – Выкрикиваю я, когда выдергиваю руку из цепких лапищ Серковского.

– Переживешь. В следующий раз будешь думать, прежде чем раскрывать рот.

– Что? Неприятно слышать правду?

– Слушай, – старается говорить спокойно Серковский, и прячет руки в карманы – в чем ты меня обвиняешь? Обиделась? Я не пойму, честно.

– Ты использовал меня – уже ору я, наплевав на приличия – цветочки, свидания – это все твоя инициатива! Решил, что так надежнее? Или это фишечка у тебя такая, спать со всеми?!

– Нет, только с теми, кто сам не прочь прыгнуть в койку. А ты была, ой, как не против – нагло ржет мне в лицо Серковский. – Поэтому не строй из себя девственницу, ты тоже меня использовала. Один-один, так сказать. Поздно заводить песню, что ты вся «не такая». Потр@хались и разбежались, ничего личного, Карин.

– Как ты плавно свел все к моим моральным качествам – цокаю языком и перекрещиваю руки на груди. – Только вот не волновали они тебя, когда ты меня цветочками одаривал и омарами кормил!

– Карина, ну как маленькая девочка, ей-богу – когда хочется потр@хаться, все средства хороши, и моральные качества не имеют значения.

Последние слова Серковского припечатывают похлеще, чем бетонная плита. Романтические картинки, что я так бережно хранила в памяти, разлетаются на осколки и вот, передо мной истинное лицо Вадима: бабник обыкновенный, бык осеменитель. Как я могла не разглядеть за всеми его манерами среднестатистического коллекционера?

– Да, пошел ты, кобель занюханный! – вылетает помимо моей воли.

Слезы сами брызгают из глаз, но Серковскому плевать, его таким не возьмешь. Он просто разворачивается и уходит к своей наполированной до блеска машине.

«Пусть катится! – разрастается в груди обида – Справлюсь, я – сильная. Опыт у меня большой, ресторанов в городе много. Справлюсь. Плевать на этого козла, мы с ним больше не пересечемся, и все будет отлично».

Если бы я только знала, что приготовила мне судьба, то растерзала бы этого Казанову прямо там, на крыльце его пафосного ресторана.

Карина Ольшанская

Месяц спустя

БЕРЕМЕННА!

Разум отказывается верить в новую реальность. Я стою в маленьком служебном туалете кофейни, смотрю, то на тест, зажатый в руке, то на себя в зеркало и не верю. Потому что не может быть вот так! Не может один человек так сильно накосячить…

– За что? – шепчу своему отражению и развожу руками – Неужели было недостаточно?!

Стук в дверь заставляет меня взять успокоиться.

– Карин, ты скоро? Там очередь уже, Игорек не справляется! – Почти отчитывает меня хозяйка, но я не злюсь.

Тамара Ивановна добрая. Строгая – да, но если что-то случилось, то на помощь именно она прибежит первой.

– Да, Тамарочка, уже бегу – отвечаю ей, а себе приказываю подобрать сопли.

Медицина сейчас хорошая, схожу к врачу, узнаю срок и… решу вопрос. Мне к моим проблемам еще ребенка не хватало.

Выхожу из туалета, встаю к барной стойке и, натянув улыбку, начинаю принимать заказы. Капучино, латте, чай… Работаю на автомате, потому что голова занята другим, совсем другим…

***

Мои проблемы начались месяц назад. Разругавшись с Серковским, я вернулась домой, и целый день занималась тем, что рыдала и жалела себя. Обидно было. Ведь не уродина и мозги на месте, а не везет с мужиками, и все тут. Вон Леська, вылезла из своей деревни и сразу к Гончарову под бочок. Почему я так не могу? Что со мной не так?

Лежать на диване и изводить себя завистью и ненавистью можно бесконечно. Кому-то, но только не мне. Деньги, что выплатил Гончаров при увольнении, когда-нибудь закончатся, и если с питанием можно было как-то экономить, то с ипотекой дела обстояли сложнее.